Эльмира Нетесова - Последняя охота
Меченый подскочил к столу: «Ожмурить его? А как? Не раз мог, но как назло медведь вспоминается. И мороз по коже бежит. Если б не мент, загробил бы зверюга. И ведь подфартило ему так попасть! Смирнов сам не верил и говорил, что из нас двоих, выживших, наверное, я везучий. Эх-х, жизнь как хвост свинячий: вся скручена и обосрана!»
Закуривает Влас снова и жмурится, припомнив пургу, забросившую его в поселок. Долго он пробыл в доме Валькиных родителей, а ночью, когда все уснули, тихо выскользнул из избы и пошел к морю, к причалу.
Мела пурга, вышибала из глаз слезы, но Меченый увидел катера и лодки, пограничные и рыбацкие. На них не дотянуть, не дойти до материка. Маломощные, не хватит запаса топлива. «Разве вот этот сейнер? Стоило б с мужиками потарахтеть: ходят ли они на материк?» Поднялся по трапу на борт, и тут же перед ним словно из-под земли выросла квадратная фигура боцмана.
— Тебе здесь какого надо? — окинул Власа холодно взглядом.
— С капитаном потрехать хочу! — ответил сухо.
— Об чем?
— До материка ходите?
— Понятное дело. Только вчера пришвартовались.
— А когда опять уйдете?
— Разгрузимся и отчалим.
— Попутчиком возьмете?
Боцман хохотнул, глянув Власу в глаза, ответил насмешливо:
— Можно! Там только такие водятся…
— Погоди! А куда пойдете?
— В Магадан! — ответил человек и, подождав, когда Влас скатится вниз, поднял трап на борт.
Меченый понял, что этот сейнер не ходит во Владивосток, а попасть снова на Колыму не хотелось.
Он обошел весь причал. На душе тоскливо стало. Едва не попал на глаза пограничному наряду и побежал от пего к дыре в заборе.
— Эй, мужик, ты куда? — ухватил его охранник.
Влас застрял, напоролся на металлический штырь.
— К своим! — ответил сторожу.
— С какого судна?
— Рыбак я. Вон с того сейнера!
— А чего не в ворота?
— Тут ближе. Хочу списаться. Вернусь к своим на материк. Думал заработать, да не повезло.
— Теперь всюду кисло. Рыбы мало, заработки везде — дерьмо. Вертайся домой, пока не пропал.
— А кто может подкинуть на материк?
— Э-э, да ты, видать, из залетных? — прищурился охранник.
— Кто такие? Я — сезонник! На судне пахал!
— Как же не знаешь, что отсюда только на Колыму и в Певек суда ходят. Если во Владивосток нужно, мотай в Холмск или Корсаков.
Меченый вернулся в дом лишь под утро. Продрогший, уставший, он тут же заснул на полу возле печки. Никто из проснувшихся даже не догадался, где был Влас всю ночь.
Весь следующий день он еле держался на ногах, но так и не прилег. Помогая хозяевам, узнал кое-что для себя. Понял, что перед отходом в море даже рыбацкие суда проверяют пограничники с овчарками. А уж если кого ловят, тому несдобровать…
Конечно, узнал и о пароме, который ходит до порта Ванино, но туда без документов не сунешься.
Вернулся он из поселка злой. Почти следом за ними на заводе появился участковый. Поговорил со всеми, но недолго. А вокруг Власа с час круги нарезал, все спрашивал, где тот побывал в поселке, и усмехался. Меченый видел, не верит ему мент. А тот остановился напротив и вылепил прямо в глаза:
— Больше чтобы я тебя в поселке не видел! Слышь? Слишком много шороха из-за тебя! И еще знай! Вздумаешь сбежать, поймаем! От нас не ускользнешь, но тогда пеняй на себя! Ни сюда, ни в зону не вернешься! С беглыми у нас один разговор.
Влас стоял перед капитаном, побелев. Руки в карманах горели от напряжения. Участковый смотрел на Меченого словно через оптический прицел.
— Если б решил слинять, никто не помешал бы, — процедил условник сквозь зубы.
— А ты пробовал. Не получилось. Я знаю все! Даю тебе последний шанс! Не поймешь — твое дело! Сахалин многих обломал. Те покруче были! — вспомнив что-то, рассмеялся в лицо.
Влас и потом пытался уйти. Уже ночью, когда глушил дизель. Через две недели после пурги тихо прикрыл дверь и вышел на дорогу. Благо, что по ней, расчищенной трактором, идти было несложно. Но едва стал подходить к повороту, его нагнали собаки заводчан. Подняли такой лай, шум, преградили путь. Пытался разогнать их, но увидел подоспевшего Золотарева. Тот примчался на лыжах. Завидев его, псы успокоились.
— Куда это ты собрался? — спросил Власа глухо.
— Лиду с танцев встретить решил, чтоб никто по пути не обидел. Заодно и сам прогуляюсь. Целый день соляркой дышу!
— Гуляй домой! Лиду есть кому проводить. Третий всегда лишний! — съязвил Дмитрий и, указав на дорогу, по которой приехал, сказал жестко: — Поворачивай оглобли, гуляка! Как мужик мужику советую, не рыпайся отсюда! Придет время — никто держать не станет!
Влас после этого и вовсе потерял надежду. С Золотаревым не здоровался. Запомнилось не только сказанное, а то, что нагнал его Дмитрий с ружьем на плече. Конечно, не для собак, да и зверь в такое время спит по берлогам и норам. Тут еще Федор подтвердил невзначай, указал на синеющий снег, сунул в него руку:
— Весна скоро. Дружной будет в этом году. От силы пару буранов пережить осталось, а там река вскроется. Начнется перелет. Схожу с Дмитрием на охоту. Гусей, если повезет, принесем. Ох и много было их в прошлом году!
— А стрелять умеете?
— Кто? Димка — чемпион области! Ты что, не знал? У него нарезная тулка. Он, если захочет, половину косяка шутя срежет, а собаки принесут. Я, конечно, не такой заядлый, а Золотарев с ружьем не расстается. Все Смирнова на охоту зовет, уж очень понравилось, как тот медведя завалил! Сказал, что надо уговорить Михаила остаться у нас. Все ж напарником на охоте будет…
«Этот не промажет в меня, — не без горечи думал Меченый. — Со всеми не перевоюешь. Тем более здесь, в глуши. Одного тронь, другие кодлой навалятся, хотя… А кто в этой своре, сплошные бабы! Еще когда письмо пахану отправил? Скоро месяц! От него ни слова… Хотя бывало и по два-три ничего не получал».
Влас пошарил в тумбочке. Там, подальше от глаз, держал бутылку водки. Ее Сашка привез, кое-как уломал купить. Федор отказал в самогонке. Сказал, что самому не дают. Спрятала баба на настои и компрессы. Сколько им Меченый помогал, а вот выпить ни разу не дала. Он делает глоток из бутылки и снова прячет поглубже в тумбочку.
«Во влип! Даже словом перекинуться не с кем. Пахан — потрох! Когда вырвешь меня отсюда? Без ксив ни шагу не сделать. Как слинять?» Влас вышел па крыльцо.
Ветер стих. Пурга лишь погрозила людям. Нет у нее больше сил, последнее выплеснула, и снова тихо. Ни звука вокруг, лишь яркие лупастые звезды подмаргивают с черного неба, как будто далекие кенты.
«Когда ж мы свидимся?» — глянул на них Влас и услышал с сопки пронзительный крик рыси. Он то угасал, то снова звенел над тайгой, жалобный и просящий, злой и грозный. Казалось, рысь решила разбудить тайгу.
«Ну, потрох, паскуда облезлая! Как пахан на сходку кентов собирает, забивает им стрелку в глуши проклятой. Иль разборку чинить собралась?» Влас вздрогнул. С другой сопки откликнулась вторая рысь. Голос хриплый, шипящий. Так похоже на перебранку котов, но Меченый вспомнил недавние слова Федора: «Рыси по зиме кричат. Свои свадьбы у них по холодам. Чем крепче мороз, тем жарче гульбище. Этого бояться не стоит. У природы всякому свое время отведено. Плохо, когда орут они под весну, возле жилья человеческого. Да еще ни одна, а две или три. Тогда жди беды. Быть покойнику в том месте. Зверюги смерть издалека чуют и предупреждают о ней. Кто первый услышит такое, тот и умрет…»
«Чертовщина какая-то! Бред! Запоздала та кошка, вот и зовет кота поспешить. Покуда не все упущено, — поспешил уйти с крыльца. — Эх-х! Были б ксивы. Наколол бы лягавого на перо и оторвался отсюда, пока ночь на дворе. До утра уже на материке был бы. А кому стукнуло б хватиться мента раньше? Этого я уже не упущу. Садану средь ночи. Мне без того в «малину» не возникнуть, да и за себя пора ему засадить».
Влас услышал тихий голос Михаила, разговаривавшего с кем-то. Меченому даже не поверилось. Он подошел к перегородке, ткнул пальцем в тряпку, та выскочила из дыры, и он услышал:
— Ты прости меня. Я не знал, не думал, что любишь.
«Кого это он заклеил на ночь?» — попытался заглянуть в комнату через дырку. Но мешала темнота.
— Не торопи. Я сам скажу, когда определюсь. Решиться нужно. Не обижайся. Я — не Влас, не умею врать.
«Лягавый пиздюк! Даже с бабой меня лажаешь, хорек!» — взвился Меченый. Ему очень захотелось узнать, с кем воркует Смирнов, но влететь к соседу средь ночи не решился. Влас слушал, какая баба подаст голос.
— Родная моя! Самая лучшая!
«Во, заливается! Небось Полинку уломал на ночь. Другие ему не по зубам», — хихикал Влас.
— Я тебя всю жизнь ждал…
«А нашарил под жопой у медведя», — добавляет Меченый, но Михаил не слышит.
— Я за тобой через любую пургу пройду…
«Ну и хмырило! За спиной бабы прячась, он похиляет через пургу! Гнилой фраер! Зачем мужиком родился? Стоп! А при чем в пурге Полипа? Она дома была! Неужели этот старый пес Вальку подмял?» — подставил ухо к самой дыре, но оттуда лишь Смирнов бубнит.
