Андрей Воронин - Инкассатор: До седьмого колена
– Понял, – сказал Юрий. – Я и не волнуюсь. Деньги ведь не главное.
– Это кому как, – сказал Веригин, выразительно оглянувшись через плечо, чтобы было понятно, кого конкретно он имеет в виду. – Некоторые за ними света белого не видят, им деньги дороже человека... Ладно, Юрик, спасибо тебе, пойду я, пожалуй. Не поминай лихом.
Внизу стукнула дверь подъезда. Серега пугливо оглянулся, но это была всего-навсего старушка с четвертого этажа – та, что держала трех болонок. Болонки шумно пробежали мимо, волоча за собой хозяйку. Веригин поспешно посторонился, но его все равно облаяли.
– Что за жизнь, – с тоской сказал Веригин, когда привязанная к собачьему поводку Марья Трофимовна скрылась из глаз. – Все на меня гавкают, даже собаки. Пойду, напьюсь.
– Ты поаккуратнее все-таки, – посоветовал Юрий.
– Ага, – равнодушно сказал Веригин.
– Рубашку заправь, рубашка у тебя из штанов вылезла.
– Плевать, – сказал Веригин, вяло пожал Юрию руку и ушел.
Юрий немного постоял на пороге, слушая, как он по-стариковски шаркает вниз по лестнице, а потом закрыл дверь и пошел готовить себе завтрак. Некоторое время мысли его были заняты Веригиным и его неприятностями, но потом он решил, что все это ерунда и комариная плешь: поругались – помирятся. Просто у Людмилы, как видно, лопнуло терпение, вот она и решила как следует припугнуть своего не в меру разгулявшегося супруга. Что же до угрозы прописать вместо него приехавшего из деревни брата, то это было даже не смешно: сбежав из родных мест, Людмила Веригина вряд ли собиралась перетащить в Москву свою многочисленную родню. Угроза – она и есть угроза, что тут еще скажешь...
Придя к такому выводу, Юрий махнул на чету Веригиных рукой, сел за стол и, прихлебывая горячий кофе из большой керамической кружки, стал придумывать, как бы ему половчее убить воскресенье.
* * *Маша Медведева принесла напитки и – для желающих расслабляться на западный манер – наколотый лед в серебряном ведерке. Виктор Павлович Артюхов с благодарным кивком принял у нее высокий запотевший стакан, жестом отказался ото льда и покойно откинулся на спинку шезлонга, привычно проводив взглядом точеную женскую фигурку в коротеньких шортах и мизерном топике на голое тело. С головы до ног Машу Медведеву покрывал ровный золотистый загар, выгодно оттенявший ее светлые волосы; под гладкой кожей переливались ровные, тугие, очень красивые мышцы – не большие и не маленькие, а в самый раз для женщины, которая в свои почти сорок лет сохраняет спортивную форму и девичью стройность фигуры. Подстрижена Маша была коротко, «под мальчика», а в ушах у нее покачивались в такт ходьбе изящные золотые сережки с довольно крупными бриллиантами, которые то и дело вспыхивали разноцветными огнями, попадая под лучи теплого майского солнца. В каждом движении Маши сквозила спокойная умиротворенность женщины, имеющей все, о чем только можно мечтать, и это не было игрой – Маша Медведева действительно была довольна жизнью и собой, потому что ничего не знала.
А вот Артюхов знал, и это знание существенно отравляло ему жизнь в последние полтора месяца. Даже сейчас, глазея на стройные бедра жены старинного приятеля, он не испытывал обычного удовольствия, и улыбаться ему было тяжело – на душе лежал камень, становившийся тяжелее с каждым прошедшим днем. То, что на протяжении полутора месяцев не произошло ничего угрожающего или хотя бы подозрительного, ничего не меняло, и легче от этого не становилось – наоборот, хуже. Ожидание неминуемых неприятностей выматывало нервы, это была пытка, к которой Виктор Павлович готовился долгих восемь лет и которая все равно оказалась нестерпимой.
Виктора Павловича Артюхова, известного музыкального продюсера, человека богатого и знаменитого, уже давно никто не называл Далласом – никто, кроме людей, сидевших в расставленных на идеально ухоженном газоне шезлонгах вокруг дымящегося, распространяющего вкусный мясной запах мангала. Да он и не давал к этому повода – не расхаживал по Москве в ковбойских сапогах и драных джинсах, не тряс нечесаными патлами и тщательно скрывал свою детскую страсть к мотоциклам, шестизарядным револьверам, высоким скошенным каблукам, стетсоновским шляпам и музыке в стиле кантри. Волю он себе давал только в своем загородном доме, выстроенном на месте заброшенного хутора, который Виктор Павлович купил за бесценок и называл не иначе как ранчо. Там, на ранчо, он мог немного побыть собой, но удавалось это ему теперь крайне редко. Если во внешности преуспевающего шоумена и осталось что-то от прежнего Далласа, так это его брюхо, которое за восемь лет достигло весьма солидных размеров и теперь, когда он сидел, откинувшись в шезлонге и расстегнув легкую безрукавку, напоминало густо заросший уже начавшим седеть волосом дирижабль.
За лужайкой виднелся просторный, выстроенный в псевдорусском стиле трехэтажный особняк с гаражом на две машины, тонувший в море цветов. Цветущие яблони царапали ветками бревенчатые стены, в кронах басовито гудели пчелы. Из открытого окна на втором этаже, задернутого легкой тюлевой занавеской, доносилось неумелое треньканье пианино – дочь Медведева, Лера, разучивала гаммы. Ей было семь лет, Медведев в ней души не чаял и направо и налево хвастался ее талантами. Впрочем, девочка действительно была не без способностей, и Артюхов шутил только наполовину, когда обещал во благовремении всерьез заняться ее сценической карьерой и сделать из девочки эстрадную звезду первой величины.
Хозяин этого гостеприимного дома, которого ни у кого, за исключением присутствующих, не повернулся бы язык обозвать Косолапым, как и полагается хозяину, возился у мангала, следя за шашлыками. Он был в одних шортах и легких пляжных шлепанцах, и плечи у него уже успели обгореть – Косолапый был в отпуске и целыми днями торчал на озере с удочкой, прерываясь только затем, чтобы искупаться. За восемь лет он успел обзавестись усами и животиком, которому, впрочем, было очень далеко до солидного брюха Далласа.
Одетый в старые джинсы и белую футболку Константин Сергеевич Кудиев сидел по правую руку от Артюхова. Он курил, время от времени прикладываясь к стакану с ледяным виски. Кастет в последнее время начал катастрофически лысеть, в связи с чем стригся почти наголо. Кожа у него на голове уже успела загореть и поблескивала, как полированный деревянный набалдашник на спинке кровати. Его острое, угловатое лицо, в профиль напоминавшее пилу, выглядело угрюмым и задумчивым. Впрочем, Кастет всегда был немного хмурым, так что выражение его костистой физиономии вряд ли могло вызвать подозрения у Маши Медведевой.
Президент правления банка «Ариэль» Анатолий Евгеньевич Шполянский – длинный, подтянутый и вместе с тем аристократически расслабленный и утонченный – сидел слева от Далласа и, устало прикрыв глаза за стеклами очков в тончайшей золотой оправе, нюхал содержимое своего стакана, как будто там у него было не то же, что у всех, а, к примеру, французские духи. Большой знаток и поклонник классической музыки, он едва заметно морщился, когда пианино на втором этаже начинало спотыкаться и фальшивить. Единственный из присутствующих, он был в белоснежной рубашке, идеально отутюженных брюках и даже при галстуке. Все, что Шпала смог себе позволить, выехав на лоно природы, это снять пиджак, немного ослабить узел галстука и расстегнуть верхнюю пуговку на рубашке. Его черные туфли сияли на солнце; Даллас пошевелил в траве пальцами босых ног и представил, что сейчас творится внутри этих матово-черных, страшно дорогих туфель. Небось, по ведру пота в каждом, носки хоть выжимай... Впрочем, Шпала теперь, как и восемь лет назад, производил впечатление человека, который никогда не потеет, как будто в него еще в роддоме вмонтировали автономную систему охлаждения. А может, она, эта система, досталась ему по наследству, вместе с генами, хромосомами и прочей требухой...
Обнеся гостей напитками, Маша поставила поднос на столик и ушла в дом.
– Жалко, – объявил по этому поводу Кудиев. – Красивая у тебя жена, Косолапый.
– На свою глазей, – посоветовал Медведев. Он поворачивал шампуры одной рукой, держа в другой стакан с выпивкой. – Взяли моду – заваливаться ко мне целой кодлой и на мою жену пялиться. У самих товар не хуже. Вон у Далласа Ленка вообще телезвезда, по ней полстраны с ума сходит.
– Все равно жалко, – сказал Кудиев. – Зачем она ушла? Не хочу без нее. Скучно.
– Дела у нее, брат, – сказал Медведев с легкой полуулыбкой. – Дочка растет, умнеет... Давеча знаешь что учудила? Мы на первом этаже телевизор смотрели, – а она, вот как сейчас, музыкой занималась. Ну, мы слышим, что пианино бренчит, – значит, все в порядке. А потом Маша решила ей стакан сока отнести, апельсинового, чтобы, значит, подпитать будущего гения витаминами. А гений, оказывается, гаммы на магнитофон записал, включил это дело на всю катушку и «Робинзона Крузо» почитывает. Развела, как лохов! Теперь приходится контролировать.
