Холодное время - Варгас Фред

– Убийца из Общества Робеспьера арестован вчера вечером, – объявил он, скрестив на груди руки. – Он получил несколько огнестрельных ранений и проходит лечение в больнице Рамбуйе. Арест был произведен после перестрелки в Бреши.

Сам не зная почему, Адамберг посмотрел на ладонь своей правой руки, той самой, что выпустила девять пуль в человека. В человека, который совершил два убийства на острове, утопил Готье, застрелил Мафоре, заколол Брегеля, сбросил с лестницы Гонсалеса, повесил Берье, ранил Селесту.

– Его ранения в правую руку и в колено – моих рук дело, – продолжал он. – В икру ему выстрелили бригадиры Дрийо и Веррен из Сент-Обена. Хочу уточнить, что нападавший был вооружен автоматом MP5, из которого он нас и расстреливал – братьев Мафоре и меня. До этого, в лесу, он выпустил очередь по Селесте и ее кабану.

– Как он оказался там? – спросила Фруасси, ее ведь не сдерживало чувство вины.

– Он просто-напросто следовал за мной. Равно как и бригадиры из Сент-Обена.

– А они почему? – спросила Ретанкур, которой тоже не мешали никакие задние мысли.

– Превышение скорости, – улыбнулся Адамберг, – неповиновение сотрудникам полиции и побег.

Меркаде с любопытством взглянул на него.

– Почему вы совершили эти нарушения, комиссар? – рискнул задать вопрос Вуазне, не повышая голоса. Ведь арест убийцы полностью менял расстановку сил и требовал от них известного смирения. Хотя, насколько он понял, эта победа была просто случайной удачей.

– Для того чтобы они пустились за мной в погоню.

– Правда?

– Неправда. Но их вмешательство оказалось решающим. Автомату MP5 я мог противопоставить только свое табельное оружие и ружья Виктора и Амадея. Но все же MP5 – увесистая штука, а убийца стрелял левой рукой, не имея возможности удержать ствол. Это замедлило его действия и помешало целиться, что нас и спасло. Без жандармов из Сент-Обена, однако, вряд ли мы были бы сейчас живы, – буднично заключил Адамберг.

Эсталер принес кофе, и все с радостью воспользовались этим, чтобы прерваться. На этот раз никто не стал прекращать раздражающее позвякивание блюдец и ложечек, и поэтому оно продолжалось довольно долго.

– То есть все это чистая случайность? – внезапно спросил Ноэль. – Появление убийцы?

– Говорите громче, Ноэль, – попросил Адамберг, показывая на ухо. – Я еще не пришел в себя после стрельбы.

– Это случайность? Появление убийцы? – повторил Ноэль.

– Ну что вы, лейтенант. Я поехал к Виктору, чтобы нарисовать ему лицо преступника, который давно уже, в разных обличьях, занимал мое воображение. И вот вчера наконец он соблаговолил явиться собственной персоной.

– У вас появились новые сведения? – спросил Данглар, который не мог отмалчиваться после отважных реплик Вуазне и Ноэля.

– Много сведений.

– И вы не поставили нас в известность?

– Я только этим и занимался, майор. У вас были те же данные, что и у меня, – Адамберг повысил голос, – что и у всех сотрудников уголовного розыска, которым вы руководили с момента моего отъезда в Исландию. Я сказал вам, что на шахматной доске Робеспьера нет движения, хотя животным свойственно двигаться. Я сказал вам, что надо стремиться туда, где есть движение. Я сказал, что разработка Сансона, Дантона и Демулена ничего не дала. Я еще много чего вам сказал, например, зачем угрожать непостоянным членам Общества, случайным тусовщикам, для того чтобы в итоге потрясти его основы и добраться до Робеспьера? Почему символ гильотины был таким незаметным? Но при этом таким вычурным? Почему у Жана Брегеля оказались новые книги об Исландии? Почему Виктор хранил молчание? Откуда этот всепоглощающий страх? Подлинный? Мнимый? Зачем надевать парик, чтобы повесить Венсана Берье? Вы так же, как и я, получили фотографии с места преступления: почему веревку не повесили в центре гаража? Почему сбоку? Я ведь сразу вам написал: “веревка смещена влево, поверхность шероховатая, седые волосы из парика, пострадавший молчит”. В вашем распоряжении были все эти факты. Просто последнее время вы ничего не желали ни видеть, ни слышать. Но согласитесь, майор, из всего этого образовался вполне содержательный корпус данных?

Данглар не успел – или не захотел – записать все эти разрозненные факты, если вообще такие выражения, как “животным свойственно двигаться”, например, можно было отнести к разряду “фактов”. И пока старательные Жюстен и Фруасси строчили на дикой скорости, перед его мысленным взором возник только рой божьих коровок, которых он, судя по всему, проморгал на гнетущем фоне долины Шеврёз.

– Так что это не мои сведения, Данглар, – продолжал Адамберг, – а общие, ваши в том числе.

– Допустим.

– Допустим что? Разве вы, Данглар, Вуазне, Мордан, такие знающие люди, вы обратили мое внимание на то, что мясо тюленей не пахнет рыбой? Нет. Вы все были в курсе рассказов Виктора и Амадея об исландской трагедии. По словам Амадея, как-то вечером тот человек притащил тюленя, перебив ему хребет палкой. Он был весь в крови, и от него воняло рыбой. Он уточнил, что Алиса Готье сохранила прекрасное воспоминание о том ужине – им ведь подали гигантского лосося или что-то в этом роде. И Виктор, описывая их возращение на Гримсей, заметил, что они с головы до ног провоняли тюленьим жиром и гнилой рыбой. Я сказал вам, что у братьев было время договориться об общей версии, до того как они изложили ее нам. В их рассказах оказалось слишком много совпадений вроде “ублюдка” и “загоревшейся задницы”. Я же сказал вам, Данглар, что они сочинили эту историю. Вы перечитали их показания? Нет, потому что в это время уже никто не хотел ничего слышать ни об Исландии, ни о Бреши. Тогда как в Бреши оставалось еще много вопросов. Мы забыли о них, проворонили след, хуже того, наплевали на него.

Ему казалось, что он слышит хриплый голос Лусио: “Ты не заметил другого пути… А он ни в чем себе не отказывает”.

– А вы перечитали их показания, комиссар? – спросил Керноркян нейтральным тоном.

– Да, чтобы выявить совпадения в двух разных рассказах. Почему они врали и о чем, собственно? Лосось, рыба, вонючая рыба – вот, например, деталь, настойчиво повторяющаяся в обеих историях. Притом что вы, Данглар, и вы, Вуазне, лучше меня знаете, что тюлень – млекопитающее, а не рыба. Да и я, собственно, узнал это от вас.

– Но ведь тюлень, – заметил Эсталер, – пожирает тонны рыбы. Вот от него и воняет.

Адамберг покачал головой:

– Это никак не противоречит тому факту, что его мясо не спутаешь с рыбой. Ведь говядина не отдает травой?

– Понимаю, – задумчиво сказал Эсталер. – Так какой же вкус у тюленя?

– Что-то среднее между печенкой и уткой. С привкусом соли и йода.

– Откуда вы знаете? Вы что, пробовали тюленя на Гримсее?

– Нет, я навел справки.

Адамберг сделал несколько шагов туда-сюда.

– Ну и наконец, – сказал он, – я сто раз повторял вам, что это расследование с самого начала превратилось в гигантский клубок иссохших водорослей.

Что вовсе не является “фактом”, подумал Данглар, но Жюстен записал даже это.

– И что в такой магме мы не можем мчаться напролом, не разбирая дороги. Мы вытягивали оттуда только крохотные ломкие фрагменты, бесконечно попадаясь во все расставленные ловушки. Сведений у нас было предостаточно, но они плавали под водой, образуя сплошную пелену, туманность, лишенную на первый взгляд внутренних связей. Все концы были утоплены изворотливым, упертым убийцей. Нужен был какой-то сильный толчок, чтобы вся эта масса всплыла на поверхность. Чтобы возникло его лицо.

– Убийцы? – прилежно уточнил Эсталер.

– Убийцы.

– И вы показали его Виктору до нас, – сказал Данглар.

– Это правда, Данглар. Потому что Виктор его знал.

– Каким образом?

– Он посещал Общество вместе с Мафоре. Мне нужны были его показания, и я получил их. Нет. Первым раскололся Амадей. Я не уверен, что Виктор заговорил бы. Но Амадей расслабился, вновь обретя друга детства и брата.