Александр Бушков - На то и волки
— Да я и сам так думаю, — сказал Данил. — Просто приходится крутить на пустом месте откровенную шизофрению… Ничего такого не замечала? Ну, знаешь ведь, детективы читала, да и с папулей до семнадцати жила…
— Еще бы. Тебе «Устав противодиверсионных мероприятий» процитировать?
— Сам наизусть знал когда-то, — сказал Данил. — Я про Вадьку.
— Ну откуда мне знать? У нас ведь в последние полгода отношения были кафкианские и редкие. Приползет раз в месяц на рогах, поплачется, возжелает нежной любви — вот и любишь его из жалости, если никого другого в постели нет. Потом, проспавшись, выскальзывает в дверь, воротя от меня стыдливо мордашку… Вот и все отношения. Ну, набивался обратно, конечно, только я им сыта выше ушей. Мне, Данила-мастер, волк нужен, чтобы по воскресеньям или там по пятницам еще и колотил по почкам, когда подниму хвост, — вот тогда я буду почти примерная супруга… Знаешь, когда меня в девятом классе папсик отмудохал приемчиками за одного прапора, я, как путняя, три недели не трахалась. В таком вот ключе.
Данил оглядел «скромную учительницу младших классов» и тяжко вздохнул:
— Как, по-твоему, есть такое место, где нет блядей?
— А как же. Северный полюс. Южный-то обитаемый…
— Значит, ничего?
— Ничегошеньки. Что-то такое он пытался нести по пьянке — будто бы его ожидают свершения и великие дела. Но я тебя заверяю — старые песенки, обычный пьяный бред тюфяка-интеллигента, за пять лет наслушалась так, что рехнуться можно. Честное слово, ничего конкретного. Что-то я не помню, чтобы пластинка за пять лет менялась.
— Он к тебе один приходил?
— Почти всегда. Только в марте притащил с собой писателя. Лев Костерин — не слышал про такого?
— Что-то вертится…
— Ну, кропает детективы про благородных оперов. И потому на Черского, в областное, весьма даже вхож.
— А-а, — сказал Данил. — Листал что-то такое, про иконы. Там еще инспектор читал Достоевского…
— Ну да, это у него целый цикл. Наш отечественный Мегрэ в ответ на западные происки. Один роман, кстати, так и называется — «Инспектор, который читал Достоевского». Цикл длиннющий, а отечественный детектив нынче в моде, так что этот Левушка не бедствует. Полная противоположность Вадьке. Во всех смыслах. Обещал списать с меня контрабандистку, один в один, да я ему сказала, что, если попробует, больше в жизни не дам. Ну какая из меня контрабандистка? Вот если бы сексбомба из ЦРУ. Но про шпионов он не пишет. Что бы тебе еще повспоминать…
— Давай-давай, — сказал Данил. — Отворяй поток сознания. Ты у нас по диплому психолог, вот и изощрись…
Светка старательно думала, прикусив нижнюю губу. Глаголев-папсик презрительно поглядывал с фото, задрав подбородок с таким видом, словно ему и танк «Центурион» прикупить по случаю — плевое дело. Возможно, так оно и было в этой суматошной жизни…
— Знаешь, что самое пикантное? — сказала Светлана. — Что-то за последний месяц мой бывший благоверный закорешился с Ларочкой. Сама их видела в машине, пронеслись мимо с видом полного довольства жизнью. Кто-то их видел в «Жар-птице», а кто-то и там, и сям. Шантарск хоть и миллионный, но в некоторых отношениях городишко ужасно маленький. Ничуть не удивлюсь, если они уже того… Что ты глазки выпучил, как кошка из стишка? Ларке, конечно, до меня далеко, да кровь-то глаголевская, а она — как шампанское. Сама мне хвасталась, что два года назад брала за щеку у часового перед знаменем части. Насчет часового могла и приврать, но в остальное вполне верю. Просто Ларка конспирироваться умеет, что твой Штирлиц. Даже папсик, волчара такой, свято верит, что Лара у нас девочка, — представляешь класс конспирации?
— Представляю, — сказал Данил. — Может, с ней поговорить?
— Попробуй. Уж перед ней-то Вадюша наверняка выворачивался, как носок. Только не суйся домой. Папсик тебя ужасно невзлюбил, когда ты отказался отдаться Советской Армии и пошел к Кузьмичу…
— Учту, — сказал Данил. — Есть ходы.
Самое смешное, Лара на него пару раз поработала. И познакомился он с ней как раз через Вадима. В отличие от старшей сестры Лара обладала ярко выраженными способностями к языкам и после долгого житья в ГДР знала немецкий не хуже родного. Вот Данил ее и завлек в переводчицы, когда писал в гостинице баварцев, прилетевших на переговоры с Кузьмичом. Переводила девочка в самом деле влет, деньги брала непринужденно и потом, насколько он выяснил, ни словечком об этом калыме не протрепалась. В самом деле, тесен Шантарск…
— Только не вздумай ее трахать, — сказала Светка, — запутаешься по жизни. Я баба незамысловатая, а у Ларочки уже сейчас в головке вовсю пашет компьютер. Пискнуть не успеешь, как тебя в тот компьютер загонят и крутить начнут…
— Вот интересно, зачем ей в таком случае Вадик? — спросил Данил.
— Надо же с кем-то являться в свете. А Вадик, говоря великодушно, когда не распускал сопли, имел весьма товарный вид и носки с трусами менял через день. Подсунь ему бабу умеренной степени блядистости — был бы человек как человек, без всяких соплей. Я же не виновата, что ему подвернулась… — устав долго держать образ невинной учителки, закинула ногу на ногу и откинулась на тахту, опираясь обеими руками. — Вот. А больше ровным счетом ничего не могу припомнить. После всего ночного и утрешнего. Подумаю и звякну, если что, а сейчас залягу поваляться…
— Что, работа, как всегда, не волк?
— Конечно.
Светлана давно уже пристроилась в частной конторе по торговле решительно всем, законно производимым и законно произраставшим (кроме разве что пальм и конопли). Тамошний босс, решив шагать в ногу с цивилизованным миром, завел у себя штатного психолога, каковую роль Светка честно и исполняла, вполне профессионально прокручивая тесты и собеседования. И, поскольку вдобавок ублажала стареющего патрона со всем усердием, стала незаменимым кадром, завоевавшим право на многие вольности…
Он встал:
— Побежал. Звони, если что вспомнишь.
— Ага. Олечке привет. Пусть мне звякнет, сто лет не виделись…
Во дворе — никого. И ни единой машины. Только поодаль примостился коммерческий киоск, как и полагается, с поддельной водкой и просроченными соевыми шоколадками — между прочим, идеальное место для наблюдательного пункта: во-первых, эти лабазики давно стали неотъемлемой деталью пейзажа, во-вторых, за шеренгами бутылок можно спрятать любую оптику…
Данил сел за руль, посидел так, не включая мотора. Опять появилось ощущение зыбкой нереальности, будто откроешь глаза — и нет ни частных фирм, ни частных сыщиков, хоть никто не подозревает еще, что это, изволите ли видеть, «застой», и у тебя нет никаких забот, кроме как сидеть на краешке сиденья, уподобившись сжатой пружине, и — ждать, ждать, ждать…
Но вокруг была нынешняя жизнь, никакой другой не предвиделось, и его место в этой жизни было насквозь известно…
В Северо-Восточный он поехал самой длинной дорогой, чтобы на всякий случай провериться насчет возможного хвоста в парочке весьма подходящих мест.
…Улица Кутеванова, где обитал покойный, была названа в честь легендарного партизанского командира, в Первую мировую ставшего из землемеров штабс-капитаном, а в Гражданскую — из штабс-капитанов сущим таежным Наполеоном, лупившим колчаковцев в этих самых краях. Кутеванов, как и все его воинство, в политике не разбирался совершенно, о красных имел самое смутное впечатление — просто настал момент, когда колчаковцы осточертели сибирякам хуже горькой редьки, и адмиральскую власть скинули повсеместно почти столь же легко, как в восемнадцатом сковырнули редкие кучки большевиков.
Потом, когда пришел Тухачевский с армией из военнопленного сброда (куда к будущему позору своему замешался и Ярослав Гашек), сибиряки сообразили, что хрен редьки не слаще. И взбунтовались по новой. На Дальнем Востоке, например, тамошний «зеленый Бонапарт» Лубков, талантливо бивший и семеновцев, и японцев, с приходом красных вновь подался в леса, собрав почти в полном составе тех же самых орлов, и теперь уже красные долго не могли с ним ничегошеньки поделать, пока не применили передовой метод, до которого не додумались в свое время ни Семенов, ни косоглазый генерал Оой, — подослали в отряд проверенного товарища, и засланный казачок положил Лубкова в спину из маузера.
Однако Кутеванов предусмотрительно помер своей смертью еще в двадцать первом, увильнув тем самым от будущих политических разборок. Его есаулы, с приходом Тухачевского награжденные почетным революционным оружием, в двадцать втором году поснимали это оружие со стен и вновь подались в тайгу, но понемногу были выловлены и выбиты чекистами, канув в небытие — однако бюст Кутеванова до сих пор красовался в запущенном скверике посреди Киржача, где местные алкаши, народ остроумный, окрестили свой «летний ресторанчик» «Кутькиным бором». Дом, где месяца три обитал в Шантарске Гашек, снесли еще в коллективизацию, и теперь на панельной девятиэтажке красовалась сюрреалистическая мемориальная доска, которую гордо демонстрировали приезжим: «На этом месте стоял дом, в котором жил Ярослав Гашек»…
