Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)
— А поскольку этот Обнорский — он же Серегин — бывший переводяга, то, вполне возможно, объявится он у кого-нибудь из своих корешей. И при этом шеф очень нехорошо как-то на меня вылупился… Я, конечно, морду чайником скроил — мол, знать ничего не знаю… Короче, ищут тебя, Палестинец. И если кто что про тебя услышит — велено сообщить незамедлительно. Вот такие пироги, брат. Так в какую запутку ты влез, Палестинец? Говоришь, на интервью в Москву приехал? Чудны дела твои, Господи…
Андрей покрутил головой и с чувством выругался. Шварц молча ждал разъяснений. Обнорский быстро прикинул, что можно рассказать Сереге, и наконец сказал:
— Спасибо, братишка… Я… я действительно попал, что называется, в непонятное… Причем не за свое… Ты не обижайся, я тебе всего рассказывать не буду, долго говорить придется, да и сам я не все понимаю… Короче, был у нас в Питере такой вор старый — Барон… Помер он недавно. В тюрьме. Перед смертью так уж вышло, что попал к нему я — интервью взял. Хорошее интервью, можно сказать, сенсационное — воры в законе ведь с прессой не общаются напрямую… Ну и попросил этот Барон жену его найти, точнее — сожительницу… Я бы и не стал, может быть, никого искать, да купил он меня — сказал, что женщина эта расскажет мне одну сенсационную историю и доказательства представит… Ну вот. Барон этот помер, а я его женщину найти попытался… Тут и началось… Найти-то я ее нашел, да только ничего она мне не рассказала — не успела… Убили ее…
Шварц крякнул и достал новую сигарету. Андрей мельком глянул на него и отвел глаза. Нет, дело было не в том, что он не доверял Сереге… Просто не хотел Обнорский делать его носителем опасной информации и оттого говорил полуправду… Ну и, опять же, все-таки давно они со Шварцем не виделись, мало что с человеком произойти могло… Доверие штука нежная и скоропортящаяся… Серегин тоже закурил и продолжил:
— А после того как она погибла — начались гонки за мной… У меня такое впечатление сложилось, что один питерский босс решил, будто я что-то знаю. Или что покойница передать мне что-то успела… не знаю… Бегаю пока, как заяц… Только успеваю через подставы перепрыгивать.
— Угу… — Вихренко почесал стриженый затылок. — И долго прыгать собираешься? Пока не поймают? Так ведь все равно поймают… Судя по нашему шухеру, серьезных ты людей раздрочил… Это ж надо так в Питере насрать умудриться, чтоб в Москве завоняло… Кстати, а сюда-то тебя каким боком все же занесло? Просто пересидеть решил?
— Как тебе сказать, — хмыкнул Обнорский. — Пытался я тут человека одного найти… Должен был он мне кончик ниточки бросить, чтоб запутку я свою размотал…
— Ну и как, нашел?
— Нет, — покачал головой Андрей. — В Питер он уже вернулся… Стало быть, и мне надо возвращаться… Я хотел завтра с утречка от тебя сняться, чтобы на дневной поезд успеть. Но раз такие дела у тебя в конторе — пожалуй, надо прямо сейчас сваливать… А то — как бы и у тебя, Серый, жопа не задымилась… Ведь — как я понимаю — по-хорошему-то, тебе бы сейчас меня сдать коллегам твоим надо было бы… Чтобы без проблем обошлось… Да и наведаться к тебе могут, наверное, с проверочкой. А?…
— Не мети пургу!! — нахмурился Шварц. — Что я, блядь вокзальная, чтобы тебя сдавать?! Кабы ты, Палестинец, не таким задроченным судьбою был — ей-богу, словил бы от меня в жбан за такие базары!
— Да ладно тебе, — улыбнулся Обнорский. — Это я так… в шутку сказал… А валить с хаты все равно надо…
— Шуточки у тебя! — никак не мог успокоиться Вихренко, но в конце концов все же не выдержал тоже усмехнулся: — Шутки пьяного Мишутки… А насчет того, чтобы валить, — не психуй, они так быстро тебя вычислить все равно не смогут… До завтра-то всяко запас есть… Дерганый ты какой-то стал… Совсем как в Триполи перед отъездом…
— Задергаешься тут, — вздохнул Андрей. — Быстро же меня в Москве искать начали… Я-то ведь в Питере мулю прогнал[49], что в Одессу подался… Ты уверен, что тебя трясти не будут?
— Уверен, — кивнул Шварц. — По крайней мере сегодня не будут. Они все-таки не Комитет…
Бывший старший лейтенант Советской Армии Сергей Вихренко, по прозвищу Шварц, недооценивал своих новых хозяев, полагая, что их оперативные возможности не идут ни в какое сравнение с возможностями бывшего КГБ СССР.
На организацию Гургена, в которой Бесо был далеко не последним винтиком, работало много людей из самых разных ведомств. Заканчивался 1992 год, страна захлебывалась диким коктейлем из вседозволенности, продажности и безнаказанности, который назывался почему-то демократией, и то, что раньше считалось святая святых, теперь можно было достаточно легко купить по не очень дорогой цене… Еще утром, когда Андрей только приехал к Сергею, люди Бесо получили доступ к загрифованному досье Обнорского. Не к его личному делу офицера, а к другой папочке, в которой были собраны достаточно любопытные документы, и в том числе — список его наиболее устойчивых и близких связей… Одной из таких связей как раз и был Сергей Вихренко, поэтому уже в середине дня его квартиру плотно контролировали профессионалы очень высокого уровня… Возвращаясь домой, Шварц не обратил внимания на зеленый «Москвич»-каблук, стоявший у подъезда. А между тем в этой машине находились два оператора, фиксирующие каждый шорох в его квартире. Когда личность гостя Шварца была идентифицирована, старший группы немедленно связался с Бесо. Тот, соответственно, тут же доложил все Гургену… У Обнорского была, в принципе, возможность, уйти — чисто гипотетическая, конечно… Реализована она могла бы быть только в том случае, если бы покинул квартиру немедленно после возвращения Шварца… Но Андрей, подумав, решил, что, пожалуй не стоит впадать в психоз и бросаться в бегство, ночь-то он может провести у Сереги спокойно…
— Ладно, Палестинец, — махнул рукой Шварц. — Хватит о грустном. Разговорами сыт не будешь. Давай-ка ужином займемся… Глядишь, и базары веселее станут… Ужин ребята приготовили быстро — что может быть у холостяка в холодильнике?
Сплошные полуфабрикаты. И овощи оказались. Ну и бутылка джина нашлась, естественно. Они выпили по первой, утолили первый голод, но разговор веселее не стал. Шварц все время о чем-то думал, вздыхал и наконец сказал с горечью:
— Жизнь — говно! Вернулись, блядь, в Союз, называется… В столицах с тобой живем, а все равно: закон — тайга, и прокурором в ней — медведь… Ставят нашу Россию-маму раком — все, кому не лень… А кому лень — под тех она сама ложится…
— Смутное время, — задумчиво кивнул Андрей. — Помнишь, ребята-китаисты рассказывали, что в древнем Китае проклятие такое было: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Говорят, по-китайски «эпоха перемен» обозначается теми же иероглифами, что и «интересное время»…
— Да, времечко сейчас интересное, — усмехнулся Вихренко. — Вся беда в том, что общегосударственной идеи нет и общественную мораль упразднили. Слушай, Палестинец, я все спросить тебя хочу… Что ты мне недоговорил — твое дело, только за дурака меня не держи… Зачем тебе все это надо? Зачем ты на мушке дергаешься? Ради чего?
Обнорский пожал плечами и бросил в рот четвертинку помидорины с веточкой укропа. Жуя, начал отвечать, медленно подбирая слова:
— Понимаешь… Все, что я делаю, я делаю в первую очередь для себя… Мне трудно это объяснить… Просто я знаю, что если буду жить как-то по-другому, мне будет очень плохо… Я себя уважать перестану, дерево мне будет… Ну как тебе объяснить… Ну, предположим, я иду по улице и вижу, что здоровенные кабаны пристают к женщине… Ситуация мутная — то ли ее изнасиловать хотят, то ли она сама этого хочет… Если я вписываюсь, то и в первом варианте, и во втором получаю неприятности. В виде мордобоя с непонятным итогом. Драться я не люблю… Опять же — одежда рвется и пачкается, про возможный ущерб организму даже не говорю… А вписываться все равно надо — знаешь почему? Потому что, если пройдешь мимо, отвернешься, — потом так противно будет, хоть топись… Понимаешь? Будто сам себе в душу насрал… Лучше уж честно пойти и свои законные пиздюли огрести — зато на сердце как-то спокойнее будет… Другое дело — я давно уже специально для себя никаких приключений не ищу… Но иногда они меня сами находят. Судьба, видать… Давай-ка еще по одной… Они снова выпили, помолчали, а потом Андрей продолжил:
— Ты вот говоришь — национальная идея… По-моему, единственная возможная сейчас национальная идея — это единение просто порядочных людей. Не на политической платформе, а именно на принципе обычной человеческой порядочности… Беда России в том, что все пидормоты в ней в стаи сбиваются, а нормальные мужики — каждый сам по себе… Вот как мы с тобой: посидим, выпьем, за жизнь поговорим — и снова врозь.
Шварц нахмурился, потянулся к бутылке… Третью рюмку приняли, как обычно, молча и не чокаясь. А потом Вихренко вдруг сказал:
