Сергей Самаров - Честный враг – наполовину друг
Я развернулся, подъехал и остановился. Выходить не стал, только стекло опустил, посмотрел на тело, на людей, стоящих рядом, и головой покачал:
– Ни себе хрена... Помощь нужна? Я врач.
Это было оправданием моему появлению здесь. Большинство машин мимо проедет. Остановятся единицы. Врач, если он врач настоящий, остановится. Впрочем, о таких врачах народ, кажется, уже давно забыл...
– Уже помогать некому, – сказал один из водителей, толстопузый великан с усами, как у запорожского казака. – Две пули в сердце. Одна рядом с другой.
Это я и без него видел. Действительно, без него, и даже раньше, чем он.
– Ментов вызвали?
– Вызывают.
– Ладно. А то я сначала проскочил на скорости, не сразу сообразил... Пришлось вернуться... – это чтобы понятно было, почему я приехал с одной стороны, а отсюда поеду в противоположную. – Кто стрелял-то? Видел кто?
– Я не видел. За остальных говорить не буду. Только и остальных, когда приехал, я тоже не видел...
Усач был не из приветливых. И потому мое отбытие должно выглядеть естественным. Я пожал плечами, поднял стекло и поехал. Но успел все же глянуть на будку. Под стеной так и лежал сорванным мой портрет. Никто на него внимания пока не обратил. И ветра, как назло, не было. Был бы ветер, обрывки унесло бы, и на остатки ориентировки, приклеенные к стене, никто бы не обратил внимания.
Выехав на дорогу, я сразу вдавил педаль газа в пол. Если этот злополучный пост ГИБДД я миновал удачно, то дальше постов быть не должно бы. Если и есть дежурные машины на дороге, они уже гонят сюда, чтобы хотя бы посмотреть на случившееся, чтобы о собственной участи задуматься и впредь не слишком наглеть. Для того именно, по большому счету, я и стрелял. Негодяев нужно уничтожать. И если власть не берет на себя такие функции, то придется эти функции брать на себя мне и таким людям, как я. Порядочным... Только так в обществе можно навести порядок.
* * *Когда мне под ребра воткнули стволы автоматов, я испытал боль, но вида не подал. Мои ребра к боли от ударов привычны. Я много лет занимался карате-кекусинкай, а в этом стиле большинство ударов руками, да и ногами тоже, наносится именно в ребра. В полуфинальной схватке на первенстве Европы в Лондоне мне сломали ребро. Я дотерпел и победил, хотя временами казалось, что я теряю сознание.
Ствол автомата – не кулак, хотя ударить кулаком я могу больнее, чем менты стволами автоматов. Тем не менее удары мента мне не понравились. И милиционеров было много, и стояли они друг за другом.
– Что вы хотите, уважаемые? – задал я вопрос.
– Исрапил Хамзатович Азнауров? – спросил человек из заднего ряда. В отличие от других, у него на каске было затемненное пластиковое прикрытие лица, и потому лица этого я видеть не мог, но голос показался мне знакомым.
– Это я.
Не зная за собой вины, я даже попытался улыбнуться. Хотя улыбка, наверное, выглядела натянутой. Так кинозвезды и эстрадные примы улыбаются после десяти пластических операций в год. Я это почувствовал и на оперированных уродов походить не захотел. Потому и улыбаться перестал.
– Вы задержаны по подозрению в терроризме. Пропустите нас в квартиру, – сказал все тот же знакомый голос.
Но я даже шаг назад сделать не успел, как меня теми же стволами автоматов просто затолкнули в прихожую, и всей толпой, настоящим ручьем, один за другим они потекли внутрь. Я даже мысленно удивился, откуда их столько взялось, и не слишком ли много спецназовцев и ментов разных уровней на одного несчастного доктора социальной психологии, которым мне уже нравилось себя считать.
– Руки! – требовательно сказал один из гостей.
У меня, естественно, не было навыков подготовки рук для надевания на них наручников, и выставил я их слишком широко, но мне помогли удержать их так, как им было удобно, и жесткие обручи впились мне в запястья. Наверное, наручники тоже имеют регулировку, поскольку люди имеют разные по обхвату запястья. Но мне то ли случайно, то ли специально наручники были надеты так, что они впивались в руки, нарушая кровообращение. А ведь запястья у меня не слишком широкие.
В квартире уже начался обыск, а человек в шлеме с тонированной защитной маской взял телефонную трубку, послушал, выругался и положил ее на аппарат, прекратив разговор с Лондоном на незаконченной фразе, поскольку мат и вообще любую ругань считать законченным предложением нельзя. Это только проявление каких-то эмоций, и всегда требуется расшифровка.
Телефон звонил еще дважды, но каждый раз трубку снимали и тут же клали, чтобы избежать разговора. И даже не интересовались, кто мне звонит, хотя для любого следствия, когда человека задерживают, как я понимаю, интересны его связи. Вывод напрашивался сам собой. Или работают менты непрофессионально, или, наоборот, они слишком много знают, чтобы тратить время на разговоры с моей женой.
Меня не допрашивали. Только под конец, когда обыск завершился и кроме денег ничего подозрительного не нашли, привели пару соседок в качестве понятых и заставили подписать протокол обыска. Они подписывали, ничего не видя и не зная, что подписывают. Две добрые бабушки читать-то по-русски умели с трудом, а уж каракули разобрать не могли тем более. И им никто не потрудился прочитать протокол. Но на меня бабушки посматривали уже с подозрением и опаской.
– Поехали, – распорядился старший, поправил тонированное прикрытие своего лица и подтолкнул меня под локоть, направляя к двери. – И шевели лапами, шевели.
– Вы все нашли? – спросил я предельно вежливо, словно бы предлагал сам что-то показать.
– Найдем что нужно.
– А что нужно?
– Пару мешков с гексогеном, – он хохотнул от собственного остроумия. – На кухне под столом прятал. Не мог место лучше найти. В протокол это уже внесли, не волнуйся. А на склад за настоящим гексогеном по дороге заскочим.
На кухне под столом у меня лежали два мешка с сахаром.
– Веселый вы человек, – оценил я. – Легко вам, наверное, живется.
– Еще бы зарплату добавили, нормально бы жилось, – старший сначала капитальнейшим образом выматерился, а потом непритворно вздохнул.
Я, кстати, запомнил, что деньги из моего шкафа были переложены именно в его карман. Там было около восьми тысяч фунтов стерлингов. Это больше десяти тысяч долларов. И не заметил, чтобы их пересчитывали, и не слышал, чтобы сумма была занесена в протокол обыска.
* * *Отвезли меня в следственный комитет при прокуратуре. Доставили в кабинет с дверью, обитой искусственной кожей. Там не каждая дверь так обита... Я сразу подумал, это для звукоизоляции. Значит, на допросах бить будут. Но сам кабинет вовсе не напоминал комнату для битья и даже на инквизиторскую камеру пыток походил мало. В кабинете был сделан евроремонт. И такие стены никто не будет кровью забрызгивать.
Два омоновца, те, что тыкали стволами автоматов мне в ребра, остались за дверью, а в кабинет вместе со мной вошел только старший, с тонированной защитой лица на шлеме. В кабинете, одетый в синий прокурорский мундир, сидел следователь и что-то выстукивал на клавиатуре компьютера. Следователь махнул рукой, показывая на стулья у стены, и ничего не сказал, желая, видимо, закончить какую-то срочную работу.
Сопровождающий мент молча подтянул к себе мои руки и снял наручники. Я киношно потер запястья, разгоняя застывшую в кистях кровь. Видел в кино, что так делают люди, и тоже сделал. Я очень надеялся, что произошло некое недоразумение, которое сейчас вот разрешится, как только следователь закончит свой эпохальный труд. Мне до сих пор никто не объяснил, какие конкретные обвинения мне предъявляют, а огульное обвинение в терроризме звучало лично для меня просто глупо. А как оно вообще могло для меня еще звучать? Я не только к терроризму никогда не имел никакого отношения, я даже политической деятельностью не интересовался. И все то время, когда в Чечне шла вначале первая война, а затем вторая, я провел в Санкт-Петербурге, где учился и первоначально работал, а в Грозный вернулся, когда здесь уже все улеглось, когда начали работать вузы, и меня пригласили в родные пенаты преподавать. У меня не было никаких связей ни с террористами, ни с бандитами ни в Санкт-Петербурге, ни в Грозном. Даже занимаясь карате, я выступал не за свою республику, а за команду санкт-петербургского клуба, а в Грозном по возвращении домой только форму поддерживал, уже полностью отойдя от активного спорта, хотя возраст еще позволял участвовать в соревнованиях. Я был весь, как мне казалось, на виду, а такому человеку вести двойную жизнь невозможно. Какой из меня, скажите, пожалуйста, террорист? Для того, чтобы быть террористом, следует иметь как минимум определенные убеждения. Таких кардинальных убеждений у меня не было никогда. Я просто не интересовался политическими играми.
Значит, необходимо было только подождать какое-то время, чтобы следователь меня выслушал, и все понял. Может быть, я надеялся, он и без моих объяснений все понял, и только закончит какую-то срочную работу, как принесет мне извинения и отправит домой. Хорошо бы на машине. Пусть даже на той, на которой меня привезли. И хорошо бы еще деньги мент вернул. Деньги не маленькие. Но это уже, пожалуй, из области фантастики. Да ладно, не последние. Сниму со счета...
