Андрей Таманцев - Автономный рейд
Иногда и неверные в деталях предпосылки помогают прийти к верным выводам.
— Короче, так... — выслушав всех, резюмировал Пастух. — Это как день рождения, знаете? На него не приглашают. Друзья сами знают и сами приходят, незваными. Медовому месяцу Мухи мы мешать не станем, но все-таки за ним присмотрим.
— Но, ребята, в таких делах надо быть очень и очень тактичными, — прервал Док. Пастух кивнул согласно.
— Док прав: очень и очень тактично.
Так и решили.
Сложнее оказалось решить, что делать с Гномом и его экспериментами.
Артист предлагал заложить его Голубкову, Боцман хотел по-тихому разорить его гнездо, ликвидировав саму возможность продолжать эксперименты на людях.
Пастух попросил Дока подробнее высказать свое мнение. А тот чуть ли не в молитвенный экстаз впадал, говоря о достижениях Полянкина и о перспективах его работы:
— Вы не представляете, ребята, как это грандиозно! Конечно, это только начало. Но перспективы! Вот представьте: принял таблетку и потом за полгода запомнил университетский курс на всю жизнь. Да какой там полгода — месяц!
Или с моими инвалидами. Ведь большинство из них просто позволили себе внушить, что они — калеки, а следовательно, им все должны помогать.
Нянчить. А тут таблетка, внушение, что ты не обрубок, а полноценная талантливая личность, и — готово! Человек уже не успокоится, пока не найдет свое дело в жизни. Грандиозно.
— Ага, а потом тебе капнули в водопровод, — подхватил Артист, — и передали по радио: голосуй за старого маразматика! Или за того, кого он назовет. И ты вприпрыжку помчишься. Да что там «голосуй». Скажут мать родную убить — убьешь. И ребенка убьешь. По чужим-то детям мы и так уже пуляем. Что, нет?
— Да, конечно. Но ведь это всегда так, за все научные достижения приходится платить. — Глаза Дока помрачнели. — Из любого лекарства можно сделать яд или оружие. Что ж теперь, аптеки закрывать?
— Не понимаю я тебя, — удивился Боцман. — Ты же врач, а такое оправдываешь?
— Ты не меня, — косо улыбнулся Перегудов, — ты прогресса не понимаешь.
Каждый, в ком ожил талант, фанатичен. И вообще — только чрезмерное плодотворно. Живя и работая «от сих до сих», открытий не сделаешь. И вообще — люди все время изобретают то, что умнее их. Что требует ума и совести при использовании. Поэтому и развиваемся.
— Доразвивались уже, — буркнул Боцман. — Вам дай волю, так вы все переиначите. Вот от таких фанатиков прогресса все беды и идут, если хочешь знать.
— И все радости тоже, — напомнил Перегудов. — Вот представь... Человек берет волос из бороды — рыжей причем, — подсоединяет к нему провода и хочет сделать из этого источник света. Кто он?
— Мудак, — самокритично покраснел Хохлов, вспомнив бедную болонку, ставшую жертвой людских страстишек.
— Нет. Это Томас Эдисон. Великий изобретатель. И он сделал-таки прекрасную лампочку после шести тысяч опытов. И ты ею до сих пор пользуешься. Вряд ли ты захочешь отказаться от лампочки только потому, что, изобретая ее, Эдисон чудаковал... Знаешь, великие люди часто кажутся сумасшедшими или аморальными. Вот, — глаза Дока хитро замерцали, — представь: человек берет труп, замораживает его, потом пилит на дольки, как колбасу. Кто это?
— Это уж точно мудак! — убежденно отрезал Боцман.
— Какой ты грубый, — хмыкнул Артист, — и однообразный. Это маньяк.
— Это великий русский хирург Пирогов, — объявил Док. — Он основал «ледовую хирургию». Сидел в морге, сам замерзал, но срисовывал тщательно каждый такой разрез. Его анатомический атлас до сих пор — вершина. Кстати, он и вам, ретроградам, жизни спас. И многим еще спасет, хотя многие современники считали Пирогова чуть ли не святотатцем.
— А зачем он замораживал-то? — осторожно спросил впечатленный Артист.
— А как еще? Если просто так разрезать — расплывается все.
— Ладно, подождем, когда Муха выйдет из «запоя», — предложил Пастухов.
— Потом с ним и посоветуемся, что делать с Полянкиным. Ведь Муха у него был, а мы-то нет.
Так и порешили, не подозревая, что с Полянкиным им придется познакомиться задолго до встречи с Олегом...
Боцман, один раз уже проворонивший неприятности с другом, был полон раскаяния. Он наблюдал за Мухой с предельной осторожностью, но неусыпно.
Деятельность Олега, возобновившего контакты со своим давним знакомым по рынку на «Спортивной» Шмелевым, показалась Боцману странной. А когда выяснилось, что кроме Боцмана за Мухой и Шмелевым следят, по меньшей мере, еще две группы, он поднял тревогу. Но было поздно. Муха отправился в район Абрамцево и там опять исчез. А самое настораживающее заключалось в том, что его богато одаренная подруга исчезла тоже.
Пришлось ребятам нарушить неприкосновенность любовного гнездышка.
Конечно, тайники и ловушки Муха наловчился делать мастерски. Но одна из Особенностей его мастерства в этом деле заключалась в том, что для его боевых друзей все эти хитрости загадки не представляли. Тем более что Муха, хоть его «ушли в запас», первейшую заповедь разведчика: обеспечить друзей информацией, чтобы им не пришлось вслед за тобой блуждать в потемках, — не забыл.
В той квартире в окрестностях «Октябрьского поля», где он жил с подругой до своего последнего исчезновения, ребята отыскали намек на еще один его тайник. Они отправились туда, однако по указанному адресу:
Федеративный проспект, дом 19, корпус 3, квартира 29 — обнаружили пустую и страшно пропыленную квартиру. Причем слой пыли на мебели был заметно толще, чем на полу. Складывалось впечатление, что недавно эту квартиру тщательно подметали. Здесь обнаружился единственный предмет, который напоминал о Мухе, — хитрый и очень дорогой радиомикрофон, оснащенный микрокомпьютером.
Эта система включалась только в том случае, если в зоне достижимости не было детекторов, которые могли ее обнаружить. Боцман эту премудрость разгадал только потому, что сам учил Муху такие устройства прятать. Но больше ничего, никаких захоронок, никакой информации. Если Муха и оставлял здесь что-то еще, то это было найдено и изъято неизвестными подметальщиками.
— Чего теперь делать будем? — спросил Артист, рассеянно поглядывая на оставленные ими в пыли следы.
— Думать, наверное, — предложил Пастух. — О том, например, на кой Мухе была нужна квартира с таким обилием пыли и микрофоном. Он что, сам себя хотел прослушивать?
— Есть! — воскликнул Боцман. — Сейчас приду. Он вернулся минут через пятнадцать.
— Нашел, мужики. Этот домина — он корпус номер три, если идти к нему, как все ходят — от Федеративного проспекта. А если с другого, дальнего конца зайти, то он уже — номер четыре.
Боцман умолк, напрашиваясь на комплимент.
— И что с того? — подыграл ему машинально Артист, как самый отзывчивый на реплики партнеров.
— А то, что тут два дома встык. Следовательно, в этой «стене» две двадцать девятые квартиры.
— Во Муха дает! — оценил Док. — Значит, если он кому-то этот адрес скажет или покажет, оппоненты по указке предателя нагрянут сразу сюда. Муха их услышит — или увидит их следы — и смоется.
— И похоже, — подтвердил Артист, — эта ловушка уже сработала. Причем недавно. Вот почему эти странности с пылью. Да, крепко Олег петлял. Ты был прав, Боцман. У Мухи не ПТС, а нормальное предчувствие. Вот только я никогда не думал, что...
— Что «что...»? — пришел черед Боцмана подыграть.
— Что предчувствие любви, — вздохнул Артист, — приводит к тем же действиям, что и предчувствие опасности.
— Муха среди нас самый молодой, — объяснил ему Док. — Он быстрее адаптируется к новым обычаям.
Во второй 29-й квартире ребята обнаружили тайник, в котором лежали не только беглые заметки Мухи о Катке и Девке, Гноме и Шмелеве, но и план подземелий. На этом плане был нарисован Мухой и тот ход, по которому он оттуда сбежал. И не надо быть разведчиком, чтобы понять: ход, по которому можно сбежать, годится и для того, чтобы по нему прийти. А вот для того, чтобы, отправляясь в гости незваным, не напороться на засаду, предпочтительно быть разведчиком...
* * *Боцману с Артистом хватило двухчасового наблюдения за тем сарайчиком, в котором некогда находилась запасная тачка Девки, чтобы понять: хозяева казематов сделали выводы из бегства Мухи. Телекамеры, емкостные датчики и хитрая сигнализация свидетельствовали, что ход старательно заблокирован.
— Ну что ж... Теперь все зависит от того, насколько точно Муха нарисовал свои дополнения на плане, — задумчиво проговорил Пастух, разложив чертежи и заметки Олега на столе в офисе агентства «MX плюс». — И насколько точно он понял характер этой Девки.
— Дело даже не в ней, — уточнил Док. — Дело, скорее, в самом характере этого подземного заведения. Психология тюремщиков: они максимум внимания уделяют борьбе с возможным побегом.
