Александр Золотько - Мент для новых русских

– Юрка, скорее, помочь нужно. Слышь, Юрка?

– Слышу, батя, все нормально. Говори, куда идти.

Священник оглянулся и махнул рукой куда-то в темноту.

– Разбежались все, – сказал свщенник. – Исчезли. А он умирает.

– Кто, Михаил? – спросил Полковник.

– Тотошка умирает…

– А где Михаил? – спросил Полковник на ходу.

– Там он, там.

– Живой?

– Да живой.

– Странно, – еле слышно пробормотал Полковник, но Гринчук его услышал.

– Это ж почему странно? – спросил Зеленый.

– Он должен был выгореть.

– Выгореть…

Справа и слева включились два мощных фонаря. Люди Полковника молча двигались по бокам от идущих.

– Да, он должен был выгореть за это время, – сказал Полковник. – Когда он попал под взрыв, я решил, что он погиб. Идиот.

– Он?

– Я. Я – идиот, – почти выкрикнул Полковник. – Нужно было сообразить, что он мог погибнуть только в последнюю очередь. У меня только хватило ума проверить больницы.

– Осторожно, – Гринчук успел подхватить отца Варфоломея за руку, когда тот споткнулся обо что-то. – Спокойно, батюшка.

– Спокойно? – священник остановился и обернулся к Гринчуку. – Они стреляли. Стреляли в людей. Я ушел к телефону, а когда вернулся – никого нет. Только Тотошка умирает, Ирина над ним голосит… И покойники. Все те, кто напал – мертвые. Господи!

– Мертвые, – повторил за священником Гринчук.

– Это была прямая угроза, – сказал Полковник. – Он не мог не вмешаться.

– Не мог…

– Да. Я до сегодня даже не пытался его найти. Только когда кто-то уничтожил патруль, а потом банду Черта… Я провел линию через две эти точки и понял, что…

– Поздравляю, – сказал Гринчук.

Потянуло дымом.

Самодельная печка, а возле нее – люди. Лежат. И тихие причитания.

Ирина сидела над Тотошкой и гладила его по лицу. Тотошка лежал необычно тихий. И уже не дышал. Уже почти пятнадцать минут не дышал.

Перед этим он даже что-то говорил. Ирина так и не поняла что. Просто бормотал. Он не мог пошевелить даже рукой, только пальцы еле заметно двигались. Пуля попала Тотошке в грудь.

Он не стонал и не кричал. Просто тихо шептал что-то непонятное. Пока не затих окончательно.

Доктор не смог помочь. Он только осмотрел рану и покачал головой. Но Ирина на него не обиделась. Что можно ожидать от Доктора?

А все остальные разбежались. Утащили раненых. Остался только мертвый Петрович и тела его убийц. Все убежали. Братья Кошкины вон только сидят у огня и смотрят испуганно на нее и на Михаила, который лежит лицом вниз возле печки.

Лежал, когда Ирина последний раз смотрела на него. А потом Ирина не отводила взгляда от лица Тотошки.

Он не мучился. Ирина совершенно точно знает, что он не мучился. Его лицо было умиротворено, только губы шептали что-то и перед самой смертью по щеке сползла слезинка.

Ирина осторожно, словно боясь потревожить Тотошку, провела рукой по его лицу.

Когда из темноты появились какие-то люди, она даже не оглянулась. Ирина была слишком занята. Она смотрела в лицо своего мужа. Мужа, хотя она так никогда и не назвала его мужем.

Он надеялся. Тотошка хотел, чтобы все было хорошо. И…

Ирину попытались поднять с колен, но она вырвалась. Она не хочет уходить. Она будет здесь сидеть, пока… Она хочет умереть здесь. Сейчас.

В руку впилась игла. Ирина не обратила на нее внимания. Рядом с ней на колени опустился отец Варфоломей. Кажется, он молился. Ирина не слышала. Она не слышала ничего. Она не обратила внимание на то, что Михаила подняли на руки и унесли, что Доктор прикрикнул на братьев Кошкиных и они все втроем ушли куда-то в темноту.

Лицо мужа.

Ирина не сводила с него глаз. Потом начало действовать лекарство и Ирина уснула.

– Счастливы? – спросило Гринчук, когда Михаила погрузили в машину.

– Не совсем, – покачал головой Полковник.

– Удивлены, что он не выгорел?

– Удивлен. Хотя теперь все понятно.

– Да? – удивился Гринчук. – А я решил, что не понятно ничего. Но у вас будет шанс ответить на мои вопросы.

Полковник обернулся к Гринчуку, и брови его удивленно приподнялись:

– Мне показалось, или у вас изменились интонации?

– Вам не показалось, гер оберст, интонации у меня изменились соответственно изменению ситуации. К нам приехали маски-шоу. А вот это, – Гринчук указал на подошедшего капитана милиции в бронежилете и комуфляже, – мой хороший приятель Гена Клюев. И сейчас он и его подопечные поинтересуются у вас и ваших подопечных, на каком это основании вы разгуливаете по улицам нашего любимого города в масках и с оружием, и куда это вы собрались увезти подозреваемого…

– Все сказали? – спросил Полковник.

– Почти.

– Заканчиваете, – Полковник достал из кармана какое-то удостоверение и протянул его Клюеву.

Клюев прочитал его, мельком глянул на Гринчука и вернул удостоверение владельцу.

– Извините, – сказал Клюев и подал знак своим подчиненным.

Те опустили оружие и отошли от машин.

Люди Полковника также опустили стволы.

– Я могу чем-нибудь вам помочь? – спросил Полковника Клюев.

– Да, – Полковник снова достал из кармана сигареты и закурил, предложив капитану. – Проверьте со своими людьми клуб и овраг. Вызовите кого нужно.

– Круто, – сказал Гринчук.

Клюев еле заметно пожал плечами.

– А капитан Гринчук поедет со мной, – сказал Полковник. – Он очень хочет передать вам свое оружие, оно ему сегодня больше не понадобится.

Гринчук медленно, очень медленно вытащил свой пистолет из-за пояса, покрутил в руке и протянул Клюеву.

– А теперь мы с вами попрощаемся и поедем, – сказал Полковник.

– Если что, – заставил себя усмехнуться Гринчук, – считайте меня членом профсоюза. Снова в микроавтобусе поедем?

На этот раз поехали в «вольво».

– Теперь можно разговаривать относительно спокойно, – удовлетворенно сказал Полковник.

– Вы что за ксиву показали Клюеву? – спросил Гринчук.

– Какая разница? – усталым голосом сказал Полковник. – Бумажка – это всего лишь бумажка. Вы мне лучше скажите, откуда взялись эти менты?

– Браток вызвал, – охотно сообщил Гринчук.

– Этот мне ваш Браток…

– Ничего так Браток, – успокоил Гринчук, – нормальный. Он, я надеюсь, догадался сделать ноги?

– Нет, представьте себе. Ваш Браток отказался бежать и едет сейчас в машине следом за нами. Вы что, связали его клятвой верности?

– Закодировал.

– Не нужно так шутить, – строго сказал Полковник.

– Плохая примета?

– Тема плохая. Людей, прошедших такую подготовку, было всего десяток. Во всяком случае, в нашем центре. Некоторые погибали, некоторые… выгорали. А этого…

– Михаила? – уточнил Гринчук.

– Да ни какой он не Михаил, – досадливо отмахнулся Полковник. – Своего настоящего имени он и сам не знает. Я знаю его последнее по времени официальные фамилию имя и отчество, которое он сам сейчас, кажется, забыл.

– Круто это у вас, – Гринчук даже поднял большой палец, – как в кино.

– И даже значительно хуже. Ему повезло, потому, что списывали его не под конец проекта. Там могли просто… списать под чистую. Его решили кондиционировать.

– Как-как?

– Кондиционировать. Дать ему новое имя, фамилию, биографию, блокировать память и отпустить под надзор. Вот на этом этапе я о нем и узнал. Мне пришлось обеспечивать материальную сторону этого кондиционирования… И когда проект закрыли, так уж вышло, что в живых остался я один.

– И он? – уточнил Гринчук.

– И он. Только он не помнил, что с ним делали, а я выжил благодаря тому, что смог заинтересовать в себе очень влиятельных людей.

– Крутых пацанов?

– Вы себе даже не можете представить, насколько крутых. Вы о таком и не слышали никогда.

– Я в восторге, – голос Гринчука был скучным. – Куда мы, кстати, едем?

– Я приглашаю вас в гости. Не возражаете?

– Обожаю ездить в гости по ночам.

За окном закончились улицы города и смутно мелькали деревья.

– А этого, вашего, его за что списали? – помолчав, спросил Гринчук. – За неуспеваемость?

– За патологическое нежелание убивать.

– В смысле? Вы же их под гипнозом…

– Под гипнозом. Только они ведь все помнили. Они получали приказ, который не могли не исполнить, этот тоже исполнял. Но после каждой акции его нужно было приводить в чувство. Противоречие между приказом убить и внутренним запретом на убийство приводило к тому, что у него начинались приступы, сродни эпилептическому припадку. Он выполнял, но при этом разрушал себя изнутри.

– Его решили пожалеть?

– И это тоже. Заодно решили проверить, насколько можно человека законсервировать.

– Кондиционировать, – поправил Гринчук.

– Кондиционировать, – согласился Полковник. – Он должен был приступить к выполнению неких обязанностей.

– Тогда?

– Нет, сейчас. Я вспомнил о нем, собрал информацию и решил, что он может быть мне полезен. Именно тем, что не может убивать.