Александр Звягинцев - Естественный отбор
Потом она отстранилась от него и сбросила с себя пеньюар…
Со звериным неистовством Хабибулла терзал ее тело до рассвета, и Ольга с благодарностью принимала его неутоленную страсть и отдавала свою… Она даже сама удивилась такому своему желанию…
Когда окно спальни окрасилось первым лучом восходящего солнца, она прошла в ванную комнату и погрузилась в бассейн с голубой водой. Уже одетый Хабибулла подсел на краешек бассейна и с вожделением смотрел на нее.
— Это был сон, джанем? — хрипло спросил он.
— Не знаю, — ответила Ольга. — Может, это был «сон разума»?
— Если даже так, то будь спокойна, джанем, — он не родит чудовищ, — улыбнулся Хабибулла. — Твой отец десять лет назад украл у меня пять миллионов долларов. Я прилетел в Цюрих, чтобы убить его, но…
— Что «но», договаривай, Хабибулла! — выйдя из бассейна и обвив мокрыми руками его шею, шепотом спросила Ольга.
— Но… теперь, клянусь Аллахом, у Хабибуллы не поднимется рука на того, кто дал жизнь моей джанем.
По лицу Ольги потекли слезы.
— Клянусь Аллахом, я буду ждать тебя всю жизнь, Ольга, — глядя в ее глаза своими аспидно-черными глазами, сказал Хабибулла и, положив на бортик бассейна свою визитную карточку, вышел, зажав шею ладонью. Мягко закрылась за ним входная дверь, и Ольга испуганно вздрогнула.
Десятым чувством она поняла, что с уходом из ее номера после бурно проведенной ночи возникшего из небытия полевого командира афганских душманов только что закрылась последняя страница книги десяти лет ее жизни.
«В этой книге было все, — подумала Ольга. — Была и сумасшедшая любовь, и лихо закрученный сюжет с приключениями и погонями, и совсем — даже для нее самой — неожиданная концовка… Какими будут следующие десять лет?» — спросила она себя и не нашла на этот вопрос ответа.
* * *В то же утро, не попрощавшись с отцом и дочерью, кружным путем через Стокгольм и Осло Ольга улетела в Москву.
«Не состоялся у нас разговор, папаша! Хороша страна Танзания, а Россия лучше всех. Вкладывай в Танзанию свои бабки, а мои пусть при мне остаются, — с удовлетворением подумала она в небе над ждущей снега Россией. — Не только ты, папаша, но вообще никто и никогда не узнает, что этой ночью телезвезда и бизнесмен Ольга Коробова своим телом выкупила у афганского душмана и торговца наркотиками Хабибуллы жизнь родного отца. Пожалуй, это была самая удачная сделка в моей жизни», — вымученно улыбнулась Ольга и вздохнула.
— Бог тебе судья, давший мне жизнь!.. А я, дорогой родитель, отныне тебе ничем больше не обязана! Ничем! — к удивлению соседа по креслу, англичанина, вслух произнесла она и залпом выпила полбокала неразбавленного кампари.
ГЛАВА 1
Тяжелые волны отливали в ранних сумерках ртутным серебром и пытались раскачать низкую длинную посудину с широкими потеками застарелой ржавчины на обшивке. Чайка, чумазая от мазута, легко опустилась на обледенелый носовой кнехт танкера, выходившего на рейд нефтяного терминала.
— С доброй весточкой к нам… тьфу-тьфу, чтоб мне! — сказал капитан, переводя бинокль с птицы на пограничников, черневших кучкой на пирсе, который метров на пять заливало штормовым накатом. — Ждут, сучьи дети, своего улова!
Непонятно, к кому относились слова капитана — к пограничникам или к стае чаек, рваной сетью висевшей над пирсом. Штурман в ответ только усмехнулся в рыжие усы.
— Пойду разбужу «пассажиров», — решил капитан и на полусогнутых ногах ревматика пополз вниз с мостика.
На самом дне трюмной преисподней, в узкой щели между переборками, луч фонарика выхватил лючок с небольшим штурвалом. Условный стук замка — и светлый луч с плавающими в нем пылинками уткнулся в две бесформенные тени.
— Все живы? Третьего не видать.
— Пятый день в лежку. Рвет одним желудочным соком.
— Ничего, на берегу морским ветерком обдует. Случается с непривычки… А я к вам с радостью: прибыли! Расчетик приготовили бы, туристики.
Вперед выдвинулась, заслоняя собой все узкое пространство, высокая широкоплечая фигура. Коротко остриженная борода искрилась проседью под светом фонарика. Седобородый протянул пакет.
— Тут штука баксов, кэп, как договаривались, — сказал сиплым шепотом. В стылой сырости трюма у него подсел голос.
Капитан без счета сунул деньги в карман кителя и кашлянул в кулак:
— Скоро стемнеет. Тогда я вас выведу. Покисните еще чуток, вояки.
— А погранцы сюда не сунутся? — раздался из-за спины широкоплечего нагловатый голосок. — Гляди, кэп, на границе тучи ходят хмуро.
— Не ваши проблемы, — буркнул капитан и со скрежетом задраил люк.
— Ешь твою вошь! — услышал он прежний наглый голос с вызывающими нотками. — В родную страну возвращаемся, как волки, с оглядкой.
— Волки и есть, — бросил им из-за переборки капитан. — Голуби на чужих полях свою кровушку за доллары не проливают.
Он снова хрипло откашлялся и громко харкнул себе под ноги без опаски — трюм не палуба. Через мгновение шаркающие шаги затихли в мерном рокоте машин.
В пыльной и угарной духоте, пропахшей мочой и блевотиной, удары пульса в висках мерно отсчитывали секунды. От духоты пот выступал на лбу, хотя из-за довольно заметного холода при дыхании изо рта вырывался парок. Пароходные «зайцы» в своей непроглядно черной норе вот уже пятый день привычно вслушивались в посторонние звуки, пробивавшиеся сквозь шум двигателей. Безоружные, ослабевшие без свежего воздуха и солнечного света, они могли теперь стать легкой добычей самого непутевого украинского пограничника.
Только часа через полтора загромыхали по трюму подкованными сапогами пограничники, тихонько заскулила, царапая где-то рядом переборку, собака.
— А там шо? — послышался голос снаружи.
— Рундучок для такелажа. — Капитан закашлялся так громко, что его не только за переборкой, а на палубе было слышно. — Барахло всякое, хозяйство боцмана.
Тяжелое буханье сапог по металлу затихло. Дизеля молчали уже почти час, но уши нелегальных пассажиров еще закладывало от непривычной тишины.
— Алексеев! — без боязни крикнул все тот же наглый голос. — Брось симулировать — приплыли. Хлебни спиртяги, желудку полегчает, верное дело в морском походе. Я когда почти двое суток на старой жестянке летел, только на джине и продержался, а бросало сверху вниз еще похлеще.
Раздался долгий стон, в темном углу на бухте пенькового каната зашевелился брезент.
Наконец вернулся капитан:
— Выходи, затворники. Подоили меня погранцы, как ту первотелку, — теперь уже не сунутся. Собирайте свои манатки и айда на волю. В тюрьме на нарах куда комфорту больше, чем у меня в трюме.
— Ты обещал посодействовать с паспортами… — Первым выходил тот высокий, широкоплечий, с проседью в бороде.
— Побрейся сначала, умойся да в гальюн сходи по-человечески. Успеешь с паспортами теми, как с козами на торг.
— Я не бреюсь из-за шрама. Американец финкой полоснул, и шрам вышел какой-то похабный — вроде доллара.
— А ты его?
— Я его без шрама обработал — за глотку да за борт.
— Вон твой дружок, — кивнул капитан на рыжего пассажира, который выводил на себе третьего, больного. — Гляди — шрам от виска до подбородка, но ни шрама, ни черта не боится.
— У меня, кэп, — отозвался тот своим наглым голосом, — не только рожа меченая, а все тело — чистая художественная штопка.
— Чтоб я так себе жил! — буркнул капитан. — И долларов мне дурных за то не надо, чтоб здоровьем за них расплачиваться… Ладно, пошли на камбуз. Покормлю заморских вояк горяченьким. Из верхнего, если у вас есть с собой, ничего не распаковывайте. Я вам бушлаты черные с крабом дам, чтобы с вами там портовые безо всяких.
Когда умытые «зайцы» жадно хватали на камбузе обжигающий гуляш, капитан все допытывался с хитрым прищуром:
— Домой «зеленых»-то много на брата привезете?
— Ага, — поддакнул с набитым ртом рыжий своим наглым голосом. — В обрез до дома на электричку.
— В отпуск собрались на родину или завязали навсегда?
— С меня той войны по гроб жизни хватит, — сказал седобородый. — У меня в Москве дочка Ника — победа значит. Вот она меня и победила.
— А я вернусь в свой Клинцовский район на Брянщине, и дочка у меня в каждой деревне будет, — громко зареготал рыжий. Его круглые голубые, как у сиамского кота, глазки маслено заблестели после первой же рюмки, а тупой вздернутый нос и редкий рыжеватый хохолок на макушке забавно подрагивали, когда он работал челюстями.
Третий болезненно поморщился, отодвинул от себя почти не тронутую миску и выложил перед собой портмоне с фотографией светленькой девочки в забавных бантиках.
— Да, заело вас ваше ремесло военное. И долларов не захочешь, — вздохнул капитан, почесав лысину под фуражкой.
