Виктор Доценко - Черный трибунал
Всего хорошего, Анатолий Ильич, до завтра. Утром встретимся вновь. Советую до этого времени хорошенько подумать.
Сложив бумаги, следователь с силой вдавил кнопку вызова. Появившийся контролер повел Серебрянского длинными пустынными коридорами в камеру.
Тяжелая металлическая дверь с грохотом затворилась, и арестант остался в камере один. Усевшись на шконку, Анатолий Ильич с силой растер ладонями виски.
Естественно, вспомнились: дом в Мытищах, в который из этой лефортовской камеры уже никогда не вернуться, уютная тишина кабинета, стеллажи с любимыми книгами и аквариум с рыбками. Глупые, пучеглазые, наверное, и теперь бьются лбом о стекло, ища выход из замкнутого пространства стеклянной тюрьмы.
Вспоминая своих гуппи, Серебрянский невольно ощущал себя такой же беспомощной аквариумной рыбкой…
И вновь со всей неизбежностью вставал проклятый вопрос: а почему он?
Сидя на шконке, арестант обхватил растопыренными пальцами голову, вспоминал Александра Фридриховича — его самодовольство, его уверенность в своих силах, его наглость, раздражаясь от этих воспоминаний все больше и больше.
Немец, сволочь, конечно же на свободе — а то зачем следак так дотошно расспрашивал о нем? И уж наверняка Александр Фридрихович в ближайшие дни попытается покинуть Россию; за те годы, что они были близко знакомы, Анатолий Ильич научился предугадывать его действия.
Руководить финансовыми спекуляциями не обязательно из Москвы.
Безукоризненно исполненные загранпаспорта на липовые имена, с мультивизами и его фотографиями у Немца есть: как-то в пароксизме доверия Александр Фридрихович показал в Мытищах несколько штук, и предусмотрительный Серебрянский, понимая, что такая информация дорогого стоит, постарался запомнить фамилии.
И вскоре, сидя где-нибудь в Цюрихе или Берлине, Миллер и не вспомнит, что в его жизни был когда-то человек по фамилии Серебрянский. Что ж, все правильно: Миллер всегда верил исключительно во взаимную выгоду. А когда наймит стал ему не нужен… Нечего надеяться, что Немец протянет ему, Анатолию Ильичу, руку помощи: попробует договориться со следователями, наймет хорошего адвоката, в конце концов, хотя бы передаст в «Лефортово» какой-нибудь еды! Дудки!
Так почему же тогда он, Серебрянский, должен молчать о Немце?!
Пружинисто поднявшись, Анатолий Ильич подбежал к металлической двери, забарабанил по ней кулаком. Коридорный появился спустя минуты три, заглянул в глазок, затем опустил «кормушку».
— В чем дело?
— Мой следователь еще на месте?
— Не знаю. А что?
— Хочу сделать заявление…
Минут через двадцать арестант вновь переступил порог уже знакомого кабинета.
— Хочу сделать чистосердечное признание, — произнес он.
Ни единый мускул не дрогнул на лице следователя.
— Я вас слушаю. Присаживайтесь. — Он кивнул сопровождающему контролеру, и тот поспешил выйти.
Опустившись на привинченный к полу табурет, Серебрянский вцепился в край стола.
— Я могу писать сам, не диктуя?
— Можете, — согласился собеседник, придвигая ему пустые бланки.
С нажимом, как на уроке в первом классе, Анатолий Ильич принялся писать. Первый листок вскоре закончился, и Серебрянский попросил второй, затем третий…
Спустя минут сорок «чистосердечное признание» было подписано.
Следователь читал показания долго и внимательно, то и дело задавая вопросы:
— Стало быть, считаете, что Миллер попытается покинуть Россию?
— Я все написал. Сам видел у него целых три загранпаспорта. Фамилии, на которые эти документы оформлены, я запомнил, — поспешно проговорил Серебрянский.
— Вы уверены? — с явным интересом спросил следователь.
— У меня хорошо натренированная память. Я ведь врач, мне надо постоянно держать в голове сотни наименований лекарств, препаратов, специальных терминов.
Неужели трудно запомнить какие-то фамилии?
— Поня-ятно. — Собеседник вновь погрузился в чтение, дочитал листок до конца и вернулся к предыдущему. — Вот тут вы пишете, что после того, как вы выстрелили, оружие из ваших рук выбил некий неизвестный.
— Я не смог рассмотреть его лица, потому что сразу потерял сознание, — с большей поспешностью, чем следовало, отозвался арестант. — Пришел в себя лишь на Кутузовском проспекте. Если надо, можем съездить в «Саппоро», покажу, где стоял я, где Габуния, как я стрелял.
— В проведении следственного эксперимента пока нет необходимости, — отмахнулся следак, шелестя листками. — Вы пишете, что должны были инсценировать покушение и на самого Миллера. Не проще ли было открыть стрельбу в ресторанном зале? Один выстрел в Габунию, второй — в Миллера, бросить оружие и-на выход.
— Наверное, так и следовало поступить, — согласился Серебрянский и, шмыгнув носом, произнес задумчиво:
— Если бы я был умнее…
— Что бы тогда? — Следак отложил бумаги.
— Я бы не стал инсценировать покушение на Немца. Я бы его пристрелил…
* * *«Почему? Почему, имея возможность стрелять в „Саппоро“ на поражение, Лютый не стал этого делать? Почему не стрелял и на Кутузовском проспекте, когда Андрей с пистолетом в руке рванулся к нечаевскому „форду“? И где находится взрывной заряд, дистанционный пульт к которому обнаружен у Нечаева? Если „Черный трибунал“ вплотную занимался Немцем, то логичным было бы предположить, что взрывчатка заложена там, где случалось бывать Александру Фридриховичу, а стало быть, и его телохранителям. Почему же тогда Лютый не нажал на кнопку?
Почему действия этого человека выглядели столь нелогично? Почему?»
Сколько ни бились над этими вопросами Савелий Говорков и Андрей Воронов, сколько ни строили догадок, ответов так и не нашли. И встреча с Константином Ивановичем, запланированная через пару дней после событий в японском ресторане, должна была прояснить если не все, то многое…
…Сидя за рабочим столом, Савелий сосредоточенно курил, и по движениям его руки, стряхивающей пепел, было заметно, что он внутренне напряжен, словно пружина.
Выглядел Бешеный жутковато: на левой скуле расплывался огромный чугунный кровоподтек, нос распух, правая рука со сбитыми костяшками пальцев безжизненной плетью свисала вдоль туловища.
Но и Андрей то и дело прикасался к пластырю на лбу, морщился от боли и озабоченно поглядывал на свое отражение в зеркальном шкафу.
Богомолов, желая приободрить гостей, произнес как бы в шутку:
— Ничего, шрамы украшают мужчину.
Хозяин лубянского кабинета смотрелся бодро, точнее, старался выглядеть таковым. В конце концов, дело сделано: исполнители обоих «трибуналов» в руках УПРО, оперативная часть задания выполнена, и теперь осталось выяснить все детали, разобраться в скрытом механизме и мотивациях ликвидации, а главное, выяснить, кто все это время стоял за многочисленными загадочными смертями высокопоставленных московских мафиози. Впрочем, имя человека, «заказавшего»
Амирана Габунию, было уже известно: на втором допросе Анатолий Ильич Серебрянский сознался в этом «эпизоде».
Как и следовало ожидать, бывший военврач, понимая, что солнце ему не светит, но хотя бы появилась надежда смотреть на него в клеточку, сохранив свою драгоценную жизнь, подробно, со всеми деталями описал, где в момент выстрела стоял Амиран, где находился он сам, киллер, из какого положения стрелял, что произошло после этого. Анатолий Ильич даже предложил съездить в ресторан для проведения следственного эксперимента, однако в этом пока не было необходимости.
— Но главное не это, — комментировал Богомолов. — Серебрянский собственноручно написал «чистосердечное признание» и указал имя заказчика — Немца. Этого более чем достаточно, чтобы арестовать Миллера хоть сегодня, — удовлетворенно резюмировал он, демонстрируя друзьям протокол первого допроса.
— Кстати, а где он? — оживился Бешеный, зашелестев листками протокола.
— Исчез — как в воду канул. В офисе «Защитника» не появляется, дома его тоже нет. Жена Людмила второй день сидит дома пьяная, полностью потеряла чувство реальности, ни на один вопрос ответить не в состоянии. В квартире Миллеров засада, днем и ночью дежурит усиленная группа захвата.
— Просидеть с пьяной Миллершей сутки под одной крышей — это уже подвиг, — удовлетворенно хмыкнул Андрей, питавший к жене Александра Фридриховича особую ненависть. — Ну очень сочувствую вашим ребятам.
— Бог с ней, с Миллершей, — отмахнулся Богомолов, слегка улыбнувшись. — Главное теперь — задержать Немца. Но шансы взять его на квартире минимальны.
Он-то человек неглупый и наверняка понимает, что дома его ждут точно так же, как и по известным нам адресам.
— Значит, в бега подался, как обычный уголовник? — уточнил Говорков новый статус Александра Фридриховича.
— Получается так.
— А что будем делать? — В голосе Воронова послышалось беспокойство.
