Евгений Сухов - Я – вор в законе
«Ага, все-таки решил подойти, – не сразу обернулся Варяг. – Интересно, что же он такое хочет сообщить?» Варяг не выражал нетерпения – улыбался так же широко, как радушен был и Киселев, осталось только обождать: кто же первый нанесет удар.
– Да.
– Можно вас на минутку? – выдернул он Варяга из круга почитателей, которые облепили его сразу, едва он покинул зал.
Варяг не противился и весело шагнул навстречу. Они остались одни. Как два величественных утеса. Так бывает в отлив, когда морская волна сходит с берега и там, где воображению рисовалась безмятежная голая равнина, показываются громоздкие валуны. Еще утром оба они не выделялись среди множества парламентариев, сейчас же напоминали островерхие скалы, которые можно было разглядеть даже издалека.
На них с любопытством озирались, их беззастенчиво разглядывали – сегодня один из них начнет кроить большую политику. Никто из присутствующих не осмеливался подойти. Что разговор проходит напряженно, было видно всем, и в обратном не могли бы убедить даже благодушные улыбки обоих выдвиженцев.
– Так что вы хотели сказать?
Варяг отметил, что костюм на Киселеве сидит шикарно, видно, мастер отлично знает свое дело: сумел подчеркнуть и без того гордую осанку своего заказчика, его красивые сильные руки. Сколько же будет стоить такой наряд? Две тысячи баксов, никак не меньше! А не потребовать ли с него более высокий налог?
– Как бы нам с вами не разодраться из-за этого места спикера.
– Я думаю, все решит голосование и выбор упадет на достойнейшего, – в ответ отшутился Варяг.
– Но можно поступить по-другому. Если кто-нибудь из нас возьмет самоотвод, то другой автоматически занимает место спикера.
– Понимаю. Вы предлагаете отказаться мне? – Улыбка сделалась еще более доброжелательной.
Варяг тоже умел обворожить, если этого требовали обстоятельства.
– Это не совсем так, Владислав Геннадьевич, я предлагаю сотрудничество.
– В чем оно будет заключаться?
– Вы желаете откровенного разговора?
– Я даже настаиваю на этом!
– Не удивляйтесь, но я знаю о вас больше, чем вы думаете. Я знаю, куда идут деньги с моих предприятий, знаю, кто за этим стоит. Нет, что вы! Что вы!.. Поймите меня правильно, это не шантаж, меня устраивает мое настоящее положение. У меня только один желудок, который требует не такое уж большое количество пищи, и не такое огромное тело, чтобы напяливать майку размером с парашют. Я всегда обходился минимумом, а тех денег, что я успел заработать, мне хватит на несколько десятков обычных человеческих жизней.
– И что же вы тогда от меня хотите?
– Работы. – Так заявляет проситель, когда является к начальнику отдела кадров. – Я хочу, чтобы вы уступили мне место спикера. Это будет выгодно для нас обоих. Одно дело, если вы останетесь просто парламентарием, и совсем другое дело, если решите стать спикером, тогда и биографию станут копать гораздо глубже, чем раньше.
– Вы знаете, кто я такой?
– Да. Вы – законный вор.
– Откуда же вам это известно?
Киселев отвел глаза в сторону: так шаловливый ученик избегает взгляда строгого учителя.
– Знаю… Я не стану говорить от кого, но на последнем сходняке был законник, которому я щедро плачу из своей кассы за подобного рода информацию. Он служит мне! Вам нечего беспокоиться, дальше меня это никуда не пойдет. – И Киселев, уже не скрывая восхищения, добавил: – У вас удивительная судьба! Кто бы мог подумать.
Варяг едва улыбнулся.
– Может быть.
– Ну так как? Вы согласны? Мы с вами одна команда, мы можем так прижать этих лощеных политиков, что с них сок потечет.
Это был сильный ход, а Киселев, словно опытный гроссмейстер, наслаждался выигранной минутой. Но даже он с его экономическим мышлением, густо заквашенным на политических дрожжах, не мог знать об истинном могуществе Варяга. А за последние, несколько лет он стал еще сильнее! Его малява могла отыскать и приговорить любого зека, где бы тот ни находился, в любой точке России! Его владения – это просторы от Мурманска до Владивостока. И ему достаточно вымолвить только слово, чтобы завтра Киселева Виталия Борисовича нашли в своей квартире задохнувшимся от газа. Однако Варяг знал, что никогда не поступит так. Все эти люди составляли огромную пирамиду его личной власти, и это строение было куда основательнее и величественнее сооружений египетских фараонов. Если Варяг стоял на ее вершине, то такие, как Киселев, были ее основанием, и что станет с пирамидой, если разрушить первый этаж?
Киселев был умен, он знал, что ответит Варят, и не ошибся.
– Согласен. По правде говоря, я не испытываю особенного желания сделаться спикером. Это не моя стезя! Единственное, что я хотел, так это утереть нос этим избранникам. Представляю их удивленные рожи, если я с большой трибуны заявлю о том, что я – законный вор! Вот где можно было бы похохотать.
– Вы не имеете права рушить то, что было создано так добротно. Наоборот, мы должны укрепляться. Я не так давно наблюдал по телевизору момент, как наш президент утер нос американскому президенту, заставив его ждать перед дверьми Георгиевского зала целых три минуты! И это на церемонии, где выверяется каждая секунда! Здесь большая политика, видно, они сыграли вничью. Вот так и мы должны поставить на место всех этих лощеных мальчиков из элитных семей, и я на вашей стороне!
– Хорошо. Я откажусь в вашу пользу, но повторяю, что каждый серьезный шаг должен проходить только с нашего благословения.
За разговором прошли полчаса. Зал неторопливо заполнялся народными избранниками. Последним входил Киселев, и никто из присутствующих не мог предположить, что по мягкой ковровой дорожке ступал законный вор новой формации.
ГЛАВА 32
Света теперь постоянно была с Варягом. Она принесла с собой то состояние, которого Владислав никогда не знал. С ней было спокойно и хорошо. Одно дело барак, набитый мужиками, где у каждого выпирает свой характер, другое дело – женщина, которая под его ладонью становится такой ласковой, что готова кошкой выгнуть спину. И осознание своей силы перед ее беззащитностью делало его терпеливым и нежным. Именно этого домашнего комфорта ему не хватало всю жизнь. Вот где должна была быть нора – не среди галдящих мужиков, а рядом с женщиной, послушной и теплой.
Они никогда не предавались воспоминаниям, не сговариваясь, они забыли прошлую жизнь навсегда. Варяг относился к Свете так, как может относиться влюбленный парень к девушке в пору ухаживания. Словно их никогда и не соединял столыпинский вагон и не разъединяли годы ожидания.
Все забылось! Все умерло! Жизнь начиналась с чистых листов, куда им отныне вместе вписывать общую судьбу. И только иногда что-то похожее на недоумение застывало в глазах Светы, словно она до сих пор не могла привыкнуть к перерождению Варяга из законного вора в блистательного доктора наук. И Варяг много бы отдал за то, чтобы узнать: о чем она задумывалась в эти минуты.
Часто Света сидела на диване, поджав под себя ноги. Варяг жалел в эти минуты, что Бог обделил его даром скульптора. Он создал бы ее в мраморе: голова слегка повернута в сторону, шея длинная, почти лебединая, а еще руки – ласковые и нежные.
* * *Уже второй день все газеты писали о новом спикере: Киселев Виталий Борисович – талантливый бизнесмен, политик нового поколения, женат, имеет двоих детей. Его фотографии охотно печатали (он был фотогеничен), брали интервью (он был словоохотлив), и еще он улыбался, как голливудская кинозвезда, получившая «Оскара». Глядя в торжествующее лицо Киселева, охотно верилось, что морщины у него могут появиться только от счастья.
Еще вчера на первых полосах газет был Владислав Геннадьевич, сегодня же о нем забыли совсем, и крупная фотография Киселева закрыла собой великую фигуру законного вора.
Только единицы знали о том, что сход короновал Киселева Виталия Борисовича, приняв его в гранды преступного мира. Теперь он стал одним из них.
Особенно любили фотографировать спикера в окружении президента: вот они тепло пожимают друг другу руки, здесь они стоят плечом к плечу, как два соратника, вернувшиеся с последней войны, а вот они засели в президиуме и склонили головы друг к другу, и если бы не великосветские улыбки, то можно было бы подумать, что один пытается забодать другого.
На следующий день после утверждения нового спикера парламента с Киселевым пожелал встретиться академик Нестеренко и, беззастенчиво рассматривая лицо молодого и перспективного политика, в глазах которого уже читалось беспокойство о судьбе сограждан, честолюбие и еще какая-то гремучая смесь, с откровенностью, которую мог позволить себе только бывший зек, высказался:
