Геннадий Прашкевич - Бык в западне
Чирик не пытался уточнить — кому. Какая разница, кто они? Казаки, затеявшие хитрую игру с разбойниками, или, наоборот, разбойники, пытающиеся провести казаков?
Человек моих занятий всегда должен быть начеку, думал Чирик, одетый валяясь на неудобном, слишком коротком гостиничном диване. Человек моих занятий все должен делать всерьез и вовремя. Ни секундой раньше, ни секундой позже. Например, ухмыльнулся он, очень вовремя вошла пуля в спину верному корешу Сереге Херетину. А то ведь, кто знает, как повел бы себя Серега, попади он в руки жесткого следователя? То-то и оно. Уверенным можно быть только в себе. Да и то не всегда. С этой точки зрения, удачей, конечно, было и то, что второй кореш Чирика татарин Харис Латыпов тоже не ушел от пули. Попал скотина Харис под пули ментов. И правильно.
Зачем Харису попадать в руки ментов? Зачем Харису болтать длинным татарским языком? Зачем вести Харису беседы с дотошными и не в меру любопытными следователями? Они ведь тоже не придурки. Их тоже обучают делу. Иногда здорово обучают. Такой вот дотошный и не в меру любопытный следователь запросто может вывернуть душу не совсем уверенному в себе человеку.
Так что можно считать — удача. Серега Херетин схлопотал пулю — удача. И Харис Латыпов схлопотал пулю — удача. Некому теперь вспомнить, кроме самого Чирика, что именно они вытворяли втроем.
Да нет, не втроем, усмехнулся Чирик. Это они вытворяли. Харис да Серега. Вдвоем. А он, Чирик, можно сказать, даже не раз предупреждал их, ругался, часто пытался их остановить. Ох, мол, добьетесь, суки! А они ему, Чирику, угрожали. Всяко угрожали. И бить хотели. Вот так! Пусть-ка теперь кто-нибудь докажет, что все было как-то иначе.
Кто подтвердит? Мертвецы? Смешно. Что взять с мертвецов? На то они и мертвецы, чтобы не ввязываться в такие истории. Незачем мертвецам ввязываться в жизнь живых. Вот выгнал он из жизни Вальку Овечкина, закидал его сухим хворостом в Медведевском лесу,очень далеко от Новосибирска, а Валька, паскуда, опять вмешался в его жизнь. С того света. Через страшного человека в Москве. Не доели Вальку зверьки.
Там неподалеку от того места, где Чирик забросал хворостом Вальку Овечкина, стояла древняя полурассыпавшаяся поленница. Много лет назад кто-то нарубил в лесу дров, напилил, поколол, даже сложил в поленницу, чтобы ее ветерком подсушивало, но не вывез. Может, помер, может, еще что случилось с тем неизвестным. Поленница все равно сгнила, развалилась, давно покрылась седоватым лишайником, а между поленьев загнездовелись какие-то мелкие зверьки. Может,бурундуки.
Тоже мне! Не могли сожрать Вальку Овечкина целиком! Вот он теперь, значит, и вяжется. Попал в ментовское дело, грозит с того света. И так легко от Овечкина не отделаться.
А меня, значит, достали, сказал себе Чирик, растирая тело широким махровым полотенцем и прислушиваясь к приглушенному треньканью пейджера, доносящемуся из комнаты. Пусть тренькает. Он ухмыльнулся Пусть тренькает. Никуда они не денутся.
Подойду я к пейджеру прямо сейчас или, скажем, подойду через пять минут, какая, в сущности, разница тому страшному человеку из Москвы? Тем более что объясню я им… Ведь не Петрушка, чтобы бегать на первое треньканье. Не Петрушка, человек нужный. Скажу, опоздал, простите, в буфет спускался. Или скажу, сидел в туалете. Да мало ли? Это же вовсе даже не вранье, а так, что-то вроде правды.
И вообще. Как бы ни складывались дела, не мне сразу, как Петрушке, срываться с места и самому первым бежать на первое треньканье. Они поверят всему, что я им скажу. Если, конечно, они не наладили за мной слежку. Такую, как в Москве. Только все равно поверят. Они ведь знают, что я врать не буду.
Он ухмыльнулся.
Сколько Чирик себя помнил, всю свою не такую уж долгую жизнь он только и делал, что подличал, увертывался, убивал, насиловал, воровал, грабил, матерился, пил, издевался, прятался и все время, все время перебегал дорожку людям,которые до встречи с ним часто даже не подозревали о его существовании.
Но ведь это и есть жизнь. Вранье, оно и есть основа жизни. Именно вранье является реальной основой реальной жизни, философски подумал Чирик. Вранье, а не что-нибудь. Не какие-то там другие значительные явления. Именно вранье. Потому что, не успев народиться на свет, человек уже начинает врать. Да и как иначе? Покричит младенец лишний раз, повопит, подергается — смотришь, мамаша лишний раз поднесет его к груди. Покуражится взрослый человек лишний раз, попрыгает, подергается в истерике — смотришь, такому хитрому мужику тоже что-то отломится. Да и шкура целей.
А особенно любят вранье денежки. Так уж повелось в мире. Чем больше денежек, тем больше вранья. Чем больше вранья, тем больше денежек.
Чирик ухмыльнулся, вспомнив, как однажды с Серегой Херетиным, верным корешом, которому он сам же потом пустил пулю в спину, боясь его слабого гибкого языка, они брали одну известную лавку в Кемерове. Такая модная лавка, название «Ностальгия». Звучное, красивое слово. И на вид лавка сразу показалась Чирику перспективной. А внутри лавки Чирик и Серега прямо расстроились, так много было на прилавках и под прилавками ценных вещей. Хоть караул кричи.Все зараз не унесешь, ежу понятно.
А еще Чирика поразила удивительная чистота.Внутри в лавке все оказалось так чистенько и пристойно, что Серега Херетин, патологически не выносившийничего такого, не выдержал и навалил тут же, прямо на блистающем чистотой полу.
Чирик поморщился. Но мешать не стал. Хрен с ним, с Серегой. Им сейчас все на пользу.
