Михаил Нестеров - Убить генерала
у кого-то она чуть ниже, у кого-то чуть выше, но это уже не существенно. Однако очень важно для снайпера.
Близнец резонно подумал, что расписание могут изменить, что отменят встречи президента с участниками войны, ветеранами труда, инвалидами, спортсменами, учителями, школьниками, студентами на заранее запланированных местах. Но маршрут из аэропорта в город останется неизменным.
В той аналитической записке Корсакова для Виктора были важны лишь несколько моментов: дата посещения Самары, график передвижения из аэропорта и любое из мест, которые выбрал для президента его штаб — собственно, открытые места, где соберется много встречающих, желающих поприветствовать главу государства. Именно там Виктор оборудовал снайперские позиции-ловушки, даже не оттягивая в тот район спецслужбы, а сосредоточивая на нем их внимание, отвлекая от главной позиции. Одной-единственной, откуда он мог произвести точный выстрел. Зная, что именно в том месте он поймает в прицел бронированный джип «Мерседес». Там ударит боек в капсюль патрона довоенного образца...
Он делал все, чтобы не раскрыть своих истинных планов. Чтобы не переориентировать спецслужбы на другой объект покушения. Трудная, напряженная работа. Но главное, есть сердцевина: «Находиться всегда впереди — это вторая натура Свердлина, и он никогда не изменяет своей привычке. В своей машине всегда сидит на заднем сиденье слева».
И вот все рухнуло в тартарары.
До приезда президента остались считаные часы, и снайпер не сможет подготовить огневую точку.
«Я не должен проиграть, не должен», — упрямо твердил он, сидя за рулем «четверки».
Куда теперь ехать?
Никуда.
Ехать на засвеченной машине нельзя, надо бросать ее.
Близнец чувствовал себя как на минном поле. Он загнал машину во двор по улице Советской Армии. Забрал сумку, вынул винтовку... Ему казалось, что все видят, что скрывается за брезентом, что лежит в сумке что чувствует этот человек, по лицу которого стекали соленые ручейки пота. Могли все прочитать по его распахнутым глазам, по спешке, с которой он пересекал один двор за другим. Могли представить странных преследователей; за ним никто не гонится, но буквально на плечах сидят два, десять, сто невидимых гончих псов.
Он не казался вором, несшим украденное, он казался человеком, спасавшим свое. И глядя на него, можно было потихоньку складывать и свои вещи тоже.
Странный, странный человек...
Глава 26
Человек в инвалидной машине
Бетонный пол был прохладным. Он освежал, придавал сил, которые были на исходе. Близнец походил на миротворца из одноименного фильма и мог слегка перефразировать героя: «Я православный, я мусульманин, я буддист. Я просто человек, нравится это кому-то или нет». Он не объявлял войну, она сама торкнулась в его двери. Может, он даже слышал толчок, когда ему было всего тринадцать. Он взял в руки оружие задолго до того, как пуля, выпущенная из его винтовки, разбила генералу голову. Ему дали оружие, научили стрелять и показали, в кого стрелять. Потом все повторилось с невероятной точностью; и где же тут его вина? А следующий шаг был предопределен, а точнее, его подтолкнули в спину: он сам взял в руки оружие и сам выбрал цель. И круг не мог не замкнуться.
Человек лет семидесяти слушал Близнеца, глядя то на свои высохшие руки, то на рассказчика. Между ними пролегла пропасть в полвека, но они понимали дрУг друга, как если бы были ровесниками.
Впервые за эти дни Виктор попросил помощи. Он шагнул в гараж, где стояла «Ока» с ручным управлением, и едва не рухнул на бетонный пол. Увидев старика за верстаком, прохрипел: «Помоги!»
Жуткое состояние, в котором не было места страху. А если он и был, то крылся за последними днями двадцатичетырехлетнего парня и семидесятилетнего старика. Они оба доживали. То было написано в двух парах глаз — блеклым по голубому.
Жуткая история, конец которой еще не написан.
Старик молчал. Он не находил слов. Но вечно так продолжаться не могло. Он первым нарушил затянувшееся молчание.
— Можно взглянуть? — спросил он. — Тебе все равно с этим свертком некуда бежать.
Когда он опустился на колено, поудобнее поставив протез, и стал развязывать тесьму на запеленутой в брезент винтовке, Крапивин представил его на даче в такой же позе, пропалывающим грядки.
— Да, давненько я не держал в руках оружие, — прокряхтел инвалид, сжимая в узловатых пальцах ствол винтовки. — Венгерская, говоришь? Я тоже в Венгрии служил. Да... Отменная штука. Вещь, как говорит мой внук. Дай-ка я посмотрю патроны, — он по-хозяйски залез в сумку. — Вот патроны мне знакомы. Я, правда, держал в руках поболе: в минометном расчете состоял.
Старик попытался поднять винтовку, но тут же схватился за поясницу.
— Сколько же она весит?
— Двадцать килограммов, — ответил Близнец. — Без патронов.
Борис Михайлович зашел в свою комнату, присел на кровать, вытянув протез, и по привычке хотел снять его; по дому он передвигался, «накинув» искусственную ногу и придерживая ее за ремешок либо скакал на костылях. Когда-то он помогал сыну-художнику, рисующему в основном миниатюры, в довольно прибыльном деле, названном Борисом Михайловичем «Запишите на ваши магнитофоны». В его распоряжении была целая студия: приличные магнитофоны марки «Sony», роскошные колонки, солидная коллекция записей. Поначалу сын давал инструкции: поставь вот это, нажми то, ткни сюда, когда кончится — перемотай... И однажды Борис Михайлович сказал ему: «Иди малюй свои картинки». Он штамповал пиратские кассеты, принимал дома особых клиентов. «У вас Махавишну есть? Не могу найти его на рынке». У него был и Махавишну, и Веккерман; очень много уникальных записей.
Но потом пришел Интернет. Пришли настоящие пираты, взяли рынок на абордаж и реквизировали бизнес самого старого в городе джентльмена удачи. Как-то пришел особый клиент: У вас «Фэтбой Слим» есть?" И старый Флинт понял, что это конец...
Аппаратура стала ненужной. Она до сей поры пылилась в комнате Бориса Михайловича. Уникальные записи на бобинах стали хорошей защитой от ворон, клюющих арбузы на приличном дачном участке. Натянутая над плетьми магнитофонная пленка отпугивала каркающую братию так, словно воронье слышало какого-то Махавишну. И слеталась к соседям на «Фэтбой Слим».
Он жил на первом этаже двенадцатиэтажного дома. Окна выходили на две стороны. Борис Михайлович сидел на кровати и смотрел в окно. На гараж, где он запер своего неожиданного гостя, который дал ему прослушать уникальную запись. За несколько лет пиратства Борис Михайлович научился слушать (воспроизводил он так себе), и рассказ Близнеца будто вернул его на несколько лет назад, в те времена, где не было штамповки, а если и была, то классная. Прикинул в том же ключе: если Близнеца размножить, то за это посадят. Однако посадить могли, как сказал бы внук-мордоворот, «чисто за оригинал» и добавить: «Как тебе не ой-ой-ой?»
Что делать?
Вопрос, однако...
Борис Михайлович не был «ноющим» пенсионером. Есть — хорошо, нет — ну что же поделаешь? У него никогда не было желания отвязать свою ногу и колотить в припадке бешенства по мебели или там по Горбатому мосту. Бывали времена и похуже. Сейчас времена и не плохие и не хорошие, смутные. И вот на этом фоне старик попытался разобраться, что ему мешает снять телефонную трубку и набрать 02. Сообщить, что он запер вгараже беглеца-террориста с двадцатикилограммовой «дурой». Если он пальнет из нее, гаражную дверь сорвет с петель, и она, как ставня, закроет окно в комнате.
Беглец-террорист. Но таких не бывает. Либо — либо.
Он вбежал, падая от усталости, загнанный, сил его хватило лишь на то, чтобы выдохнуть: «Помоги!..» Сколько он пер на себе неподъемное противотанковое ружье?.. Вот если бы старик отлучился на минутку и, вернувшись, увидел "истребителя «Тигров» в своем гараже — это другой вопрос. Но он попросил помощи.
Борис Михайлович мало кому отказывал. Один раз приперся в дачный домик бомж и попросил поесть. Хозяин вынес ему булку, воды, а тот говорит: «Дай-ка я у тебя в домике поем. Погреюсь заодно, а то на улице холодно». Старик его и послал: «В аду согреешься!»
Надо его отпускать, думал Борис Михайлович про Близнеца. А винтовку куда девать? Вот так зайдет участковый в гараж, а там два метра смерти. Участковый-то ладно, внук может зайти: «Дед, война шестьдесят лет назад кончилась, а ты все поезда под откос пускаешь».
Старик понимал, что стоит за таким слегка похмельным настроением: встал, голова кружится, принял немножко — голова в обратную сторону закружилась. Это состояние стало для него чучелом, отпугивающим неспокойные и противоречивые мысли.
Он встал, прошел на кухню, достал из шкафа две банки сайры в собственном соку, положил в пакет хлеб.
Заглянул в холодильник, где стояла початая бутылка водки. И пробормотал под нос то, что снайперу напомнило бы о многом:
