Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь
Горобцу уже не впервые пришло в голову, что он напрасно ввязался в это дело. Высокий оклад, отличные премиальные, пальмы, скалы, океан, вкусная еда, отменная выпивка и смуглые, ласковые и сговорчивые мулатки, танцующие при свете факелов на пустынных песчаных пляжах – все это лишь на время, и притом далеко не до конца, могло отвлечь его от крайне неприятного ощущения, что он участвует в чем-то, чего лучше было бы совсем не затевать.
Откуда-то из-под земли, заставив ее ощутимо вздрогнуть, донесся тяжелый лязгающий удар. Александр Андреевич встрепенулся, словно вдруг пробудившись от сна наяву, озабоченно посмотрел на часы и, более не поднимая глаз к нашпигованному американскими спутниками-шпионами небу, заторопился в направлении главного сборочного цеха.
Глава 3
Мир за окном был окрашен в различные – в основном, светлые, основательно разбеленные – оттенки серого. С жемчужно-серого полуденного неба беззвучно и неустанно сыпался густой, липкий снег, покрывая ровным пушистым слоем все, чего касался. Неутомимые дворники-таджики капитулировали примерно час назад, вместе с пластиковыми лопатами и оранжевыми жилетами укрывшись в своих пропахших китайской лапшой и гашишем каморках, и несвоевременный мартовский снегопад не спеша, со вкусом стирал с московских улиц и дворов последние следы их трудовой деятельности. Припаркованные на дворовой стоянке машины буквально на глазах превращались в округлые бесформенные сугробы, электрические провода опасно провисли под тяжестью налипшего на них снега, и наученные горьким опытом прошлой зимы москвичи загодя доставали из ящиков и выкладывали на видные места предусмотрительно припасенные свечи.
– Мыло, говоришь, упало? – с неопределенной интонацией переспросил генерал Потапчук, невидящим взглядом наблюдая за тем, как набирающая силу весенняя метель ткет за окном подвижный, густеющий с каждым мгновением снежный занавес.
– Так точно, – подчеркнуто деловитым тоном добросовестного служаки подтвердил Глеб Сиверов. – Был, знаете ли, такой бородатый анекдот про двух кавказцев в бане.
– Знаю, знаю, – проворчал Федор Филиппович. – Дурацкий анекдот. Плоский, как земная твердь в представлении древнего грека.
– Зато помянут к месту, – возразил Глеб. Он помолчал, дожидаясь ответной реплики, не дождался и нарочито бодро, чтобы не выдать своих опасений, спросил: – Надеюсь, это всё?
– Надежда – наш компас земной, – сообщил генерал. – Но на этот раз твой компас, увы, безбожно врет. Вот, ознакомься.
Извлеченная из потертого матерчатого портфеля тонкая пластиковая папка с негромким шлепком приземлилась на полированную поверхность стола и скользнула по ней к Глебу. Не прикоснувшись к ней, агент по кличке Слепой посмотрел на своего куратора поверх темных солнцезащитных очков и осторожно осведомился:
– Неужели из той же оперы?
– Опера, может, и другая, – сказал Федор Филиппович. – Но манера исполнения должна остаться прежней.
– Взглянуть бы хоть одним глазком на партитуру, – рассеянно обронил Слепой.
– Зачем?
– Не люблю непредсказуемых финалов. А от этих нот, – Сиверов слегка приподнял за уголок пластиковую папку и тут же уронил ее обратно на стол, – за версту разит какой-то тухлятиной. И вообще… Знаете, как-то раз француз, американец и русский попали в кораблекрушение…
– Опять анекдот?
– И притом бородатый. Но – тоже к месту, в тему. Плывут они, стало быть, по морю, вокруг на воде обломки всякие болтаются, и среди них – вот удача! – целый ящик виски. Выпили они бутылку, выпили другую, а в третьей оказался джинн – не тот, который со льдом, а настоящий, арабский. Ну, и, как водится, он им предлагает выполнить их заветные желания…
– Короче, – морщась, потребовал Федор Филиппович.
– Слушаю и повинуюсь… Если коротко, то русский оказался в очереди последним. Товарищи по несчастью уже сидят на новеньких виллах в объятиях знойных красоток и пересчитывают волшебные миллионы, а этот, наш, как обычно, плавает посреди океана в обнимку с пустым ящиком из-под вискаря. Джинн у него спрашивает: чего, мол, тебе надобно, старче? А тот огляделся по сторонам и с такой, знаете ли, обидой, говорит: «Плыли вместе, пили вместе… Всех назад и ящик водки!»
– Глубокое проникновение в загадочную русскую душу, – с кислой миной прокомментировал услышанное Федор Филиппович. – Занятно, я раньше такого и не слыхал… Только не пойму, какое отношение это имеет к… к чему, собственно?
– К ситуации, – ответил Глеб. – И ко мне, лично. Имеет, товарищ генерал, причем самое прямое. Я уже неделю чувствую себя примерно так же, как эти бедняги из анекдота, француз и американец. Только что сидел за столом – в объятиях, по уши в миллионах и так далее, радовался, что все позади, и вдруг – бац! То же море, тот же русский и тот же ящик, но уже без джинна… Уже и не вспомню, сколько лет подряд я так не работал: по фотокарточке, без объяснения причин, без суда и следствия…
– Гордыня взыграла? – то ли спросил, то ли подсказал генерал.
– Если угодно, можете называть это гордыней. Но факты – упрямая вещь. То, чем я сейчас занимаюсь – просто грязная работенка по заметанию на совок оставленного кем-то другим мусора. Это дело для одноразового исполнителя со стороны, а что бывает с одноразовыми исполнителями, мы с вами прекрасно знаем: сделал дело – гуляй смело. Желательно, ногами вперед. Чем я вам так насолил, товарищ генерал?
Федор Филиппович поморщился, как от зубной боли, засунул руку в боковой карман пиджака, замер на мгновение, будто припоминая, что именно собирался оттуда вынуть, и снова положил ладонь на колено – разумеется, пустую. Раньше именно в этом кармане пиджака у него лежали сигареты; потом их сменила круглая жестяная коробочка с монпансье, но и это было уже очень давно, лет пять, а то и все восемь, назад. Глебу эти манипуляции очень не понравились, поскольку свидетельствовали о том, что чувство «дежа вю» здесь испытывает не он один.
– Я сам не знаю, в чем тут соль, – неохотно признался Федор Филиппович. – Просто выполняю приказ, и все.
– Еще того лучше! – воскликнул Слепой. – Их бин зольдат, да? Может, вы даже не заглядываете в эти папочки? А зря! Не боитесь, что однажды заглянете, и… – Порывистым движением придвинув к себе лежащую на столе папку, он вынул оттуда портретную фотографию и, озабоченно хмурясь, вгляделся в черты лица изображенного на ней человека. – Странно, где-то я уже наблюдал эту физиономию… Кто же это, а? Черт, никак не вспомню… – Сунув фотографию на место, он выхватил из папки листок с установочными данными очередного клиента. – Та-а-ак, поглядим, кто тут у нас… Некто Потапчук Федор Фи… ну да, Филиппович. Глядите-ка, товарищ генерал, ваш полный тезка нашелся! И с лица – ну, точная копия!
– Хватит валять дурака, – проворчал генерал. – Помнится, это мы уже проходили.
– Так я ж о том и толкую! Проходили, причем давным-давно. Насилу прошли и вроде, слава богу, забыли, а оно опять тут как тут. Вот я и говорю: всех назад и ящик водки. А вы: плоско, не смешно… Конечно, что уж тут смешного!
– Не думай, что я сам в восторге от этой ситуации, – помолчав, негромко сказал генерал. – И поверь, что я ничего от тебя не скрываю – по крайней мере, ничего, что имело бы отношение к данному конкретному делу. Я действительно не знаю, что это за дело, одно ли оно, или это несколько никак не связанных между собой акций – действительно, как ты говоришь, заметание на совок чужого мусора…
– Очень похоже на то, – рассматривая листок с установочными данными, рассеянно вставил Глеб. – Первый был из министерства тяжелого машиностроения, вчерашний – из министерства строительства, а этот вообще заместитель министра жилищно-коммунального хозяйства в правительстве Москвы. В огороде лебеда, а в Киеве дядька… Такое впечатление, что кто-то в нашем руководстве слегка подвинулся умом, вообразил себя этаким узко специализированным Бэтменом и вознамерился нашими с вами руками извести всех, сколько их есть на Руси, взяточников. Потому что никакой другой связи, кроме взяток и казнокрадства, я между этими чинушами не наблюдаю. Но так ведь никаких патронов не хватит!
– Патронов-то хватит, – возразил генерал, – да где взять столько стрелков?
– Когда последний враг упал, труба победу проиграла. И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало, – грустно продекламировал Сиверов. – Да нет, это, конечно, чепуха. А кто отдал приказ?
– Не скажу.
– Ну вот, – развел руками Глеб, – а говорите, ничего не скрываете…
– Это не имеет значения, – отмахнулся Потапчук. – У меня сложилось совершенно определенное впечатление, что он сам ни черта не знает. Такое, во всяком случае, у него было выражение лица. И тон.
– Тон – это, конечно, да… – Сиверов вздохнул. – Как бы он – уж не знаю, кто он такой, – не выходя из состояния блаженного неведения, нам с вами шеи не посворачивал – просто так, на всякий случай, чтоб лишнего не сболтнули. А что, конкретно, он вам сказал этим своим красноречивым тоном?
