Борис Майнаев - Тигр в стоге сена
Беспалов отнял трубку от уха, оглянулся. Жена. Привстав, смотрела на него испуганными глазами.
– Присылайте ключи, съезжу, покажу жене, а переехать можно и завтра…
ГЛАВА 3
Эмиль Абрамович Шляфман был последним и самым любимым ребенком в большой семье известного на весь край гинеколога Абрама Михайловича Шляфмана. Тысячи женщин слагали о старшем Шляфмане легенды. Так, например, говорили, что к нему на прием приезжают даже жены ответственных работников Кремля. Было это так или нет ни подтвердить, ни опроворгнуть никто не мог, но только из кабинета этого врача все посетительницы выходили с улыбкой на устах. И в семейной жизни у него все было в порядке. Он до умопомрачения любил свою «маленькую Басю», которая через год дарила ему по девочке. Когда их стало пятеро, Абрам Михайлович собрал добрую сотню своих друзей и поклонниц. Он напоил их всех до бесчувствия и громогласно объявил: «Род Шляфманов под угрозой. В следующем году мы с Басей попытаемся в последним раз родить наследника. Первому, кто сообщит мне весть о сыне, я подарю тысячу рублей / по тем временам это было около тысячи долларов США /, а в день, когда мне скажут, что он напился пьяным, я напою коньяком полгорода.»
Через три года главврач родильного дома, сама помогавшая жене своего шефа разрешиться от бремени, сообщила ему о сыне. Шляфман не только выполнил обещание о денежном подарке, но и привез в больницу два ящика шампанского и, как донской казак, щедро лил его в предусмотрительно захваченные с собой стаканы всем, кто в это время находился во дворе родильного дома.
Миля, как звали дома мальчика, рос ребенком сообразительным и шаловливым. Ни родители, ни сестры не отказывали ему ни в чем и смотрели на его поступки сквозь пальцы. Учителя не могли нарадоваться на примерного и отличного ученика. Самое удивительное было то, что мальчика никто не заставлял днями сидеть за учебниками. Ему самому было интересно все, что было в них написано. Может быть, это было связано с тем, что его самым большим увлечением было чтение. Годам к четырнадцать он не только перечел все книги в доме, но и каждую неделю носил их пачками из трех библиотек.
« У нас в доме растет новый Ломоносов «, – любил говорить Абрам Михайлович.
« Не нужны нам Ломоносовы, – возражала жена, – у моего сына талант поэта. Он станет знаменитым писателем. «
Миля писал прелестные сочинения и даже пару раз печатался в местной газете, но не стал ни тем, ни другим. После школы юноша решил поступать в МГУ на юридический факультет. Мама, узнав о решении сына, схватилась за сердце.
« Я не для того отдала всю свою жизнь, чтобы мой сын попал в тюрьму, – зарыдала она, – он не может зарывать свой талант среди отбросов общества!»
« При чем здесь тюрьма?!– Абрам Михайлович обнял жену и украдкой вытер слезы, – мой мальчик будет новым Плевако «. Он сказал это, чувствуя свою вину. Ведь это он принес в дом книгу речей Плевако и Кони. Ведь это он долгими зимними вечерами любил рассказывать сыну о деле Бейлиса и сетовал на то, что в нынешние времена исчезли настоящие адвокаты, способные одним взмахом руки, заставить рыдать весь зал суда.
Старому врачу было и страшно, и приятно, но его сын решил воплотить в жизнь то, о чем он в тайне от всех мечтал в далекой молодости и не рассказывал об этом даже своей жене. Может быть, это было смешно, но даже дожив до седин и став знаменитым врачом, Шляфман, замирал при виде любого милиционера. Если же ему приходилось встречаться с ними в городе, то он всегда старался , завидя синюю форму, перейти на другую сторону улицы. Но, узнав о решении сына, он тут же сел в самолет и кинулся в Москву, чтобы помочь ему с поступлением в университет.
Пока папа искал в столице своих пациенток, Миля сдал вступительные экзамены без посторонней помощи. Ему повезло. На первом же экзамене он отвечал самому декану факультета. Тот был так приятно поражен знаниями абитуриента, что сам проследил, чтобы на всех остальных экзаменах к юноше отнеслись объективно. Шляфман отлично проучился целый год и влюбился.
Это было, как удар в лицо.
В тот день Миля задержался в деканате и немного опоздал на лекцию по психологии. Он подошел к двери в аудиторию и осторожно потянул ее на себя, надеясь незамеченным проскочить мимо старичка-профессора, но взглянув в сторону кафедры, замер от неожиданности.
Чуть в стороне от возвышения, с которого обычно читалась лекция, стоял стул, на котором сидела девушка. Первое и единственное, что увидел Миля, были длинные, ослепительно белые ноги. У него еще хватило сил провести взглядом от тоненьких красных туфелек до края высоко открывавшей бедра черной юбки, но дальше все было в тумане.
Девушка сказала что-то и все вокруг засмеялись, но Миля ничего не слышал и не двигался. Тогда она встала, спустилась по ступеням, подошла к нему, взяла его за руку и подвела к ближайшему свободному месту. Только здесь он увидел напротив себя ее смеющиеся глаза. Она подняла руку и провела по его щеке. Миля вздрогнул и пришел в себя.
– Вот уж никогда не думала, что обладаю гипнотическими способностями, – услышал он незнакомый мелодичный голос, – может мне оставить кафедру психологии и перейти в цирк? Шляфман, как вы считаете, это будет разумно?
– А я? – Глупо, как ему потом рассказывали, спросил Миля и сел.
Вокруг стоял громоподобный хохот.
– Пожалуйста, потише, – подняла голову девушка, – не то штукатурка осыпется. Но раз наш знаменитый Миля хочет, чтобы я осталась в МГУ, то мне возразить нечего.
Кончилась лекция. Она попрощалась и вышла. Шляфман сидел, как оглушенный. К нему подошли товарищи. Кто-то, смеясь, тряс его за плечи, кто-то взъерошил его густые волосы, но юноша почти ничего не понимал. Щека еще чувствовала прикосновение незнакомки, а в ушах по-прежнему звучал ее голос.
– Да он втюрился в Шамаханскую царицу, – дурашливо запищал кто-то, и Миля пришел в себя. Вокруг плотным кольцом стояли смеющиеся сокурсники.
– Дураки, – совсем по-детски выкрикнул Миля и выбежал из аудитории.
Он весь день ходил вокруг университетского корпуса в надежде встретить девушку. Только вечером, когда стало темно, он понял всю бессмысленность своего поступка.
– Дурак, он и есть дурак, – сказал Миля вслух и продолжил беседу с самим собой. – Она, наверное, подменяла нашего старичка-боровичка, значит перед лекцией представилась. С этого и надо было начинать, а не бегать вокруг здания. Пойду домой, спрошу ребят, узнаю как ее зовут. Утром пойду на кафедру и скажу ей: «Я вас люблю и не могу без вас жить!» Она, конечно, посмеется и ответит: «Вы, юноша, сначала молоко на губах оботрите, потом университет закончите, тогда и говорить будем, к тому же, у меня муж– академик и двое прелестных детей».
– Плевать, – вскинулся Шляфман и не заметил, что от него шарахнулся прохожий, – пусть хоть трое, а я все равно люблю ее.
Мужчина оглянулся и, заметив, что юноша смотрит на него, покрутил пальцем у виска. Миля никак не отреагировал на этот выразительный жест. Он сейчас видел перед собой длинные ноги девушки и представлял, что они идут рядом по улице, а все прохожие оглядываются на них и страшно завидуют ему. Юноша вскинул голову и, торжествующе, огляделся, но на него никто не смотрел, как никого не было и рядом.
В комнате все спали. Но на стене висел огромный плакат. Лохматый, горбоносый субъект, с кривой надписью на впалой груди «Миля», стоял на коленях перед восточным шатром, из которого выглядывала полуобнаженная нога в ярких шароварах. Вокруг лежала побитая рать, а из-за шатра выглядывал старик в еврейской ермолке. Вместо пейс с его ушей стекали кривые слова: «Милин папа».
– Гады, – выпалил Шляфман и одним рывком сорвал ватман со стены.
«Спящие» мгновенно проснулись и принялись хохотать.
– Ты точно сдвинулся, – сгибаясь от смеха, просипел Коська Ягужинский, с которым дружил Шляфман, – это известная пожирательница сердец. Вот только я не встречал ни одного живого человека, который мог бы похвастать тем, что хотя бы проводил ее до дома. У нее свой «жигуленок» под номером 32-44, но она ездит в нем одна. По сторонам не смотрит. Разве только, если ты ляжешь под ее колеса, тогда, может быть, она шевельнет трешку на твой гробик.
– Скотина, – вскинулся Шляфман, – я сейчас тебе «чайник» начищу.
Его удержали и со смехом положили на кровать.
– Отдохни, – Коська протянул ему кусок хлеба с колбасой, – похоже, тебе понадобятся силы.
Ночью, когда все заснули, Миля встал и тихо подобрался к кровати Ягужинского.
– Коська, – он тронул друга за плечо. Тот открыл глаза, – скажи как ее зовут и где ее можно искать?
– Ты действительно чокнулся, – недовольно прошептал Ягужинский. – Она доцент, кандидат наук, на хрена ты ей нужен?
– Я тебя, как человека спрашиваю, а ты, – отвернулся Шляфман.
Друг протянул руку и положил ее ему на плечо.
