Андрей Таманцев - Их было семеро…
— Сережа, взгляни-ка, что я тут нашел!
Док был единственным, кто не признавал прозвищ, а обращался ко всем по имени: Сережа, Сеня, Дима, Олежка. В обычное время, конечно. На операциях — там другое дело. Там не назовешь Трубача Колюней — он просто не поймет, что это к нему обращаются.
Я оставил капитана Труханова обдумывать ответ, а сам подошел к Доку. Он сидел на корточках возле разворошенной спортивной сумки.
— Что же ты нашел?
— Вот — рация.
— Понятно, рация. По ней они, видно, и вызвали помощь, когда увидели, что попали в засаду.
— А вот эта штука поинтереснее.
Он показал мне какой-то термос не термос, но что-то вроде термоса — только не с плоским дном, а с заоваленными углами.
— Что это такое? — спросил я.
— Это называется «сосуд Дьюара». В таких сосудах хранится сжиженный газ, обычно азот. При температуре, если мне не изменяет память, минус двести восемьдесят шесть градусов. Подставь ладонь.
Я подставил. Док нажал какую-то кнопку, из носика выл стела белесая струйка, и я ощутил, как мою руку словно бы ожгло кипятком.
Я судорожно зачесался, одновременно сообщая Доку все, что думаю о его манере разъяснять командиру научные вопросы.
— Ничего страшного, — успокоил меня Док. — А вот если подержать руку под такой струей минуту-другую, она остекленела бы и при ударе разлетелась, как ледышка.
— Только не доказывай! — прикрикнул я, на всякий случай убирая руки. — Я тебе и так верю. На хрена им этот Дьюар?
— Вообще-то он применяется в медицине для быстрой заморозки тканей. Живых тканей.
— А на кой черт их замораживать, если они живые?
— Чтобы сохранить жизнедеятельность. Например, при трансплантации органов, когда почку погибшего человека вживляют больному. При определенном температурном режиме жизнеспособность почки может сохраняться достаточно долго.
— Что все это значит? — спросил я.
— Полагаю, это мы сейчас выясним.
Док положил сосуд Дьюара в сумку и взялся за коробку, похожую на автомобильный холодильник.
Его остановил крик капитана Труханова:
— Не прикасайтесь к термостату! Я вам приказываю от имени командования: отойдите от термостата!
Лицо капитана было перекошено — то ли от гнева, то ли от страха. Но если тут еще можно было гадать, то выражение лиц остальных семерых не вызывало вопросов: в них был нескрываемый ужас.
— Эй, капитан, поды суда! — окликнул меня от группы чеченцев какой-то рыжебородый мужик с зеленой исламской перевязью на голове. — Говорю, поды! Важный дэло скажу!
Ну, почему бы и нет. Я подошел.
— Я — полевой командир Иса Мадуев, — назвался он. — Я тебя знаю. Ты от меня у Чойбалши еле ушел.
— Привет, Иса! — сказал я. — Какая приятная встреча. Только ты все перепутал: это ты от меня еле ушел, а не я от тебя.
Но его сейчас волновало другое — и как я понял, не на шутку. Он показал своей рыжей бородой в сторону капитана Труханова и его медиков.
— Эти люди — очень плохой люди. Очень, очень плохой!
— Зато ты очень хороший. Это ты хочешь сказать? — спросил я.
— Ты слушай, что тебе говорит старший человек! Я тебе говорю: это очень плохой люди, они у мертвых глаза вырезают!
— И уши обрезают — тоже они? И животы вспарывают? И головы отрубают? И кожу сдирают? Иса помрачнел.
— Это — гнэв моего народа, — хмуро объяснил он. — Нэт плотины его сдержать. И люди — совсем другой люди! Мы следили за ними восемь дней. Фотографии делал, скрытно, телевиком. На камеру снимали, тоже скрытно, издалека. Не веришь мне?
Посмотри в той сумка, сам увидишь. Там отпечатанные снимки есть, негативы есть, пленка в камера есть. Они не только у наших глаз брал, кровь брал, у русских тоже брал. Сам смотри, своими глазами смотри!
Я не заставил себя упрашивать. Быстро распотрошил содержимое хурджума, на который показал Иса. В нем действительно было три фотоаппарата с полуметровыми телеобъективами, японская видеокамера с крошечным монитором, с десяток непроявленных пленок и штук двадцать крупных снимков. Я перебрал снимки, и мне едва плохо не стало — на каждом из них, где отчетливо, а где не слишком, но было одно и то же: эти медики во главе со своим капитаном колдуют над трупами, лица прикрыты марлевыми полумасками, на руках хирургические перчатки, а в пальцах — то скальпель, то что-то вроде ножниц, то пила вроде маленькой ножовки. На двух снимках было отчетливо видно какое-то приспособление, похожее на аппарат переливания крови, — насмотрелся я на такие с год назад, когда валялся в госпитале после ранения.
Подошел Док, молча просмотрел снимки. Потом мы кое-как разобрались в кнопках на камере, отмотали назад пленку и дали запись на встроенный монитор.
Тут я уже просто смотреть не мог. Силой заставлял себя не отрывать взгляда. Там было то же самое, что на снимках, только в цвете. Док вполголоса комментировал:
— Удаление роговицы глаза… Изъятие желез… Полное обескровливание трупа… — А кровь-то зачем? — взревел я. — Роговицы — понимаю, почки — понимаю. Но — кровь?!
— Кровь мертвого человека в течение шести часов пригодна для переливания, — объяснил Док и выключил камеру. — Значит, так все оно и есть. У меня приятель работает в спецлаборатории экспертом. Вместе в академии учились. В этой лаборатории занимаются опознанием трупов. Еще с полгода назад он рассказывал: начали время от времени поступать трупы с профессионально удаленными роговицами глаз, железами, полностью обескровленные. Ясно: кто-то охотится за человеческими тканями. Думали — они, — кивнул он на боевиков. — Оказывается — нет, не они. Что же это такое, Сережа?!
— Зачем вы за ними следили? — спросил я у Исы. — Что вы хотели сделать со снимками и пленкой?
— Мы хотели передать все людям из ОБСЕ. Вместе с ними. Устроить большая пресс-конференция. Мы хотели сказать всему миру: не чеченцы — звер, а русские — хуже звер. Если ты честный человек, капитан, сделай так. Скажи всем. Такой не должен быть. Никогда. Ваш Бог говорит: так нельзя. Аллах говорит, так нельзя.
Сделаешь?
Я лишь пожал плечами.
— Иншалла, — сказал я, имея в виду не высокое звучание этих слов: «На то будет воля Аллаха», а вполне бытовое: «Как получится».
— Аллах акбар! — ответил мне полевой командир Иса.
Мы с Доком выгребли из хурджума все пленки и снимки. Кассету из видеокамеры вытащить не получилось, пришлось брать кассету вместе с камерой. На обратном пути Док приостановился и открыл крышки всех пяти термостатов. Я даже заглядывать в них не стал, только махнул рукой:
— Закрой!
— Бесполезно. Терморежим уже нарушен, ткани непригодны к употреблению.
И просто захлопнул крышки, не защелкивая.
Мы подошли к капитану Труханову и выложили перед ним фотографии.
— Это и есть твое сверхсекретное задание? — спросил я.
Он не ответил.
— От кого ты его получил? Он продолжал молчать.
— Ладно, — сказал я. — Когда вы обнаружили засаду?
— Около полудня.
— И сразу связались по рации со штабом?
— Да. Они обещали срочно прислать помощь.
— Кто именно?
— Этого я сказать не могу.
— Тогда я скажу. Генерал-майор Жеребцов.
— Откуда вы знаете?
— От верблюда. В двенадцать десять мою группу подняли по тревоге, доставили на ближайший к этому месту блокпост, дали БТР и под завязку — мин и гранат.
Приказ был: уничтожить бандформирование в этом ущелье, засыпать минами.
— Но он же знал, что мы здесь!
— Поздравляю, начинаешь соображать. Когда мы стреножили Ису и его джигитов и нашли вас, я сообщил об этом по рации в штаб, потребовал срочно транспорт и солдат, чтобы доставить всех к нам. Вместо них через час прикатил сам генерал и потребовал, чтобы я выполнил ранее полученный приказ.
— Но он же знал, что мы здесь! — с отчаянием повторил этот трюханый капитан.
— Старый ты выродок! — проговорил я. — Как же у тебя рука поднялась на такое?
— Приказ есть приказ. Приказы не обсуждают, а выполняют.
— Вот ты и выполнил. Но что-то я сомневаюсь, что тебе дадут Звезду Героя.
— Что вы собираетесь сделать?
— То, что и собирался. Доставить всех вас в штаб. Только не к Жеребцову, а в штаб армии. Пусть они и думают, что теперь с вами делать. Сейчас мы выведем вас наверх… Я не успел договорить. Послышался приглушенный хлопок, и над Ак-Су повисла красная ракета. И тут же — еще две, подряд. Это был даже не форс-мажор, а что-то еще серьезнее. Спускались мы минут пятнадцать, а тут взлетели на гребень минуты за три, не больше. И вовремя.
— Пастух! — истошно завопил Артист из-под БТРа и отчаянно замахал рукой. И только мы успели втиснуться между гусеницами, как со стороны солнца на нас спикировал вертолет и по броне прогрохотали пули крупнокалиберного пулемета.
Вертолет заложил вираж и пошел на второй боевой заход. Пока пулеметная очередь буравила камни и дувал овчарни, я высунулся на полсекунды и увидел, как в открытом люке вертолета к пулеметной турели припал генерал-майор Жеребцов и поливает на все деньги, при этом, возможно, что-то крича.
