Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
– Садись.
И по тому, с какой готовностью опустился на мокрую траву этот рано взматеревший отшельник, понял Абу, как наскучался он по разговору.
– Ты сильно изменился… там, – неуверенно сказал Апти, покосившись на пустой рукав председателя.
– Там все меняются. Как колосья на току. Их бьют, молотят, и сразу становится видно, где зерно, а где шелуха.
– Кто это тебя?
– Танк, – нехотя, помолчав, отозвался Абу.
– Из какого он тейпа? Его надо резать! – хищно подобрался сын Ахмедхана, и холодом мазнуло меж лопаток у председателя – так похожа была интонация сына на отцовскую.
– У танка нет тейпа.
– Как может жить человек без тейпа? – удивился Апти. – Его разве родил шакал?
– Танк не человек, – терпеливо объяснил Абу, – это железная машина на колесах, большая, как сакля горца. Ее сделал военный герман. Она плюется огнем и железом на много верст. Если пустить ее в чеченский аул, она раздавит все сакли с людьми.
– Этот танк плюнул в тебя?
– Не только в меня. Ты почему не на фронте? – в упор спросил Абу. – Тебе разве не приходила повестка?
В госпитале он получил горькое, как хина, письмо брата Шамиля. Брат писал: чеченцы и ингуши позорно бегут с фронтов и плодят в горах банды, подчиняясь Исраилову.
– Что я там забыл? – погасил удивление и охладел к фронтовику Апти. – Орси и германы дерутся между собой. Ты полез к ним в драку и получил свое.
– Если герман придет в горы, ты станешь буйволом для его арбы, – мучаясь бессильем своих слов, сказал Абу.
– Еще не родился человек, который сделает хомут для моей шеи, – усмехнулся Апти, и Абу почувствовал тупую бесполезность любых доводов, ибо этот человеческий экземпляр выше всего на свете ставил безотказность своего карабина и мускулов.
– Такой человек уже родился, – с отвращением выталкивал из себя слова Абу, – его звали одноногий Абдулла. Он черкес и жил в русском ауле около города Ставрополя.
– Абдулла на одной ноге придет в горы, чтобы надеть на меня хомут? Я хочу посмотреть, как он это сделает! – совсем весело пожелал Апти.
– Он уже никуда не придет. Его повесили на собственных воротах германы.
– За что?
– Сначала они заставили его делать хомуты и кнуты – много маленьких хомутов и кнутов из кожи и войлока. Абдулла сильно удивился: зачем такие маленькие хомуты? Но стал быстро работать, и скоро их было как у тебя пальцев на руках и ногах.
– Это много, – подумав, прикинул Апти.
– Потом германы половину этих хомутов надели на пленных бойцов Красной Армии, привязали сзади бревно и пустили их по минному полю, чтобы русские взрывали мины, себя и проделывали проход для немецких танков.
– Ш-шакалы… – свистяще выдохнул Апти. И Абу наконец узрел в его глазах драгоценную ярость.
– Вторую половину хомутов германы надели на женщин, стариков и детей, потому что все их мужчины ушли на фронт. Они били женщин кнутами, которые тоже сделал Абдулла, и заставляли пахать землю. Они запрягли в хомут и мать Абдуллы, потому что внук ее, сын Абдуллы, тоже был на фронте. Когда он это увидел, то вцепился в горло старшему герману и сломал его. После этого…
– Мужчина он! – хрипло и грозно перебил Апти.
– После этого германы повесили Абдуллу на воротах, как кукурузный початок, и сожгли русский аул.
– Откуда ты все это знаешь? – клокочущим голосом спросил Апти.
– В ауле удалось выжить одному старику – он уходил в поле собирать кизяк. Вернулся и увидел, что сделали германы. Написал обо всем сыну в армию. Я лежал с его сыном в одном госпитале.
Абу смотрел, как корежит в растерянности сидящего рядом бродягу, и впервые напитывался благодарностью к судьбе за вековую оторванность своего народа от караванных путей: здесь, в горах, сильнее всего действовала новость. Умело поданная, выпеченная горячим сердцем, подкрепленная доверием к рассказчику, она ценилась часто выше хлеба и пороха, веками служила разменной монетой наравне с золотом, и за нее, случалось, покупали себе жизнь.
– А мулла Джавотхан говорит горцам через своих мюридов, что германы справедливый и добрый народ. Они пришли к нам в горы и принесли нам свободу от русских, оружие, много денег. И па-ти-фон. Еще Джавотхан говорит, что самый старший герман Китлер – потомок пророка Магомета, а на животе у него на медной пряжке написано: «С нами Аллах». Джавотхан хочет, чтобы вайнахи помогали Китлеру прогонять с Кавказа русских, после чего к нам придет старшая сестра Турция. Но для этого надо убегать с русских фронтов в наши горы и бить русских. Кому мне верить?
Так рассуждал и спрашивал Ушахова Апти, и Абу вдруг увидел не потомка Ахмедхана, а запутавшегося в хабарах мальчишку.
– Это твое дело, кому верить, – сказал он и отвернулся. – Я пришел с фронта, я дрался там с германом и клянусь могилой своего отца, хлебом клянусь, что герман злее гадюки, грязнее свиньи, хуже бешеного шакала с загаженным хвостом. Джавотхан ни разу не был на фронте, не видел там германа, но зовет тебя обнимать его, как дорогого гостя. Выбирай, кому верить, ты уже взрослый.
– Зачем Джавотхану нас обманывать? – вконец растерялся Апти.
– Он надеется получить из рук Гитлера жирную кость. Когда вы все без боя пропустите его воинов в горы, он думает, что получит эту кость. Гитлеру нужны у нас две вещи: нефть из-под земли для своих танков, которые плюются огнем и железом, и хлеб с наших полей. У Гитлера уже готово много маленьких хомутов, чтобы надеть их на шеи наших матерей. Он заставит пахать…
– Что здесь делает этот однорукий? – раздался вдруг голос из-за дуба.
Абу повернул голову. В нескольких шагах стояли трое с карабинами. У вожака в золотистой каракулевой папахе, надвинутой на самые брови, в глубоко запавшей глазнице слезилось красное мясо. Косой Идрис не узнал Абу.
– Что здесь надо однорукому? – еще раз спросил он Апти.
– Об этом спрашивай у меня, – сказал Абу, приподнявшись.
Горячая волна ненависти разливалась в груди. Он достаточно пожил, чтобы ответить так, успел повидать всяких, в том числе и таких, чей нахрап плодился не мужеством, а лишь оружием, зажатым в руках.
– Он уже лежал здесь, когда я пришел, – нехотя сказал Апти, и Абу понял, что у этих четверых назначена была здесь встреча.
– У нас мало времени, вставай, – хмуро велел Косой Идрис.
Апти не двинулся с места.
– Ты оглох?
– Куда спешить, – лениво отозвался Апти, и Абу увидел, как вкрадчиво прильнули его пальцы к затвору карабина, сдвинув предохранитель.
– Тебя надо поднять? – взбешенно крикнул Идрис, и двое, пришедшие с ним, шагнули вперед.
– Не успеешь, – сказал Апти. Он уже стоял на ногах, и его карабин удобно и страшно целился Косому в живот.
– Ты что?! – задохнулся Идрис.
– Такой хорек и так громко вопит? – все так же лениво отозвался сын Ахмедхана. Он сбивал пулей горлинку на лету и не боялся этих троих. Он вообще никого не боялся здесь.
– Ты дал слово… Мы заплатим… – подрагивая в бешенстве, напомнил Косой Идрис.
– Кто дал, тот может взять обратно. Ты забыл, что я никому не служу, и стал приказывать. Не люблю я этого, – сплюнул Апти Косому под ноги, добавил: – Ищи другого проводника.
– Ну смотри…
Трое уходили. Вожак был уже шагах в тридцати. Проходя между двумя дубками, он обернулся и крикнул:
– Запомни этот день! Ты пожалеешь…
Один за другим рявкнули выстрелы. Карабин в руках Апти дважды дернулся, со стволов по бокам Идриса брызнули ошметки коры, с кошачьим визгом срикошетили, унеслись пули.
Идрис дернулся, присел.
– Уходи молча, ворон моих распугаешь, – громко сказал Апти, засмеялся. Добавил вполголоса, поглаживая карабин: – Ей-бох, хорошая штука. Две коровы ти-зир-тиру за него отдал.
– Откуда у тебя две коровы? – усмехаясь, спросил Абу.
– Зачем у меня? – простодушно удивился Апти. – У деда за Тереком карапчил.
Абу покачал головой: неизменна отцовская порода. Спросил:
– Что они от тебя хотели?
– А-а, – отмахнулся сын Ахмедхана. – В Ведено красный гарнизон стоит. Орси тайные посты на деревьях и в пещерах сделали. Я знаю где, там охотился. Идрис просил показать. Теперь пусть сам ищет.
– Зачем ему армейские посты? – спросил Абу скорее себя, ибо почти знал ответ. Вот оно что! Значит, Косому теперь мало вещей, денег, коров, чем обычно промышляли банды. Гарнизонная кровь им понадобилась. Сам, что ли, крови захотел? Скорее всего, не сам – подсказали. Загадками встречала председателя родная земля, недобрыми загадками, и отгадывать их предстояло не мешкая. – Чем ему помешали эти посты?
– Они многим мешают. Исраилов и германы вооружили много вайнахов. Двадцатого собираются драться с русскими, отнять у них Махкеты и Ведено.
– Откуда знаешь? – осеклось дыхание у Абу.
