У смерти женское лицо - Воронина Марина
— Пропади оно все пропадом, — сказал вдруг Колокольчиков. — Надоело. Слушай.
— Да пошел ты, — плачущим голосом сказала Катя, не поднимая головы.
— Ну, нет, — ответил капитан. Теперь он почти рычал. — Ты хотела слушать? Вот и слушай. В конце концов, ты мне два раза жизнь спасала... Слушай теперь, чтобы в следующий раз думала, что делаешь, когда будешь кого-нибудь за задницу с того света тащить.
Он немного помолчал, яростно пыхтя сигаретой.
Катя тоже молчала — ей вдруг расхотелось узнавать ответы на свои вопросы.
— Это все придумал я, — продолжал капитан. — Не знаю, что на меня тогда нашло. Наверное, это потому, что я все время думал о тебе... о тебе и об этой сволочи.
— Я тоже думала о тебе, — сказала Катя, не поднимая головы. — Однажды я видела тебя по телевизору... там. Я тогда из-за этого попала в аварию.
— Будь оно все проклято, — глухо сказал Колокольчиков. — Зря ты это сказала. Но, так или иначе, я это придумал. Я знал про тебя все — где ты, что ты... Навел справки сразу же после того, как устроился в эту контору. Знаешь, это, оказывается, совсем просто — найти человека. А вот удержать... А, к черту! Мы никак не могли подобраться к этому мерзавцу — стукач сдавал всех наших агентов, и мы находили тела... потом. Не все и не сразу. А дело росло... Да нет, не так. Просто дети все время умирали. Я тогда почти с ума сошел — как же так? Вот он, сволочь, как на ладони, а взять никак не получается... Нужен был человек — такой, чтобы вошел во все детали, не вызывая подозрений. Такой, чтобы его даже заподозрить было нельзя в связи с нами.
— Господи, — сказала Катя. Она даже перестала плакать и подняла голову, уставившись на капитана огромными, блестящими от недавних слез глазами. — Неужели ты...
— Мы, — сказал Колокольчиков, отводя взгляд. — Мы это сделали. Наши люди очистили твой банковский счет. Наши люди разграбили твой дом и сдали тебя иммиграционной службе... Потом встретили тебя в аэропорту, посадили там в кутузку и организовали тебе побег.
— А Лизка...
— Лизка была передо мной в долгу еще с тех времен, когда я был лейтенантом и занимался карманными кражами. Она по глупости влипла в нехорошую историю, а я ее прикрыл... В общем, просьба была пустяковая — пристроить знакомую, но так, чтобы она, то есть ты, ничего про это не узнала. Я знал, что она крутится вокруг этого «Омикрона» и накоротке с этим их хореографом... мать его! Кто же знал, что Щукин — просто ширма? Лизку жалко. Хорошая была девка, душевная.
— Да, — сказала Катя, — я заметила. Слушай, так это вы на меня микрофон навесили?
Капитан кивнул.
— Следя за тобой, мы пытались следить за Головой... особенно после того, как ты стала курьером. Но тут ты нас лихо посадила в лужу...
— А я думала, что это Голова страхуется, — сказала Катя. — Надо же... Погоди, погоди... А ну, смотри на меня! Смотри на меня, капитан!
Колокольчиков быстро взглянул ей в лицо и тут же снова отвел глаза.
— Не может быть, — прошептала Катя. — Андрей?
Колокольчиков скрипнул зубами и нехотя, через силу, кивнул головой.
— Стукач сдал его Голове, — сказал он, и в горле у него что-то тонко и нелепо пискнуло. — Он... мне показалось, что он... любил... тебя.
— Дерьмо, — сказала Катя. Голос у нее сорвался, глаза защипало. — Ты понимаешь, что подлее этого просто ничего невозможно придумать? Ладно, к черту. Замнем для ясности. И что бы вы делали, если бы взяли меня с грузом?
— Это смотря по твоему поведению, — неохотно ответил капитан. — Сдала бы нам этого гада — отпустили бы.
— А если нет?
— А почему, собственно, нет? — вяло удивился Колокольчиков. — Он же тебя втемную использовал.
— И не он один, — заметила Катя. — Вот так история... Это ты мне, что ли, утром звонил? Ну, позавчера.
— Я, — признался Колокольчиков.
— Ну и дурак, — сказала Катя. — Я чуть со страху не померла. Весь кайф мне испортил. Пришлось с пистолетом в ванну лезть. Н-да... А теперь, значит, подавай вам стукача...
— Только он знает, где склады, — подтвердил Колокольчиков. — И вообще...
— Что — вообще? Честь мундира, что ли? Да какая у вашего мундира честь? И потом, почему ты так уверен, что ему известно про склады?
— Я не уверен, — сказал Колокольчиков, выбирая в подмокшей коньяком пачке сигарету посуше. — Я надеюсь. А что до чести мундира... К примеру, наши ребята шли туда, зная, что идут на смерть... просто потому, что дети умирали. И не только туда, и не только теперь, и не только из-за детей... Я сто раз проклял себя за то, что так поступил с тобой. Но только потому, что сделал это тайком, а вовсе не потому, что... что сделал. Что-то я запутался совсем.
— Оно и заметно, — сказала Катя. — Но в общих чертах я поняла.
Она тоже закурила, сделала глубокую затяжку и разогнала дым рукой.
— Знаешь, — продолжала она, — я, наверное, должна быть тебе благодарна. Все-таки я теперь дома... Только мне все равно обидно — надеюсь, тебя это не удивляет. Я же баба все-таки, а ты меня, как... как... ну, ты понял.
Колокольчиков кивнул.
— Я сдам вам вашего стукача, — снова заговорила Катя. Голос ее звучал сухо и бесстрастно, она даже не подозревала, что может разговаривать таким тоном. — Но при одном условии: чтобы я тебя больше не видела. Ни тебя, ни твоих коллег. Потом, когда-нибудь... не знаю. Может быть. Но сейчас — пойми — я просто не могу. Не могу смотреть, не могу слышать... думать о тебе не могу.
— Прости, — сказал Колокольчиков.
— Бог простит, — отрезала Катя. — Хотя я слышала, что он устал нас любить. Короче: что я должна делать?
— Да ничего, — как-то чересчур беспечно откликнулся Колокольчиков. — Черт, опять сигарета потухла.
— То есть как это — ничего? — спросила Катя. Она вдруг начала понимать, что еще не все открытия остались позади.
— А я уже все сделал, — тем же деланно-беспечным тоном заявил Колокольчиков. — Да все просто, — продолжал он с явной неохотой, видя, что Катя смотрит на него в упор. — Сегодня утром было совещание. Шеф собрал весь отдел, и я тогда доложил, что, по агентурным данным, курьер Головы по кличке Птица только что вернулась на свою квартиру... Ну, и адрес, само собой... Вот, — добавил он зачем-то, старательно отводя глаза.
Некоторое время на кухне висела тишина — тяжелая, как крышка гроба. Собеседники сосредоточенно дымили сигаретами, избегая смотреть друг на друга.
— Уф-ф, — сказала, наконец, Катя. — Ну и дерьмо. Я имею в виду, что ты дерьмо, капитан.
— А что было делать? — безнадежно огрызнулся Колокольчиков.
— Ну да, конечно...
Ее реплика была прервана звонком в дверь. Колокольчиков быстро взглянул на Катю и начал вставать, одновременно заводя руку назад, где за поясом брюк торчал пистолет. Катя вскочила, опередив его, и толчком в плечо усадила капитана на место.
— Сиди, — сказала она, — я в глазок посмотрю. Вдруг это соседка? Она женщина нервная, а тут амбал со стволом... Черт, развели свинарник, — раздраженно сказала она, убирая со стола опрокинутую бутылку.
Колокольчиков открыл рот. Он хотел сказать, что в глазок смотреть не следует ни в коем случае, если не хочешь получить пулю прямо в глаз, как белка. Еще он хотел сказать, что с Кати хватит приключений — он все это заварил, ему и расхлебывать. Он много чего хотел сказать, этот капитан ФСБ со смешной фамилией, вот уже несколько месяцев живший не в ладу с собственной совестью, но все это не имело для Кати ровным счетом никакого значения, и потому тяжелая бутылка из-под французского коньяка с треском разбилась о голову капитана чуть повыше пластыря. Капитан тяжело вздохнул и упал лицом в коньячную лужу.
Катя быстро завладела его пистолетом и наручниками и направилась в прихожую.
Пока она шла, в дверь снова позвонили — вежливо, но настойчиво.
— Иду, иду, — откликнулась она, прижавшись на всякий случай к стене — звонивший мог оказаться любителем стрелять сквозь дверь.
По дороге она заскочила в ванную и на всю катушку открыла душ, задернув ванну пластиковой шторкой. После этого она повернула барашек замка и пулей бросилась в комнату, крикнув на бегу:
