Сергей Алтынов - Давай постреляем?
– Вы служите в?.. – спросила я.
– Нет, я нигде не служу, – позволил себе улыбнуться он. – Я провокатор. Профессиональный. Это мой талант. И еще я ко всему прочему патриот своей страны! Как и вы, драгоценная Расма.
– Я убью вас, – полушепотом произнесла я.
– Промахнетесь, – голосом Эдгара ответил пан Ветр. – А у вашей сестры будет осечка. К тому же она слишком благоразумна.
– Зачем вы все это мне рассказали? – спросила я.
– Я честный провокатор. А вы – сильная женщина, в петлю уже не полезете. Вы будете жить, спать с мужчинами, купаться в речке своего детства и опять спать с мужчинами. В кино сниметесь, возможно, даже в хорошем... Видите, мне все известно заранее. Так вот, я хочу отблагодарить вас! Райян! – негромко позвал он кого-то.
Сбоку мгновенно вырос очень высокий очень молодой человек с незапоминающимся, точно стертым лицом. Именно его звали именем известного американского рядового. В руках он держал кейс.
– Во-первых, деньги, вы их заслужили, – проговорил пан Ветр.
– Да пошли вы... – начала было я.
– Деньги дадут вам независимость, вы не будете сниматься в рекламе гигиенических принадлежностей и средств от запоров. Вы сможете вложить эту сумму в собственную студию, и уже никакой плешивый кретин, именуемый режиссером или продюсером, не станет хватать вас за задницу.
– И я всю жизнь буду обязана вам!
– Нет, вы обязаны себе и только себе. Повторяю, я честный провокатор.
– Денег я не возьму, – твердо произнесла я.
– Хорошо... Надумаете, позвоните. Подойдет Райян, я с вами больше встречаться не намерен. Но в знак благодарности я окончательно избавлю вас от комплекса вины. Послушайте меня – если аборт это узаконенное убийство, то презерватив это узаконенное создание концлагеря для малолетних с последующим уничтожением всех узников.
Я ничего не ответила. Но мне вдруг стало весело. Черт возьми, этот Негодяй с большой буквы «Н» сумел-таки развеселить меня.
– Вы смеетесь, – он уловил мой настрой. – И вот еще что. Вы можете уехать в Россию, найти там этого своего русского. Но... Я очень не советую вам этого делать. И особенно не советую тащить его сюда. В этом случае я убью и вас, и его. Правда, Райян?
Райян не заставил ждать себя с ответом. Мобильный телефон, который я забыла убрать и держала в вытянутой руке, был выбит и размозжен одним точным выстрелом. Даже не выстрелом, а хлопком. Я невольно присела, Райян так же невозмутимо убрал оружие.
– Я не могу оставить вас без телефона, – пан Ветр кивнул Райяну, и тот подошел ко мне, протягивая новенький мобильник.
Я стояла, точно окаменевшая. Райян простоял секунды две, затем положил мобильник к моим ногам, точно цветы.
– Прощайте, – произнес пан Ветр, и оба они двинулись прочь.
Дойдя до поворота, пан Ветр обернулся.
– Возьмите телефон, начинается дождь! – произнес он, прежде чем скрыться.
На мое лицо и шею и в самом деле стали падать холодные дождевые капли.
– Ты знаешь, Инга, я остаюсь, – сказала я сестре в тот же вечер. – Буду помогать тебе по хозяйству, сидеть с детьми.
Инга молчит, понимающе смотрит на меня. Сестричка прекрасно осознает, что я мелю чушь. Какое хозяйство, какие дети...
– Работы все равно нет... – нервно дергаю я шеей. – В России предлагают небольшую, но с текстом роль в сериале «Мент на водосточной трубе».
– Тебе надо отдохнуть, Расма, – произносит наконец Инга. И, немного выждав, осторожно спрашивает: – А этот парень... Он даже адреса не оставил?
– Сказал, что сам его не знает...
Мы с Ингой обе беленькие, без краски. И на этом наше сходство кончается. Инга выше ростом, у нее большая грудь, мягкий толстый животик, такие же основательные бедра, крепкие сильные ноги. Глаза небольшие, серые, все время так хитро прищурены и необычайно зорки, точно она видит каждого насквозь. И в первую очередь меня.
4
Как ни странно, я прожила в деревне целых четыре месяца. Таскала воду, сидела с племянниками и даже пекла пироги. О, это был нешуточный подвиг! Односельчане деликатно здоровались со мной на улице, уже не бросая косых взглядов и не перешептываясь за моей спиной. Эдгара я с тех пор не видела – говорят, он куда-то уехал. В городе его тоже не было – поговаривали, что господин композитор где-то в Канаде у каких-то дальних родственников...
Я решила написать повесть. Повесть о красивых людях и о том, как невесело им живется. Придумала первую фразу первой главы: «Всякая праведная жизнь в итоге имеет одну-единственную корыстную цель – попасть в Рай...» Дальше не писалось. Про себя, про двух до сих пор живущих во мне светлокудрых девочек, не хотелось. Про Валеру-Вальтера... А что я о нем знала?! Вот Эдгар знает – мясник, профессиональный убийца, оккупант. Написать про Эдгара? Но я не считаю его красивым человеком... Как и в каждой деревне, у нас имелся собственный дурачок. Юродивый по имени Паале. Этот Паале, сколько я его помню, всегда находился в одном возрасте и в одном душевном состоянии. Он никогда не плакал и не смеялся. Ему было не о чем плакать и не над чем смеяться. Над Паале никогда не издевались, но частенько зло подшучивали. В таких случаях он удивленно вскидывал свои круглые совиные глаза и удивленно спрашивал: «А что я тебе сделал?» Паале и в самом деле никому ничего не сделал – ни плохого, ни хорошего. С хорошим ладно, шут с ним. Главное, что плохого не делал. Паале точно попадет в рай. Обязательно, причем именно потому, что у него нет такой цели... У него вообще нет цели.
У меня тоже... Нет, цель появилась – я решила написать стихотворение. Точнее, слова для будущей песни. Первая строчка пришла сама собой: «Я нарисую солдата...»
Прошло около часа. Я ничего не написала, ни первой главы, ни стихов для песни. Солдата я тоже не нарисовала, так как рисую из рук вон плохо, а плохо нарисованный солдат мне не нужен. В ту ночь мне приснился Эдгар. Такое зрелище я видела впервые. Он стоял на пыльной дороге, вдоль которой валялась искореженная бронетехника, мотки колючей проволоки. Господин композитор заметно нервничал, с опаской поглядывая на грозно высившиеся в конце шоссе заснеженные, скалистые горы. А с другой стороны, всего в нескольких метрах, стоял белый рояль.
– Ну вот, Расма, ты этого хотела? – нервно бросил мне Эдгар.
– Ничего я не хотела, Эдгар... – ответила я.
– М-да... – неопределенно произнес Эдгар и нетвердым, каким-то неуклюжим движением уселся за рояль.
Он начал было наигрывать что-то из Шопена, но быстро сбился, точно запутался в звуках, потерял ритм. Затем взялся за что-то более медленное – получилась какая-то механическая, отточенная игра: точно за клавишами сидел механический робот со специальной музыкальной программой внутри. Но вскоре он вновь сбился: видно, программа и программисты оставляли желать лучшего. Он пытался было сыграть самый обыкновенный трехаккордный блюз, но опять не выдержал ритма, и все звуки слились в дисгармоничный шум.
– Вот видишь, – обреченно произнес Эдгар, не глядя на меня. – Теперь я должен идти туда... – он дернул головой в сторону гор и искореженного танка. – Туда... – повторил он, не отрывая взора от дорожной грязи.
Никогда мне еще не снился Эдгар. И дорожная пыль, и высившиеся над ней железные громадины бронемашин.
– Инга, а что говорят об Эдгаре? Куда он запропал? – спросила я вечером сестру.
– Исчез, знаешь ли... – покачала головой Инга. – Как сквозь землю... Да ты за него не переживай – такой нигде не пропадет. – Инга зло усмехнулась. – Было бы по кому страдать.
Эдгар не пропал. Я увидела его спустя два дня. Он шел по деревне в направлении своего дома, видно, только-только с рейсового автобуса. Эдгар был облачен в какой-то немыслимый бушлат, косынку защитного цвета на голове. Правая рука была на перевязи и благородно согнута. Сейчас Эдгар очень напоминал гитлеровца-героя, вернувшегося с Восточного фронта после упорных боев. Не хватало только железного креста «За храбрость» на груди.
– Расма! – он еще издали закричал, лишь завидев меня. – Расма... – повторил он, подойдя поближе. – Вот, смотри... – здоровой рукой он начал разматывать косынку на своей голове. – Вот, смотри, – рука плохо слушалась, но наконец косынка развязалась и упала в траву.
Волосы у Эдгара были белые. Совсем белые. И я почему-то не сразу сообразила, что это седина. Такая же, как у Валерки.
– Я оттуда, Расма... – Эдгар смотрел мне прямо в глаза, так что трудно было не отвести взгляда. – ОТТУДА, понимаешь?!
Я молчала...
– Оттуда, только что... Оттуда же, где твой Вальтер. Тот самый Вальтер, который... – взгляд Эдгара быстро метнулся вверх, на уличный фонарь. Эдгар слегка пошатнулся, точно был нетрезв. – Тот самый Вальтер, или как его там... Расма, ты права: я идиот! – И тут он упал передо мной на колени.
– Эдгар! – я бросилась неумело поднимать его на ноги. Похоже, он действительно здорово выпил.
