Александр Звягинцев - Естественный отбор
— Самый надежный вариант — Сибирь, — посоветовал второй.
— Сибирь от нас никогда не уйдет, — сказал Засечный. Шрам на его лице, как будто в злую шутку, превращал его фамилию в запоминающееся прозвище.
— А с вашей внешностью вообще нельзя без грима в Москве объявляться, — настаивал западный украинец. — В России нет пока закона о преследовании военных наемников, но любой бандит чувствует себя там спокойней, чем борец за идею славянского единения.
— Мы не наемники, — тихо, но со злобой в голосе проронил Скиф.
— Расскажите это еврократам из трибунала в Гааге, которые внесли вас троих в списки военных преступников. Или вершителям судеб в Москве, — твердо заявил старший «ангел-хранитель» и кивнул водителю. — Включи-ка свет поярче… Завершаем встречу. Я призываю вас к благоразумию, хотя сам в него не верю. Не верят в него и те, кто поручил нам познакомиться с вами. Поэтому на этот случай и передали вам адресок. — Он протянул Скифу пластинку американской жвачки. — Угощайтесь, пожалуйста. Говорят, нервы успокаивает.
Скиф разорвал упаковку. На внутренней стороне несмываемой тушью был написан московский адрес.
— Пожалуйста, запомните, а бумажку сожгите. Зажигалка есть?
Скиф утвердительно кивнул.
— Ключ от этой квартиры спросите у соседки напротив. Хозяйку квартиры зовут очень просто — Анна. Скифа она должна знать в лицо безо всяких паролей. И пожалуйста, будьте с ней повежливей — подранок она…
— Это вербовка? — спросил Алексеев. Его измученное морской болезнью лицо сейчас казалось еще бледнее от мелких капелек пота.
— Пока — бескорыстная помощь от братского украинского народа. Квартирой просили не злоупотреблять — от силы на две недели, если не будет непредвиденных обстоятельств. Но все же настоятельно советовали, не заезжая в Москву, отправляться в Новосибирск. В случае вашего положительного ответа могу дать сибирский адрес и деньги. Деньги за проезд до Одессы вам уже выдал Степаныч.
— Расписочки не потребуете, гражданин начальник? — спросил Засечный.
— Кто на нас должен выйти в Москве? — перебил его вопрос Скиф.
— Не знаю — ничего не знаю. Мы только законопослушные и скромные бизнесмены из Львова, которые вас видели в первый и последний раз. О нас и Степаныче забудьте навсегда. А теперь выходите из машины и через этот парк идите прямо на луну. Станция метров через триста. Садитесь на любой «бичевоз» до Одессы. Билеты можно в кассе не брать, там по вагонам кондуктор ходит. В буфете на станции измаильское пиво не покупайте — в поезде заварены двери туалетов.
В легких туфлях Скиф и его команда сразу утонули в раскисшем черноземе. Луна еле пробивалась из-под косматых облаков, выхватывая высокие свечи пирамидальных тополей. Узкую площадь перед крохотным вокзальчиком освещали аж целых три фонаря. Два из них еле теплились, а свет третьего неровно подрагивал и время от времени гас, словно бы кто-то передавал шифровку на румынский берег Дуная.
ГЛАВА 2
За Одессой еще долго тянулась грязь и слякоть, но ближе к России землю начало прихватывать морозцем. За окном тосковала бесконечная снежная даль и стеной вставали до конца не сбросившие еще листву светлые полупрозрачные березняки. В плацкартном вагоне, превращенном мешочниками в общий, было душно, как в трюме танкера. На спальных полках сидело по пять человек, негде было приткнуться, чтобы поспать.
Скиф, Алексеев и Засечный в черных кожаных куртках, купленных на Привозе, растворились в плотной массе одетых в свою униформу торгашей. По забитым сумками с товаром проходам протискивались какие-то блатари в наколках, скользя жгучими глазами по раскиданному под ногами богатству, но ни к кому всерьез не цеплялись. Алексеев и Засечный дремали по фронтовой привычке с открытыми глазами. Скиф не спал. Он с опущенными веками прислушивался к гомону человеческих голосов:
— В кармане — вошь на аркане…
— Ото що праци немае…
— А салаг, какие даже палки вместо автомата не держали, чечены как траву скашивали. Дудаевцев прижали к ущелью, тут бы их «градом» накрыть — и миру конец. А из Москвы звонок: отступать… И такая война все два года. Наш комбат только пил, матерился да зубами скрипел во сне. А потом весь батальон под Ведено уложили…
— Авжэж правды нэма?
— Дочка с зятем в Первоуральске… Завод стоит, швейная фабрика стоит, гроши не плотют, хоть в петлю вперед ногами лезь.
* * *Скиф всмотрелся в окружающие лица. Глаза у всех усталые, как у тех черногорских крестьян в корчме под Титоградом. В Сербии окрепшим раненым полагался отпуск для оздоровления на Адриатике. В схватке с американской карательной группой по поиску и захвату военных преступников у него была насквозь прострелена челюсть. Пуля пробила обе щеки, когда он широко раскрыл рот, чтобы отдать команду. Его будто веткой по лицу стегануло, даже боли не было, только немотой перехватило горло, а по груди белого полушубка, словно вышитые узоры, побежали капельки крови.
Тогда он уже начал отпускать бороду и ничем в корчме не отличался от бородатых крестьян.
— Сърб? — спросил его сосед по столику, у которого глаза горели лихорадочным блеском, а руки никак не могли найти себе занятия — он беспрестанно шевелил пальцами и потирал ладони друг о дружку.
В ответ Скиф только отрицательно кивнул.
— Црногорци — ленивый и грязный народ, — показал его живчик-сосед на посетителей корчмы, которые сидели, почти не шевелясь и не разговаривая. — Отсюда слишком далеко до Европы и слишком близко до России. Тут остановилось время.
— Болгарин? — догадался Скиф, без особого интереса рассматривая бойкого коммивояжера с чемоданчиком, забитым щетками, китайскими фонариками и гигиеническими прокладками для женщин.
— Да, — утвердительно помотал головой из стороны в сторону сосед по столику и еще раз присмотрелся к бородатому Скифу. — Русин или руснак? Понятно, это все равно как сърби. Вас уже нет на карте мира. У вас не любят демократию.
— Прежде были братья.
— Болгария — это Европа, сърби — Россия, мрак прошлого… Войник?
— Филолог, — соврал Скиф. — Плохой, наверное, филолог. До сих пор не научился отличать по выговору серба от хорвата или босняка. А болгары их различают?
— Городского человека трудно сразу отличить. Это в деревне языки заметно расходятся.
— Значит, они не только братья по языку, они единый народ. Что им делить?
— Хорваты и босняки не любят русских; болгары сейчас тоже любят немцев и американцев, у них демократия.
— А что такое демократия?
— Это когда нет русских…
Неторопливые черногорские крестьяне краем уха прислушивались к чужому разговору и усмехались в пушистые усы.
— Чем же мы вашему миру поперек глотки стали?
— Ваше время закончилось, скоро НАТО придет и на вашу землю. А таких, как ты, американцы будут отлавливать поодиночке и сажать на электрический стул. — Болгарин вытянул обе руки и затрясся всем телом, показывая, как уютно будет Скифу на этом стуле. — Американцы всех, кто против демократии, к стенке и пуф-пуф!
— Не будем заглядывать в будущее, — ответил Скиф и в тот же день, не дожидаясь конца отпуска, вернулся в окопы под Сараево.
* * *Алексеев, сидевший в купе напротив Скифа, тихонько простонал во сне. Засечный, которому из-за полноты было тесно, недовольно заворочался, продрал глаза и приложил ладонь к его лбу:
— Ты теперь холодный, как змей за пазухой. Э, командир, пошли покушаем горячего в вагоне-ресторане.
По проходу между рядами купе теперь сновали шустрые цыганки в длинных, до самого пола, замызганных юбках. Пузатый Засечный еле разминулся с одной из них между огромными баулами на полу.
— Смотри, на подол наступлю. Цыганки оживились:
— За-латой, за-латой! Дай погадаю.
Одна из них так ласково обхватила Скифа, что все внутренние карманы куртки выставились, как на витрине.
— Па-гадаю, па-гадаю, всю правду узнаю. Что было, что будет, кто бросит, кто полюбит…
Скиф устало глянул на нее. Цыганку словно током пронзило от этого взгляда. Отшатнулась от него, выпучила глаза и хриплым шепотком спросила:
— Ты кто будешь, князь бриллиантовый?
— Тот, кто и без вас все знает, — вполголоса буркнул ей Скиф.
Цыганки дружно замели юбками по проходу, словно завидели милиционера.
— Чем ты ее парализовал? — гыкнул Засечный.
— Послал к цыганской матери…
Когда через весь лоб Скифа пробегала одна-единственная, но широкая морщина, тогда его лучше было не беспокоить. Поэтому Засечный принялся балагурить со слабо улыбавшимся в ответ Алексеевым, которого постоянно приходилось подстраховывать в переходах между вагонами, где железный настил ходил под ногами, как в трюме танкера.
