Михаил Серегин - Пастырь из спецназа
– Это у тебя ничего не выйдет! – выдавил сквозь зубы священник. – Пошел вон!
– Нервишки у вас, однако… – усмехнулся визитер. – Вам, батюшка, лечиться надо… Не думали над этим?
– Пшел, я сказал!!! – заорал отец Василий.
– С превеликим удовольствием, – галантно поклонился костолицый и, размахивая длинными руками, с высоко поднятой головой вышел в храмовые двери.
Отец Василий так разволновался, что даже не сообразил подумать, а для чего, собственно, один из «этих» сюда заперся. С какой такой целью? Он выскочил во двор, долго ходил вокруг храма, старательно вдыхая свежий морозный воздух и стараясь привести себя в норму. Ему казалось, что храм посетил сам нечистый в одном из своих обличий…
Лишь через четыре часа, когда в ворота вбежал растрепанный, растерянный диакон Алексий, он смог немного взять себя в руки – предстать перед диаконом растерянным он не хотел.
– Ваше благословение! – кинулся к нему Алексий. – Вы не представляете! Это ужас!
– Рассказывай, – жестко распорядился священник.
* * *То, что поведал диакон, подтверждало самые худшие опасения отца Василия. Похоже, здесь и впрямь правил бал сам сатана!
Сначала заморские миссионеры читали выдержки из Ветхого Завета и примерами из жизни доказывали их полную и абсолютную актуальность, так, словно мир и не слышал заповедей Иисуса Христа. «Око за око и зуб за зуб!» – говорили они, и в зале тут же находился кто-то из уже завербованных сектантами адептов, на личном примере подтверждающий, как это здорово – следовать ветхозаветным принципам.
А потом начались свидетельствования о чудесах. На огромную сцену Дворца железнодорожников вприпрыжку выбегала какая-нибудь тетка и начинала с энтузиазмом рассказывать, как до уверования в то, что господь действительно любит ее, она весила сто пятнадцать килограммов и никак не могла остановиться. Но потом господь снизошел на нее, и – вот, посмотрите! – я вешу шестьдесят восемь!
И это были только цветочки… За целой чередой чудесно похудевших теток последовала такая же длинная череда мужиков, бросивших пить, юнцов, прекративших колоться, и успешно выскочивших замуж престарелых девиц.
«Главное, поверить, что господь вас любит и всегда любил! – заканчивалось каждое выступление и каждое очередное свидетельствование о чуде. – Поверьте в это, и в вашем доме поселится изобилие, а в ваших сердцах – покой и счастье!»
Отец Василий слушал и судорожно сжимал и разжимал кулаки. Он чувствовал себя бессильным против этой по-американски технологичной «шоу-машины». Сначала – бесплатная водка, чтобы поднять ажиотаж, теперь вот чудеса… а что будет завтра?
– Но и это еще не все, – сглотнул диакон. – Они сказали, что дадут нам работу!
– Нам?!
– Ну… народу. Фирм, говорят, понаоткрываем! Производства подымем! Представляете?! И деньги, сказали, будем платить каждую неделю, как в Америке! Во мудаки, правда?
Отец Василий чуть не зарычал. Это уже пахло откровенной аферой. Священник не был слишком силен в экономике, но то, что у нас, как в Америке, не будет никогда, знал твердо.
– И как скоро они нас осчастливят? – ядовито поинтересовался он у диакона.
– Говорят, в течение полутора месяцев, – виновато пожал плечами Алексий.
«Точно афера!» – сказал себе священник. Он вздохнул и понял, что отчаянно боится задать главный вопрос: а как же на это отреагировали сами устькудеярцы. Но Алексий, словно услышал его немой вопрос, отвел глаза в сторону и тихо сказал:
– Они поверили…
– Что?! – Отец Василий не мог и предположить такой простодушной наивности.
– Они во все поверили.
– Но почему?!
– Они действительно начали помогать. Прямо там… – начал Алексий.
Священник слушал, не перебивая. Случилось самое страшное – сектанты не ограничились водкой и голословными обещаниями. Прямо там, в зале Дворца железнодорожников, начались массовые исцеления от самых разных болезней.
– Там даже Вера была, – тихо сказал Алексий.
Священник сжал челюсти. Если на это сборище пошла даже Вера, когда-то лично им вытащенная из клоаки под названием «проституция», а позже лично им приобщенная Таинств Христовых, значит, дело еще серьезнее, чем он думал… И намного серьезнее.
* * *В тот день он так и не решился что-либо предпринять, а на следующий был сочельник, и он оказался загружен до предела. В храме наконец-то появились прихожане, но священник видел, что все их мысли далеко отсюда, и вообще далеко от господа… Народ переговаривался, выглядел возбужденным и исчезал из церкви так же стремительно, как и появлялся. Отец Василий старался изо всех сил, но ничего изменить не удавалось: в Усть-Кудеяре словно сам воздух был пропитан грехом.
Во второй половине дня он сумел-таки вырваться и навестить Веру, прямо в шашлычной, но и здесь все пошло не так. Официантка отвечала односложно, виновато прятала глаза, и душеспасительного разговора не получилось.
– Батушка! – отозвал отца Василия в сторону хозяин шашлычной Анзор, а когда он подошел, жарко зашептал на ухо священнику: – Оны ее ат балэзни вылечилы.
– Какой? – удивился отец Василий.
– Чево-то по жэнскы. Правда, вылечилы! Я вижу. Вэс дэн она улыбаэтса… Там кароши врачы!
Священник пригляделся и признал: да, Вера и впрямь выглядела намного лучше: кожа порозовела, глаза блестят, а улыбка так и рвется наружу. Ему стало больно. Всегда обидно, когда человек платит за мирское благополучие тем главным, что в нем есть, – своей бессмертной душой.
– Отец Василий! – весело позвали его с другого конца шашлычной. – Батюшка! Идите сюда!
Священник обернулся: неподалеку с полными шампурами шашлыка в руках стоял Толян. Отцу Василию разом полегчало: видеть это простое, хорошее лицо было приятно. И если бы не воспоминания о событиях новогодней ночи, все было бы просто прекрасно.
– Идемте! Я угощаю! – снова позвал его Толян.
Отец Василий улыбнулся и подошел.
– Сегодня же сочельник, Толя, ты что… Самый строгий пост.
– Жаль, – искренне вздохнул Толян. – И чего вы в священники пошли? С виду нормальный мужик! Ели бы себе чего хотели; жили бы как душа попросит…
– Моя душа так и просит… – тихо сказал священник.
– Ой ли? – хитро посмотрел на него Толян. – Видел я, как вы махались! Знатно! И удовольствие, по-моему, получили – на всю катушку!
Отец Василий смутился и начал торопливо переводить разговор в другое русло.
– У тебя-то как дела? – спросил он.
– Нормально! – радостно разулыбался Толян. – Этим, американцам, грузы на остров со станции вожу. Лед, правда, еще тонковат, риск есть, но и платят, я вам скажу! Мне столько и не снилось!
– Какой остров? – спросил отец Василий: он чувствовал себя так, словно по нему проехал каток: «И Толян с ними!»
– Известно какой: Песчаный. Они там себе целую резиденцию арендовали. Та-аки-ие апартаменты, я вам скажу… Нет, честно! Эти ребята действуют с размахом.
Еле сдерживаясь, чтобы не заорать или не натворить чего еще, отец Василий слушал, кивал, поддакивал, а затем попрощался и медленно побрел к машине.
«Теперь и Толян с ними! – повторял он всю дорогу до храма. – Теперь и Толян…» Это было нестерпимо. «Мы здесь надолго» – кажется, так сказал этот костолицый… или нет: «Мы здесь всерьез и надолго!» Целые апартаменты на Песчаном сняли! Надо же! Тогда они и впрямь здесь надолго…
Он подъехал к храму и включился в обычные свои заботы, но что-то в нем уже окончательно изменилось. Священник чувствовал, что относиться к ситуации столь же беспечно, как пару дней назад, он уже не сможет никогда. Ему постоянно казалось, что число прихожан в его храме резко снизилось, и это было обидно. Не говоря уже о том, что за каждым нечаянным вздохом попадьи отчетливо читалось: «Как же мы с такими пожертвованиями проживем?»
Он чувствовал глубокую внутреннюю порочность этих приезжих, а костолицый миссионер и вовсе вызывал странные, сродни страху, чувства. Но как объяснить, как донести до людей все, что он видит и чувствует? Священник лишался ясности ума и спокойствия сердца.
* * *Сочельник пролетел стремительно. Отец Василий даже не заметил, как за окнами храма стемнело, день подошел к концу, а до Рождества Христова осталось буквально несколько часов. Никого из прихожан уже не было, и он аккуратно закрыл храмовые двери и торопливо двинулся в бухгалтерию – следовало немного подкрепиться и отдохнуть, с тем чтобы с новыми силами продолжить служение…
Олюшка накормила его, а затем, когда он прилег, бережно укрыла пледом. И лишь к трем утра разбудила нежным поцелуем.
– Вставайте, – тихо сказала она. – Пора готовиться…
Священник открыл глаза. Ему было на удивление хорошо. В душе поселился покой, тело отдохнуло, а разум был ясен и светел. Отец Василий поднялся, неторопливо умылся, попил компота из сухофруктов, оделся и вышел во двор.
