Андрей Константинов - Вор (Журналист-2)
Бесо никогда не предавал Гургена, ничего не крысятил и патрона своего не кидал. Он специально подставился Антибиотику, а тот не срубил запутку. Вот как оно бывает…
Но Виктор Палыч этого не знал, поэтому не сомневался, что Бесо поможет найти в Москве журналиста…
* * *Обнорский пришел в себя только в среду днем очнувшись, не сразу смог вспомнить, где он находится — чужая квартира, незнакомые запахи, слабость во всем теле… Но когда к нему в комнату заглянула Виктория, жена дальнобойщика Толи, события последних двух суток пронеслись перед его глазами, как при ускоренном просмотре видеокассеты. И Андрей сразу же засобирался в Москву. Толя с супругой еле смогли его отговорить, убедили только тем, что дальнобойщик в пять утра в четверг и сам должен на «КамАЗе» ехать в златоглавую за новым грузом и прихватит с собой Андрея. Обнорский даже не знал как ему и благодарить этих людей за приют и тепло, впрочем, когда добро делается от чистого сердца, за него и благодарить-то как-то неловко… По крайней мере Серегину стало очень неуютно под взглядами Вики и Толи, когда он попытался заплатить марками за гостеприимство… В результате расплачиваться Обнорскому пришлось тем, что он весь вечер рассказывал супругам разные журналистские сплетни про всяких знаменитостей (репортеры знают их во множестве), а Вика и Толя только ахали и требовали новых рассказов под чаек… Андрей рассказывал легко, а сам в это время думал, как ему в Москве найти Ирину Васильевну Гордееву и как построить с ней разговор. Ирина Васильевна была последним шансом для Обнорского — так он считал. Найдет он Рембрандта — все, победителя не судят. Не получится ничего — очень высока вероятность залета в камеру в Крестах, может быть, в ту же самую, в которой Барон сидел… Потом следствие, конечно, разберется, вопрос только — как именно оно разберется? Доходили до Серегина слухи о существовании в Питере некой «Верховной бригады» — своеобразного кооператива действующих следователей следственного управления ГУВД и прокуратуры. Эти следаки, пользуясь тем, что при коммерческих спорах решении в Арбитражном суде приходилось ждать очень долго, выработали целую систему «помощи». Предположим, один бизнесмен кинул другого. Обиженный обращался в «Верховную бригаду», и там за пятьдесят процентов от суммы брались возместить ущерб — кидалу забивали в камеру и отпускали с миром только после погашения долга. А если упорствовал, то продолжал сидеть на нарах, причем по делу, не имеющему никакого отношения к истинной причине его посадки… Многое знал Обнорский о питерской милиции, а потому хотел обезопасить себя.
Как ни крути, а на нем два покойника висели, — вроде никто не видел, как он стрелял тогда в Апрашке, но все-таки… Да плюс Женька, зарезанный непонятно кем, да плюс Лебедева замученная… Как говорится, бывают расклады и хуже, но значительно реже…
Ранним утром в четверг Толя привез Андрея в Москву. В столице шел дождь холодный и мелкий. Обнорский сердечно попрощался с шофером и нырнул в метро. В Третьяковку идти было еще рано. Андрей прикинул в уме разные варианты и решил позвонить Сереге Вихренко. Казалось, это было только вчера: Ливия, офицерское общежитие, где Шварц (такое необычное прозвище было у Сереги) делил квартиру с Андреем… А ведь на самом деле с тех пор полтора года прошло.
К счастью, Шварц был еще дома, и Андрей сразу же поехал к нему. Серега жил в хорошей трехкомнатной квартире у станции метро «Юго-Западная»…
Они встретились как братья, словно и не было разлуки, долго обнимались, потом Шварц погнал Андрея в душ, выдал чистое белье и рубашку, а сам начал хлопотать насчет завтрака. В общем, делал все, что положено делать одному переводяге для другого, заехавшего в гости, пусть и неожиданно… За чаем Андрей спросил:
— Чем занимаешься, Серега? Все бандитствуешь?
Шварц хмыкнул. (В свое время он, вернувшись из Ливии, уволился из армии и занялся самым обычным рэкетом, сколотив вокруг себя небольшую группу таких же бывших офицеров. Звал он к себе и Андрея, но тот отказался.) — Да ты понимаешь, Палестинец, как дело-то обернулось… В девяносто первом мы еще как-то крутились сами, и бабки падали, и темы появлялись. Тогда в Москве еще просторно было, с другими пацанами краями расходились… А в марте девяносто второго накатили на нас круто… Проще говоря раком поставили… Тут, оказывается, серьезные люди порядок наводить стали… Есть в Москве такой Бесо может, слышал? Андрей покачал головой:
— Я московские темы плохо знаю, мне питерских хватает. Шварц кивнул и продолжил рассказ:
— Короче, пришли от этого Бесо люди и чисто конкретно все объяснили — либо мы под них уходим, либо… Сам понимаешь… Ну, деваться-то некуда было, пришлось под черножопых идти… Сергей вздохнул и закурил сигарету.
— В результате не так все страшно оказалось — они из нас охранную контору слепили, легальную, с оружием, все как надо. «Тайфун» — может, слышал? Нет? Ну не важно… В общем, занимаемся мы все тем же самым, только вроде как на законных основаниях. Ну и долю отстегиваем, ясное дело… Я в нашей конторе отделом заведую… Короче, за что боролись, на то и напоролись… Завьялов со мной, Антонов, Луговой… Не все остались, правда, часть ребят ушла… А из уволившихся сразу две тусовки сложилось — одни вроде нас крутиться стали, другие в гостиницы пошли швейцарами. В «Интурист», в «Пенту»… Там знание языков нужно… Но я-то сразу себе сказал, что халдеить не буду. А ребята — ничего, погоны сняли, теперь разным папикам двери открывают, ножкой шаркают… Жить-то надо… А военные переводяги почти не нужны никому больше. Просрал товарищ Козырев все, за что раньше советской кровушкой проплачено было… Ладно, что об этом… Ты-то у нас какими судьбами? Выглядишь, если честно, херовенько… Пил, что ли?
— Да я по работе в Москву — человека одного на интервью раскрутить надо, — махнул рукой Обнорский. — Сейчас и побегу уже.
— Ну да, ты же у нас журналист, — хмыкнул Шварц. — Как, не жалеешь еще?
— Как тебе сказать… — замялся Андрей. — Давай вечерком побазарим, ладно?
— Лады, — кивнул Шварц. — Я часиков в шесть нарисуюсь, ну да у меня и ключи запасные есть, так что ты вольный казак, делай свои дела — и приезжай. Баги, йа-Фалястыни?
— Баги, — улыбнулся Обнорский. — Шукран, йа-ахи…
До Третьяковки Серегин добрался около одиннадцати утра, и тут удача наконец улыбнулась ему. Заместитель директора музея по науке, взглянув на журналистское удостоверение, кивнула и сама отвела его в зал, где проходил семинар искусствоведов. Как раз объявили перерыв, и уже через пять минут Андрею показали на немолодую сухощавую женщину, сказав, что она и есть Ирина Васильевна Гордеева, искусствовед из Эрмитажа… Обнорский едва только глянул на нее — сразу понял, что наконец-то нашел ту, которую искал… Более того, лицо Ирины Васильевны было ему почему-то знакомо, но сколько он ни напрягал память, так и не вспомнил, что действительно мельком видел эту женщину на Южном кладбище — она, когда все разошлись, прошла мимо могилы Барона…
Чувствуя, как заколотилось у него сердце, Андрей подошел к Гордеевой и негромко сказал:
— Простите… Вы — Ирина Васильевна Гордеева?
— Да, — кивнула женщина, тревожно прищурившись за стеклами очков. — А вы… у вас ко мне какое-то дело?
Обнорский облегченно вздохнул и закашлялся, мотая головой. Ирина Васильевна с удивлением смотрела на странного парня, пока он наконец не поднял снова на нее глаза.
— Ирина Васильевна… Вам привет от Юры — главного эксперта по экспроприации антиквариата… Гордеева вздрогнула, лицо ее стало вдруг очень несчастным и беззащитным, она сняла очки и прошептала:
— Вы… вы знали Юру?
— Знал, — кивнул Андрей. Он посмотрел в ее близорукие, совсем не такие красивые, как у Лебедевой глаза и тихо добавил: — Он еще просил передать вам… что у вас глаза, как у ренуаровской «Актрисы». — У Ирины Васильевны затряслись губы, и она еле удержалась, чтобы не всхлипнуть… На них уже начинали обращать внимание, и Обнорский предложил отойти к окну. Там Ирина Васильевна достала из сумочки платочек и промокнула выступившие на глазах слезы. Наконец она взяла себя в руки, улыбнулась через силу и сказала:
— Я вас слушаю, молодой человек… Юра… Он еще просил что-то передать?
— Да, Ирина Васильевна… Он сказал мне, что у вас находится подлинник Рембрандта — «Эгина».
Гордеева испуганно оглянулась, но к их диалогу никто не прислушивался. Она помолчала, потом внимательно посмотрела на Серегина.
— Простите… кто вы? Я даже не знаю, как вас зовут… И чего вы хотите? Обнорский смутился и полез в карман за своим удостоверением.
— Извините… Наверное, с этого начать нужно было… Я журналист… А с Юрием Александровичем я познакомился, когда интервью с ним делал. Может быть, читали? «Юрка Барон».
