Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь
Та лежала, широко открыв глаза, не моргая, смотрела на Лангуста. Такое она слышала от него впервые.
— А как теперь жить собираешься? — выдохнул Данил.
— Вот думаю! Не хотелось бы с тобой разлучаться, Данилушка! Но уж тут, как сам захочешь. Прав у меня никаких. Претензий быть не может. Ты должен ненавидеть меня. Я изувечил всю твою судьбу! А как исправить, ума не приложу! Завязли мы с тобой в болоте. Оба застряли!
— Но вдвоем и легче выбраться! — рассмеялся парень.
— А как? Не опоздали?
— Пока мы живы, значит, есть надежда.
Лангусту вспомнилось свое, давнее, полузабытое, тяжкое… Когда это все было, с чего началось? Ведь и он не родился вором. Ни в роду, ни в семье таких не водилось. Сплошная интеллигенция, культурные, грамотные люди, с какими все искали дружбы. Ничем не запятнали себя. Никто. И только он, как прокаженный.
Он с самого детства отличался от всех. Своенравный характер мальчишки удивлял отца — профессора медицины, мать — известную скрипачку, сестер и даже теток. Он всегда был груб и неприветлив с ними. Никогда не общался и не вникал в их разговоры. Они казались ему скучными. Вот то ли дело мальчишки во дворе соседнего дома! Оба — сыновья сапожника! Они жили интересно. Не по указке родни. Не помогали отцу. А все, что хотели, то имели. Наручные часы меняли каждую неделю. Курили, выпивали, имели девок.
Конечно, Лангусту стоило попросить, тоже купили бы часы. Но обязательно под какое-нибудь условие, какое непременно нужно было выполнить. Так было заведено в семье. Иначе считалось неприличным — бросать на ветер обещания. Но ведь не все хотелось выполнять. Ну, какой мальчишка добровольно станет ежедневно мыть бабкины калоши или чистить угольный самовар до зеркального блеска? Смешно, ведь он тут же, почти сразу коптился. А эти вечные ворчания: не там положил рубашку, не бросай брюки на спинках стульев, заправь свою постель… О! Как это все надоело! Домашний уклад казался сплошным адом, его невозможно стало терпеть! И он сдружился с детьми сапожника.
Поначалу они играли в карты просто так — в подкидного.
Потом — на деньги. Лангуст проигрывал. Но просить у родителей не хотел и вскоре вместе с братьями пошел на первое дело. Все обошлось удачно. Даже лучше, чем предполагали. Мальчишка получил кучу денег. И его сразу просветили, как их надо тратить — притащили ему девку. Она стала первой. Ему в то время едва исполнилось тринадцать лет.
Он выпил для смелости. Обо всем другом уже был наслышан от своих новых друзей. И до самого утра кувыркался с известной всему городу проституткой. Она сделала мальчишку мужчиной и уходя говорила, что теперь он никогда не забудет ее. И запомнил… Хорошо, что только гонореей отделался. Лечили его дома. Отец поседел в те дни. Он и предположить не мог, как проводит время его сын у своих друзей. Он считал для себя позором проверять своего ребенка и всегда доверял ему. Он долго пытался узнать у сына, как, от кого он заразился. Но тот ответил, что скорее руки на себя наложит, чем скажет правду. И отец отстал.
Это горе было первым в семье. Все были уверены, что после случившегося его не потянет ни на какие приключения. Но ошиблись… Этот случай стал лишь началом.
Вскоре к ним домой пожаловала милиция. Его арестовали вместе с сыновьями сапожника. Тогда они сообразили и всю вину свалили на него одного. Отвели от всех «групповуху». И лишь он — Лангуст, получил тогда на всю катушку. Никто из судей не обратил внимания на юный возраст вора, на первую судимость, на положение семьи, на слезные просьбы отца и матери. Успокоив их тем, что в тюрьме парнишку научат, как ценить жизнь, свободу и волю.
В холодной зоне — на Колыме, он не раз вспоминал свой дом, родных, глупое детство и подлых друзей. Они предали его и, оставшись на воле, оклеветали, сказав, что это он втянул их в пьянку и курение, он, а не они тянулся к бабам. Что из-за его необузданности они едва не влетели под суд. Они ни разу не прислали ему грев в зону, не написали ни одного письма. Они попросту вычеркнули его из своей жизни. А он завяз в «болоте», из какого самому, в одиночку не выбраться ни за что.
В воровском бараке зоны ему не дали долго горевать. Быстро приметили способности и стали шлифовать. Учили дотошно, всему, что знали и умели сами. Вначале заставили на запах отличать сорта чая. С этим он справился за три дня. Восемь сортов мог отличить с закрытыми глазами. А когда смылись в «бега», продолжили обучение в «малине». Его способностям удивлялись даже бывалые фартовые. Считали Лангуста находкой и подарком самой судьбы. Его брали только в самые сложные, наваристые дела.
Может, потому он вскоре перестал нуждаться в деньгах, имел все, чего только мог пожелать. К нему, сравнительно молодому вору, с большим уважением относились даже фартовые.
Да, он попадал под суд не раз. Но никогда не отбывал свой срок до конца. Всегда сбегал. Его постоянно разыскивал угрозыск и никогда не находил. Даже когда он открыто жил в Калининграде, милиция не могла арестовать его. Лангуст был связан невидимыми нитями со своей элитой города и взять его под стражу не рисковал никто. Никому не хотелось навлечь на себя гнев и неудовольствие начальства, которое все равно выпустило бы своего друга из любой тюряги. Он был негласным хозяином города, его повелителем. Он мог карать и миловать, обкрадывать и дарить.
Как недавно и как давно это было… Кажется, стоит хлопнуть в ладоши, в дверях появится знакомый до боли сявка, спросит, улыбаясь, что понадобилось ему — Лангусту? Жратву заморскую? Выпивон? Или девок? Он все сумеет организовать в лучшем виде. Все, кроме одного. Он никогда не смог бы вернуть то безоблачное, давнее прошлое, когда все могло сложиться иначе… Сколько лет с тех пор минуло? А ведь ни разу не поинтересовался родными. Да и зачем? Не хотелось виниться? Да нет! Страшно было вернуться в прошлое и понять, что проиграл саму жизнь…
Задрыга видела, как посерьезневший Данила молча выкурил у окна сигарету. Думал о чем-то. Потом вдруг пошел к двери, бросив на ходу, что скоро вернется.
Они не говорили и не думали о том, как выручить кентов из ментовки. Задрыга не могла просить их о том. Ждала возвращения троих законников из Брянска.
— Они возникнут через неделю. А может, «зелень» и Сивуча привезут сюда? Кайфово бы было! Вместе придумаем, как фартовых спасти из мусоряги, — думала Капка, не поворачивая головы к Лангусту. Тот, как ей казалось, предал всех и достоин презрения. Ведь никогда Шакал не пытался запугать ее. Он говорил о том, что бывает, но не забывал добавить о крепкой выручке, круговой поруке, мести и поддержке фартовых — малинами и самими законниками.
— Ворами не рождаются! Такими их делают обстоятельства, созданные фраерами. А раз так, они не должны на нас сетовать, обязаны любить! — хохотал пахан, уча дочь ничего в жизни не бояться.
— Со страху фраера всю жизнь откидываются. Спокойно дня не дышат. Нам такое — не по кайфу! Фартовый в эту жизнь возникает — на праздник. Ну, если в ходку влип — дыши, как с похмелья, и помни: все кончается. Даже на Колыме — снег тает. Зима нигде не вечна. И в судьбе… Смотря, как относиться к проколам. Нигде нельзя распускаться. Тем более в беде, — говорил пахан.
Он готовил ее ко всему. И к предстоящей ходке, но не к Одиночеству. Он и в страшном сне не мог предположить, что его Задрыга хоть на миг может остаться без кентов, больная, совсем беспомощная.
Единственный сявка, уцелевший на воле чудом, сидел в углу, обхватив руками голову, думал, куда и к кому податься? На Задрыгу он не оглядывался. Забыл, что в ее присутствии не должен даже переступать порога.
Капка глянула на него искоса и собрав в комок все силы, цыкнула:
— А ну сваливай в коридор, падла! Чего тут канаешь? Сушишь свой хрен вонючий! Линяй с шаров!
Сявка вскочил, но Лангуст остановил его:
— Застопорись, кент! Мамзель погорячилась! Посеяла, что в этой хазе — я хозяин. И только сам могу вышибить иль принять! Канай здесь! А она пусть радуется, что сама тут приморена! Ишь, хвост подняла! Смирись! — глянул на Капку строго.
— Твоя хаза? С чего она такой стала?
— Вот ксивы! Я по ним — пахан тут, — усмехался Лангуст.
— А если власти допрут, за какие башли ты ее купил? — прищурилась Капка.
— Эти ж власти, если допрут, кто ты есть, мне надо говорить, где тебе место отведут? Персональное? С парашей в углу? — ухмылялся Лангуст.
— Не рано ли празднуешь? Кенты слиняют, что с тобой утворят? А те, кто вернется из Брянска? В клочья тебя пустят! — грозила Капка.
— За то, что своего сявку в хазе приморил? Не трепись, Задрыга! Даже кипежа не будет! — отмахнулся Лангуст от девчонки. И продолжил:
— В беде кучковаться надо, а не поднимать хвост, как ты. Иной сявка для законника сделает больше своего фартового. Если его не обижал! Доперла? Нам теперь всякий человек важен! И захлопнись! Кто хлеба принесет? Ты или я? Кто в хазе приберет? Кто нас на ноги поставит? Кто глоток воды подаст? А сявка летать не может! И не цыкай на него! Все мы в его шкуре побывали. Он еще может стать паханом, а я — уже нет. И ты — не будешь!
