Александр Бушков - Возвращение пираньи
Мазур застыл от жуткой неловкости, он совершенно не видел выхода. Пожил на этом чертовом свете достаточно, чтобы понимать: коли уж говоришь женщине, что любишь ее, будь готов после этого заводить разговор об общем будущем, иначе не мужик ты, а последняя дешевка. Но какое у них может быть будущее – у нищего каперанга и наследницы поместий? Вот тут как раз и подвело сходство с т о й, показалось, э т у тоже можно как ни в чем не бывало привести в заброшенную двухкомнатную квартирку, единственное достоинство которой в том, что расположена в доме, мимо коего не единожды проходил Пушкин... Что ей, по большому счету, и Пушкин, и Питер?
– Вот и правильно, что молчишь, – сказала Ольга, поудобнее примащиваясь под его руку. – Мне уже столько раз делали предложение, что эта процедура ничего, кроме тоски, не вызывает. Эчеверриа даже напялил парадный мундир со шпагой, который носят раз в три года, на большом президентском смотру...
– Ты с ним спала?
– А вот не скажу. Помучайся. Ну ладно, ладно, не спала, честное слово, мы были такие юные и благовоспитанные... Новоиспеченный лейтенант и юная особа с дипломом школы святой Терезы...
Мазур хорошо помнил, она говорила, что капитан делал предложение дважды, но допрашивать не стал, смешно, в конце концов, да и права никакого нет...
– И насчет остальных не надо допрашивать, ладно? Сам понимаешь, что были, не могла же я спрыгнуть со старинной гравюры, а? Невинной розой... – Ольга фыркнула ему в ухо. – В чем-то я довольно беспутная роза, милый... Но с тобой, ты поверь, мне удивительно хорошо. У тебя с н е й все было отлично?
– Ага, – с трудом выдавил Мазур.
– Вот и гадай тут. Должна признаться, особа я довольно своенравная и независимая... О н а на меня в этом походила?
– Нет. Была гораздо мягче.
– Ну, тогда я ничего не понимаю. Ты слышал, что близнецы во многом схожи так, что просто удивительно? Даже если живут с раннего детства в разных концах страны, женятся на схожих по внешности и характеру женщинах, собакам дают одни и те же клички, машины покупают одной марки... Мы с н е й в какой-то мере близнецы, верно? Однако характеры совершенно разные, сдается мне. И все равно, странно, что моя испанская доля крови что-то на сей раз не проявляет себя. Как ни прискорбно выговорить, но впервые почувствовала, что меня укротили, и пришел хозяин...
– Это плохо?
– Это непривычно, – призналась Ольга. – Пытаюсь по-прежнему взять поводья, как встарь, – и не получается. Можешь гордиться, Влад, ты меня укротил... только, я тебя очень прошу, не пытайся этим пользоваться, ладно? Если ты что-то, пусть по нечаянности, сломаешь, я опять пантерой обернусь, и это же насовсем... Ты почему молчишь?
– Да потому... Не знаю, что сказать. Я двадцать лет убиваю людей, понимаешь? Я привык шлепать по горло в болоте и жрать змей, я всегда заранее знал: когда меня п о ш л ю т, там, куда послали, никто не будет меня любить, никто не будет со мной дружить. И не надо, я не за этим иду, так что плакать не стану... Но я не думал, что когда-нибудь буду беззаботно торчать во фраке, спокойно гулять с девушкой по ч у ж о м у городу, что в п р о м е ж у т к а х буду жить, как все нормальные люди. Я и не хотел тебя укрощать, я просто попал в пьесу, которая не для меня написана, она для кого-то более мирного, белого, пушистого... ладно, не обязательно мирного, но уж никак не для меня... А ты говоришь – воспользоваться... С собой-то не знаешь, что делать, где уж тут с тобой властным хозяином быть... И я просто не понимаю, какое тут может быть будущее...
Он выпалил все это и зажмурился от жгучего стыда – хорош мачо...
Тут же сработал мощный рефлекс, внутренний тормоз, но, в темпе прокрутив только что прозвучавшие слова, он не нашел, в чем себя можно упрекнуть: никаких тайн не выдал, ни в чем не раскрылся, даже круглая дура на ее месте, и та давно поняла бы, что «коммодор Савельев» отнюдь не паркетный шаркун, а опытный убивец, да и дружки у него соответствующие. Так что ничего страшного не произошло, вот разве что расслабился до полной непозволительности, но делу, и г р е это ни в чем не помешает...
– Ты просто чудо, – сказала Ольга. – По-моему, я тебя люблю как раз за неповторимость ситуации: всегда мечтала, как любая женщина, чтобы у ее ног оказался такой, т а к о й мужчина... И чтобы он при этом, будучи настоящим мужчиной и твоим хозяином, все же оставался у твоих ног... Чушь несу, а?
– Нет.
– Если ты меня понимаешь, совсем прекрасно. Пресвятая Дева, неужели сбываются мечты? Супермен, душа у тебя то ли израненная, то ли просто-напросто совершенно непривычная к н о р м а л ь н о м у течению жизни. Впрочем, и я – не подарок, так, кажется, у в а с говорится? Надо же, от каких пустяков зависят любовь и откровенность – просто выпить однажды больше положен-ного, досыта наслушаться «Малагуэны»... Что?
– Я не хочу, чтобы ты шла с нами до Чукумано. Там может быть по-настоящему опасно.
– Ну вот, а кто только что обещал не проявлять хозяйских замашек? Милый, есть вещи, которых я даже от тебя слушать не стану, уж прости. Ты обязан, я обязана... Хватит. Сейчас ты с меня снимешь это дурацкое платье, и я тебя буду любить, как самая беспутная роза. Должны же мы, наконец, понять, в чем разница между невинной и беспутной розой? Нет, медленнее, милый...
Глава седьмая
Кавалерия из-за холмов
Поздним утром Мазур осторожненько ретировался из покоев спящей Ольги – чтобы соблюдать видимость светских приличий и не компрометировать. Как частенько бывает, жизнь с утра казалась особенно унылой и безнадежной, но долго рассуждать об этом не пришлось – едва он взялся за ручку своей двери, начищенного медного кошмара, напоминавшего то ли секстан, то ли старинный маршальский жезл, из-за угла, с верхней площадки лестницы, бесшумно выдвинулся человек в неизбежном белом костюме. Руки он держал за спиной, и весьма предусмотрительно – от неожиданности Мазур едва не провел защитный прием.
– Сеньор коммодор? Вы позволите отнять у вас немного времени?
– Бога ради, – сказал Мазур. Он здорово не выспался и мечтал о кофе или парочке часов сна, но, с другой стороны, простой лакей ни за что не стал бы навязываться, вообще открывать рот, они скользили тенями и в полном соответствии с версальскими нравами никогда не заговаривали первыми...
– Меня зовут Хименес, сеньор. Имею честь заведовать охраной – не только этой асиенды, всего, принадлежащего сеньоре...
– Очень приятно, – вяло сказал Мазур.
– Мне крайне неловко беспокоить сеньора коммодора, но не могли бы мы пройти в канцелярию и поговорить? Я не осмелился бы беспокоить сеньора коммодора по пустякам...
– Бога ради, – повторил Мазур, от усталости не стараясь каждый раз подыскивать новые реплики. – Пойдемте. Сдается мне, вы хороший начальник охраны, потому что я ни разу не видел в пределах досягаемости никого, напоминавшего по виду охранника...
– Сеньор так любезен...
Шагая с ним рядом, Мазур откровенно разглядывал нежданного спутника – за пятьдесят, плечи бывшего борца, мощный затылок в складках, обширная лысина, густые черные усы, что-то неуловимо знакомое в осанке и повадках...
– Что-нибудь случилось?
– К счастью, пока нет, сеньор...
– Служили в полиции?
– В общем, да, сеньор...
Секундная заминка и некая уклончивость фразы позволили Мазуру быстро сделать вывод. Нет, конечно, не полиция – вероятнее всего, при доне Астольфо трудился в ДСТ (эта аббревиатура ничего конкретного не означала, дон Астольфо попросту вспомнил Муссолини с его ОВРА – название тайной полиции само по себе должно быть загадочным, добавляя мучительной неопределенности). Очень возможно, по натуре не садист, махал плеточкой и подключал электроды к чувствительным местам исключительно оттого, что так велело начальство, за нерадивость в сих трудах журили, а за усердие полагались медали и лычки. Ну, а с приходом демократии такие вот шестерки-шестеренки как раз и оказались крайними, на них и выспались – это генералы, большей частью широкой общественности вовсе не известные ни по именам, ни в лицо, без малейших неприятностей соскочили с поезда и пересели в новые кресла. Это мы уже проходили, омбре Хименес, и не так давно...
Они вышли с парадного крыльца и направились к трехэтажному дому для прислуги – мало чем, впрочем, уступавшему иной дачке на Рублевском шоссе. Мазур сразу же заметил двух субъектов в штатском, занявших позиции по обе стороны от ворот, у стены, так, чтобы их не видно было снаружи. Оба были вооружены австрийскими «штейрами» с выдвинутыми прикладами, цивильные пиджаки крест-накрест опоясаны подсумками.
На площадке третьего этажа обнаружился пулемет на треноге – испанский «сетме-амели» с прищелкнутым коробом на двести патронов. Рядом выжидательно торчал еще один штатский. Мазур невольно остановился, подошел вплотную к окну и оценил грамотно выбранную позицию: отсюда можно надежно прикрыть подступы к воротам и долго не подпускать нападающих, а чтобы прорваться внутрь, не обойтись без гранатометов или легких пушек – по расчетам, впрочем, не дадут подойти близко...
