Эльмира Нетесова - Фартовые
— Кончай трепаться, кенты! Я вот как думаю. Дядя — пахан на время. Потому решать, что делать с Цаплей, будет Берендей. Он скоро из ходки прихиляет. А покуда пусть Цапля повременит со своей бабой. А Дядя чтоб за это время все подготовил. Общак чтоб — чин по чину. А дела наши сами решать будем. При Берендее «малины» росли, а при тебе, Дядя, убавились. Тогда мы своих не гасили. А ты даже клевых метелишь. Уж это вовсе против закона. Если доказано, что заложила — погаси, но не молоти. С ней каждый из нас спал. Фартовому западло бабу бить, мужику уподобляясь. Еще такое будет — смотри, я заводной! — говорил фартовый из «малины» Цапли.
— Кенты! Срывайся! Мусора! — влетел в хазу стремач. И тут же зазвенели стекла. Погас свет. Кто-то кого-то за голову из окна тянул. Другой, сдурев, прыгнул на чью-то спину. Но через минуту все стихло.
Хаза, пережив погром, смотрела в ночь выбитыми глазами, из которых еще долго выветривался табачный дым.
Фартовые, заслышав лай собак, уносили ноги быстрее ветра. Последние, выскочившие из дома, заметили свет фонариков, услышали короткие науськивания собак.
В руках появились ножи, «керогазы» — так на воровском жаргоне именовалось огнестрельное оружие.
Пахан, описав дугу, нырнул в распадок. Там речушка. Мелкая, быстрая. В ее звоне всякий звук глохнет. А темень даже днем стоит. За Дядей кенты поспешили. Пока милиция хазу будет обыскивать, фартовые будут далеко…
Общак четверо кентов несут. В нем и радость, и горе, и надежда. Всем ли убежать удастся? Но тут уж — от фортуны многое. Она не всем светит и греет не каждого.
Дядя оступился на булыжнике. Осел от боли.
— Чего раскорячился? Смывайся шустрей. Уже рукой подать, — подталкивал Рябой.
Пахан, сцепив зубы, спешил следом за кентами. Знал, — остановись, скажи, что не может идти дальше, — всадят в лоб пулю без разговоров и, перешагнув, как через бревно, побегут дальше.
Законы воров в этом для всех одинаковы. Кто в обузу — пусть умрет. Чтобы жила «малина»…
Через несколько часов фартовые были далеко от опасности.
А в покинутой хазе, понимая, что спугнули банду, работали милиционеры. Конечно, хазу эту не сами нашли. Понадеялись, что собаки помогут задержать воров. Да просчитались. Из пяти овчарок, взятых на задание, лишь две вернулись из погони.
…Крыса в этой квартире был схвачен внезапно. Покуда его кент, недавно появившийся в «малине» мокрушник, пошел нанести последний визит в спальню хозяйки квартиры, Крыса обыскивал шифоньер, искал там деньги.
На полу в зале лежали двое мужиков. Одного убил Крыса. А второго, молодого, кент по голове фомкой огрел. Крыса был уверен — насмерть. И спокойно ходил по комнатам, шарил по ящикам и полкам. Забрал золотые украшения хозяйки. Выгреб деньги из ее сумки. И не сразу приметил, что молодой мужик исчез. А тот на балкон выполз и заблажил:
— Помогите! Убивают!
Крыса метнулся к двери. В нее уже соседи ломятся. Прыгать с балкона не решился — высоко. На водосточную трубу не влезть. Веревку ветром отнесло. До соседнего балкона не дотянуться. На крышу иль чердак — нет шансов забраться. Может, из окна спальни до пожарной лестницы можно дотянуться?
И только в спальню хозяйки сунулся, та углом табуретки в
висок двинула. Дальше Крыса ничего не помнил. Очнулся — руки в наручниках. А рядом на корточках милиционер сидит. И говорит доверительно:
— Попался, гад ползучий! Ну, погоди, мерзавец!
Крыса вначале подумал, что это дурной сон. Обругал милиционера. Попытался ударить его, чтоб настроение не портил. Да наручники впились так, что не своим голосом взвыл.
Когда его везли в «воронке» в казенный дом, Крыса вспомнил о кенте. Нет его, значит, слинял.
Вспомнил случившееся. Если все взять на себя, «вышка» обеспечена.
Холодок изнутри поднялся: «Значит, все… А может, выручат кенты? Но ведь Фикса так и загнулся в больнице. Никто пальцем не пошевелил. Накрылся, как последний фрайер».
Пока суть да дело, конвоиры отвели Крысу в камеру. Там двое мужиков лежали на узких нарах.
Крыса хотел лезть на верхние нары и решил потеснить одного.
Едва открыл фартовый рот и заговорил «по фене», с верхних нар сполз громадней лохматый мужик. Схватил законника за голову и в парашу личностью воткнул. Едва не захлебнулся фартовый. Потом, когда вытащил, под нары Крысу пинком вогнал.
Вор зеленел от злобы и бессилия. Два дня до него никому дела не было. А мужики, узнав, за что влип фартовый, и вовсе озверели.
Законник впервые в жизни взмолился. Мол, мне и так «вышка» светит. Хоть вы отклейтесь.
— Это же он семью геологов порезал! Я ж с ними работал на профиле. Отличные ребята. И этот подонок на них посмел руку наложить! — возмущался тот, которого другой мужик называл Медведем. — Я тут до выяснения личности канаю. Ксивы не успел получить. А меня вместе с этим паскудой приморили! — чесал он кулаки.
Едва Крыса высовывался из-под нар, Медведь вгонял его обратно вонючим задником сапога. И лишь на третий день, когда силы совсем сдали, выволокли фартового из-под нар охранники, повели на допрос.
В эту камеру он больше не вернулся. В одиночной, мрачной как склеп, метался загнанным зверем.
Напрасно думал Крыса, что его подельнику удалось уйти. Выпрыгнув с балкона, он поломал ноги. И его раньше Крысы повязали. Поместили в тюремную больницу.
Фартовый даже не думал убивать хозяйку. Хотел оглушить. И снять с нее кольца и перстни, с которыми та не расставалась
и ночью. Но женщина увернулась и ударила коленом в пах. Свалился. Тут на балконе мужик заорал. В дверь стали колотиться. Страх загнал фартового на подоконник. Прыгнул в ночь, в темень.
«Шнобель», — так дразнили его сверстники за безобразный громадный нос, кроме которого на морде, казалось, ничего й не было. Из-за носа он претерпел много бед. Он и довел его до «малины». Фартовым было наплевать на мурло нового кента. Они даже зубоскалили, что сама фортуна судьбу определила, наградив фрайера таким «шнобелем». С ним, мол, стоит едва нарисоваться, как все хмыри со страху сами копыта отбросят.
Шнобель сразу скентовался с Крысой, У того харя не лучше была. В двух делах вместе побывали. Удачно. А вот теперь…
— И зачем согласился в это дело лезть? Влип на мокром деле. Теперь уж точно «вышку» схлопочу, — думал Шнобель.
Ноги в гипсе. Двинуться с места нельзя. Окна не просто зарешечены, а и заварены снаружи листовой сталью. Волчьей пастью такое окно называется. Дневного света не пропускает. Рядом на койке мужик лежит. Ругается, грозит Шнобелю. Особо, когда тот бредить начинает. Обещает башку, как арбуз, пополам раскроить. Чего, мол, зубами скрипишь, как глистатый? Зачем блатные песни поешь во сне?
А тут еще одна беда свалилась. Сам того не зная о предстоящей разборке, проговорился в бреду. Конечно, в протокол сказанное в бреду не заносят, но для уголовного розыска и такая информация — находка.
Шнобель сон потерял.
Крыса, считавший, что «кент слинял», «лепил темнуху» Яровому. Тот, про себя не раз удивлялся изобретательности фартового. Когда же следователю надоела «липа», сказал, как огорошил:
— А Шнобель у нас. В тюремной больнице теперь. С переломом обеих ног. Не состоялся из него прыгун. Но показания давать в состоянии. И дает, довольно правдивые. В том числе о Дяде, о его конфликте с Цаплей, о многом другом.
Крыса умолк ошарашенно. А потом стал все отрицать. Мол, Шнобеля никакого не знаю, про Дядю впервые слышу. С Цаплей — не кентовался никогда.
Малина? Какая малина? У Крысы от нее с детства краснуха выступала. Ни вида, ни запаха терпеть не может.
Аркадий Федорович еле сдерживал смех.
— Ну, а как объясните вот эту наколку на пальце? — указал на руку Крысы.
— С пацанами баловались, — ответил тот, не сморгнув.
— На Колыме играли. Там и накололи вам это колечко.
Темной ночкой называется. И ставят его закоренелым убийцам, кто не меньше трех ходок на Севера имел, — посуровел Яровой.
Мокрушник спрятал руки под стол.
— Хотите, скажу, кто и в каком году это клеймо вам поставил и для чего?
Крыса молчал.
— Так вот, наколку вам сделали на Колыме. Ее ставил Дядя. Семь-восемь лет назад. Для того, чтобы в любой «малине» вас не за фрайера, за фартового признали. Руку Дяди законники знают. Медвежатник. Нигде не дрогнул. Все линии четкие. Вы с ним в четвертой ходке были. Там он и порезвился. Наколку мочой промывали, чтоб не вспухла. Потому линия такая широкая получилась. Хоть главарем мокрушников ставь. Да только всему предел есть. Так-то, Крыса. А теперь — в камеру. Я в ваших показаниях не нуждаюсь и времени терять на пустые разговоры не намерен. Через недельку предъявлю обвинение и — ждите суда. Копию обвинительного заключения вам вручат.
«Да хрен с ним, пусть «вышка». Пусть Шнобелю легче станет. Меня уж приморило жить на свете. Пойду канать последние дни», — дернул Крыса маленьким острым подбородком. Его тут же увели в одиночку.
