Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь
Темноту провонявшей аммиаком подворотни разорвала вспышка дульного пламени, от оглушительного хлопка, многократно усиленного стенами и низким сводом узкого тоннеля, на мгновение заложило уши. Пуля тридцать восьмого калибра с треском впилась в видавшую виды облупленную стену, отколов целый пласт державшейся на честном слове штукатурки со сделанной аэрозольным баллончиком неприличной надписью по-испански. Моралес зачем-то – наверное, просто по инерции – еще раз спустил курок. Третьего выстрела не последовало: сжимавшая генеральское запястье рука оказалась дьявольски сильной, она неумолимо, сантиметр за сантиметром, направляла дуло револьвера туда, куда было нужно ей, и следующим выстрелом сеньор Алонзо рисковал почти неминуемо ранить себя.
Глеб резонно предполагал, что противник попытается использовать свободную руку, чтобы нанести удар. Но вместо этого генерал зачем-то, извернувшись, засунул ее в карман форменных брюк и вынул оттуда какой-то небольшой предмет. Если бы не повышенная светочувствительность зрачков, из-за которой в незапамятные времена и получил свою кличку, Слепой ни за что не заметил бы этого странного маневра. Но старая контузия, как уже не раз случалось, сослужила добрую службу, а умение не переставать думать даже в самых острых и динамичных ситуациях включило в мозгу тревожный сигнал: Глеб заметил и правильно оценил непонятное, кажущееся абсурдным действие противника. Мало кто, борясь за жизнь и явно проигрывая в этой борьбе, станет играть с зажигалкой; тем не менее, его превосходительство в данный момент занимался именно этим: вынул из кармана дорогую бензиновую зажигалку и с характерным металлическим щелчком откинул большим пальцем крышечку.
Глеб перехватил его запястье и с силой вонзил большой палец в ямку у основания большого пальца Моралеса. Болезненно охнув, генерал разжал руку, и зажигалка упала на пыльный резиновый коврик под ногами. Неудавшаяся попытка воевать сразу на два фронта оказалась роковой: сопротивление было сломлено, и после секундной борьбы ствол револьвера занял нужное положение. Глеб протолкнул свой указательный палец под предохранительную скобу поверх пальца Моралеса. В последний миг их взгляды встретились.
– Мы так… не договаривались! – сдавленным от напряжения голосом выговорил сквозь стиснутые зубы генерал.
– Возможно, – ответил Глеб. – Но не тебе возмущаться по этому поводу, амиго. Поверь моему опыту: с твоим умением выполнять договорные обязательства и держать слово ни в бизнесе, ни в армии делать нечего. Рано или поздно все равно грохнут, так зачем тянуть резину?
Моралес отчаянно рванулся в последней попытке высвободиться из железного захвата. Это резкое движение лишь приблизило и без того недалекую развязку: курок был спущен практически без участия Глеба. Ствол револьвера упирался Моралесу под подбородок; выстрел прозвучал глухо, как в подушку, и содержимое генеральского черепа, фонтаном взлетев над подголовником, обильно забрызгало заднее сиденье и багажник джипа.
Оттолкнув безвольно обмякшее, почти обезглавленное тело, Глеб вытащил из-под водительского кресла портфель. Портфель оказался увесистым – пожалуй, даже чересчур увесистым для своего сравнительно небольшого объема. Протянувшаяся к латунному замочку рука нерешительно повисла в воздухе: открывать портфель почему-то вдруг расхотелось.
Этот портфель лежал в сейфе секретной части вместе с бумагами по проекту «Объект-195». Открыв сейф, Моралес показал Глебу документы, дав убедиться, что это именно то, за чем он пришел, и положил их в портфель, с которым с этой минуты уже не разлучался. Глеб видел эти папки и точно знал, что в них бумага, а не кирпичи; значит, в портфеле лежало что-то еще.
Пошарив по полу под ногами мертвеца, он нащупал зажигалку. Зрение его не подвело: зажигалка и впрямь была бензиновая и притом довольно дорогая, в массивном серебряном корпусе с рельефным золотым украшением посередине. Это украшение вызвало на губах Глеба Сиверова тень легкой понимающей улыбки; выбравшись из машины, он подошел к багажнику и поставил портфель туда, втиснув между двумя запасными канистрами с бензином.
Ситуация требовала какого-нибудь драматического жеста или хотя бы коротенькой, на пару слов, напутственной речи, но ничего подходящего на ум не приходило, да и разговоры с покойниками агент по кличке Слепой всегда считал пустой тратой времени. Отойдя на безопасное расстояние, Глеб нажал на украшение, которое подозрительно смахивало на замаскированную кнопку. Украшение мягко, без щелчка, вдавилось в корпус – это и была кнопка, но взрыва, которого ждал Сиверов, почему-то не последовало.
Мимо подворотни, сверкая синими молниями проблесковых маячков и завывая, как вырвавшаяся из преисподней армия тьмы, пронеслась колонна из трех пожарных машин и двух полицейских джипов. Они двигались в направлении разбомбленного завода; за ними поспевали три кареты «скорой помощи», и, увидев их, Глеб подумал: зря. Тушить там уже нечего, а лечить и спасать некого: люди заблаговременно покинули обреченные цеха. По этому поводу у местного руководства наверняка возникнет целый ряд вопросов к генералу Алонзо Моралесу, который отдал приказ об эвакуации, но ответы им придется выдумывать из головы: сеньор Алонзо уже ничего не скажет. Зато его развороченный череп и револьвер в руке придадут мыслям совершенно определенное направление, и генерал Моралес хотя бы посмертно получит то, что заслужил – клеймо изменника, вора и предателя.
Дав колонне отъехать подальше, Глеб захлопнул крышку зажигалки, которая все еще была откинута, и снова нажал на кнопку. На этот раз все получилось как надо: портфель из крокодиловой кожи ахнул, как хороший фугас. Канистры с бензином рванули практически одновременно с ним, затопив подворотню жидким пламенем. Следом взорвался бензобак; пламя выбило из подворотни, как из дула старинной мортиры, в ночном воздухе, кружась, запорхали догорающие на лету черные хлопья – все, что осталось от попавшей не в те руки секретной документации по проекту «Объект-195».
Задание было выполнено ровно наполовину, в связи с чем у Глеба, наконец, нашлись нужные слова.
– Штучки-дрючки, – презрительно произнес он и, бросив зажигалку в объятое дымным пламенем жерло подворотни, быстрым шагом удалился в редеющую предрассветную темноту.
Найденная в соседнем дворе развалюха с эмблемой «шевроле» на побитой ржавчиной решетке радиатора завелась со второй попытки. Момент для угона был выбран не самый подходящий, взрывы перебудили всю округу, и какие-то полуодетые люди, крича по-испански и размахивая большими, устрашающе рабочего вида ножами, довольно долго гнались за машиной. Но потом улица пошла под уклон, дряхлый рыдван с горем пополам набрал скорость, и погоня отстала.
* * *Алексей Ильич Гриняк считал, что на текущий момент проблем у них с напарником более чем достаточно, и потому не горел желанием наживать новые. Человек он был спокойный, рассудительный и уравновешенный, без недавно вошедшей в моду тяги к головоломным приключениям и экстремальным забавам. К тому же, как уже упоминалось, он успел-таки повоевать, и острые ощущения, связанные с танковыми дуэлями и отражением вертолетных атак, были нужны ему, как прострел в пояснице: этого добра, по его собственному признанию, он уже наелся по самое «не могу».
Поэтому, как только «Черный орел» покинул укрытие, Алексей Ильич первым делом развернул башню в сторону радиорубки. Спаренный с орудием пулемет дал короткую очередь, пули простучали по обшитой жестью стенке утыканного антеннами автофургона заведомо выше человеческого роста (если только дежурному радисту не взбрела на ум странная фантазия нести вахту, стоя на столе или стуле). Радист, на свое счастье, оказался вполне вменяемым и достаточно сообразительным, чтобы понять прозрачный намек: дверь фургона распахнулась настежь, радист кубарем скатился по крутой железной лесенке и, пригибаясь, бросился наутек. Пушка Т-95 оглушительно бахнула, и то, что осталось от радиорубки, градом горящих обломков разлетелось по ущелью, заставив бестолково мечущуюся охрану залечь.
«Черный орел» покидал гнездо, пренебрежительно игнорируя плотный автоматный огонь и хлопки подствольных гранатометов, которые ни при каких условиях не могли причинить ему вреда. Когда машина вошла в зону проведения испытаний, Гриняк снова развернул башню, и солдаты, со всех ног спешившие к позиции укрытой в скалах ракетной установки, так же резво брызнули врассыпную. Еще один точный выстрел превратил установку в дымящуюся груду искореженного железа; сложенные рядом боеприпасы украсили сцену расставания ярким фейерверком, забросав дно ущелья градом раскаленных, как вулканические бомбы, обломков скалы.
Слабые опасения Алексея Ильича не оправдались: утыкать противотанковыми минами единственную ведущую из ущелья дорогу никто не потрудился. Очевидно, «Аморалесу» просто не приходило в голову, что русский танк может вдруг пойти на бессмысленный, с какой стороны ни глянь, прорыв, потому что это был бы прорыв в никуда.
