Михаил Серегин - Пациент мафии
– Ну все! Поехал я.
Он повернулся и вышел вслед за шофером. Входная дверь закрылась за ним с мягким щелчком. Они прошли по широкому коридору, устланному ковровой дорожкой, и сели в кабину лифта. Шофер нажал на кнопку.
– Меня отвезешь, – строго сказал Корнеев, – и поступаешь в распоряжение супруги. Чтобы машина всегда на ходу была! Ты меня понял?
– Само собой, Сергей Иваныч! – рассудительно сказал шофер. – Я беспорядка, сами знаете, не люблю. У меня все в ажуре должно быть.
– Ну то-то! – кивнул Корнеев. – И о том, что я тебе раньше говорил, – помни!
– А это уж как закон, Сергей Иванович! – важно насупился шофер. – Язык за зубами! Кто бы ни спрашивал… Не первый год, Сергей Иванович!
Корнеев хотел еще что-то сказать, но подумал, что все это не имеет никакого значения и словоохотливость напала на него просто от волнения.
Лифт остановился, и они вышли в гулкий вестибюль, залитый сумеречным светом. Охранник, ухмыльнувшись, отдал им честь и помог открыть двери. Они вышли на улицу.
Разгоряченное лицо Корнеева обдало свежим утренним ветерком. Небо на востоке было окрашено золотыми и розовыми красками зари. Отяжелевшие от росы цветы на клумбах еще не раскрылись. С проспекта доносилось нежное шуршание проносящихся автомобилей.
Шофер деловито подскочил к «Мерседесу», откинул багажник и с преувеличенной бережностью поместил туда чемодан. Затем он распахнул дверь перед хозяином, и тот, кряхтя, уселся на заднее сиденье. Дверца захлопнулась, и затененные стекла отделили Корнеева от окружающего мира.
Он откинулся на спинку сиденья и попытался расслабиться. Рука нащупала в кармане пачку сигарет. Он достал одну и сунул в рот, крепко зажав губами. Усевшись на свое место, водитель расторопно обернулся и, щелкнув зажигалкой, поднес огонек к сигарете хозяина. Корнеев затянулся, выпустил изо рта клуб дыма и коротко кивнул.
Шофер убрал зажигалку в карман и вопросительно взглянул на Корнеева.
– Едем! – сказал тот, взглядывая на башню своего дома со смешанным чувством сожаления и облегчения.
Водитель сделал необыкновенно серьезное лицо, повернул в замке ключ зажигания, подождал, пока мотор наберет обороты, сдал немного назад, развернулся и медленно вывел «Мерседес» со стоянки на широкую ленту Ленинского проспекта. Набирая скорость, автомобиль покатился в сторону улицы Лобачевского.
Корнеев не обратил внимания на старый, салатного цвета «Москвич», припаркованный возле бордюра. Однако человек, сидевший за рулем «Москвича», не оставил без внимания выезд темно-синего «Мерседеса». Едва лимузин промчался мимо, он поднес к уху трубку сотового телефона и бесстрастно произнес:
– Он проехал. Как поняли?
Видимо, поняли его хорошо, потому что звонивший удовлетворенно кивнул, спрятал трубку в карман и, развернув «Москвич», поехал в центр города.
Корнеев, погруженный в свои думы, продолжал курить, стряхивая пепел куда попало. По сторонам он не смотрел и не видел, как в полусотне метров от перекрестка из промежутка между домами выскочил утренний велосипедист и, выехав на мостовую, пристроился позади «Мерседеса». На велосипедисте была синяя бейсболка с длинным козырьком, синее короткое трико в обтяжку, кожаные кроссовки и тонкие кожаные перчатки. На багажнике лежал небольшой сверток. Низко наклонившись к рулю, велосипедист с усердием выжимал педали.
Ближе к перекрестку «Мерседес» сбросил скорость – впереди зажегся красный свет. Велосипедиста светофор не смутил – работая педалями, он догнал машину Корнеева и, проезжая мимо, внезапно распрямился и, вытянув руку, быстро положил на крышу автомобиля какую-то коробочку, которая тут же прилипла к металлу, словно приклеенная.
Не сбавляя скорости, велосипедист помчался дальше, у самого перекрестка ловко выскочил на тротуар и, свернув направо, покатился по улице Лобачевского, пользуясь тем, что тротуар в этот час был практически свободен от пешеходов.
Доехав до первого подъезда, велосипедист въехал во двор, поставил велосипед у стены и, сняв с багажника сверток, вошел в дом. Встав под лестницей, он быстро вытряхнул из пакета завернутый в него костюм и надел прямо поверх трико. Бросив пакет и бейсболку тут же под лестницей, он вышел во двор и, снимая на ходу перчатки, направился переулками на остановку автобуса.
Водитель «Мерседеса» тоже не обратил особого внимания на прыткого велосипедиста. Дождавшись, когда на светофоре вспыхнет зеленый, он прибавил газу и, проскочив перекресток, помчался дальше – туда, где лента проспекта ныряла в зеленую тень парка.
Обгоняя неспешно ползущий троллейбус, водитель невольно скосил глаза влево, где блеснула холодная поверхность небольшого пруда, – и в этот момент страшной силы удар обрушился на него откуда-то сверху, опалив огненным дыханием и вдавив в рулевое колесо.
Покореженный и объятый пламенем «Мерседес» швырнуло поперек дороги, и он, сбив столбики ограждения, рухнул в холодную, покрытую ряской воду, подняв фонтан сверкающих брызг.
Корнеев ничего этого уже не ощутил и не увидел – взрывом магнитной мины ему оторвало голову.
– Ладыгин, к вам там пришли! – сурово сообщила палатная няня, заглядывая в приоткрытую дверь.
Вообще в палату она заглядывает нечасто – то ли из-за своей суровости, то ли из-за низкой зарплаты. Если рассчитываешь на некие услуги с ее стороны – готовь денежки. Няни вступили в рынок гораздо раньше, чем даже олигархи, и их на милосердие не возьмешь.
Моя травма оказалась гораздо серьезнее, чем я думал. Травматолог, зашивавший мне рану, счел нужным показать меня невропатологу – тот осуждающе поцокал языком, колесо завертелось, и я оказался в результате на больничной койке. Больница была самой обыкновенной, без претензий, с вечными нехватками того или другого, но меня это не очень шокировало, потому что к вечеру мне действительно стало плохо, и я не обращал внимания на мелкие неудобства.
Однако больница остается больницей – меня лечили, и через три дня я почувствовал себя значительно лучше. Коллега, меня лечивший, смущенно признался, что не рассчитывал на такое быстрое восстановление, тем более что полную реабилитацию они провести не в силах из-за недостатка в медикаментах.
– Так что, в принципе, я могу вас выписывать домой. Все равно вам самому придется позаботиться о лекарствах. Но худшее, думаю, позади. Голова у вас достаточно крепкая.
Однако я предпочел задержаться в больнице. Уж очень мне не хотелось возвращаться в тот водоворот событий, который засосал меня в середине мая. Лишь только я представлял себе перечень вопросов, которые посыплются на меня в кабинетах следователей, старших коллег по работе и прочих должностных лиц, как у меня пропадало всякое желание выздоравливать.
Пока я находился в плачевном состоянии, меня навещала Марина. Я словно во сне видел ее хрупкий силуэт и слышал заботливый грудной голос, доносившийся до меня откуда-то с другой планеты. К общению я был не слишком расположен и, боюсь, за время этих встреч не произнес и трех слов.
Она неизменно приносила мне фрукты, которые, вследствие моей немощности, поедали соседи по палате. Я называл их про себя Анонимными Алкоголиками, потому что все трое попали в отделение по пьяному делу. Одному жена пробила голову утюгом, другой подрался на праздничных гуляниях с омоновцами, а третий вообще ничего не мог сказать по поводу своей травмы и только повторял: «Помню – вышел я в тот день пивка на углу попить…»
Они все были уже выздоравливающими и день-деньской мотались по отделению, ища, чего бы поесть и покурить. Но больше всего все трое мечтали выпить и каждый день просили врача их выписать. Он держал их только в целях борьбы с алкоголизмом.
Два дня уже я чувствовал себя вполне прилично и надеялся на встречу с Мариной. Но она не появлялась. Мне приходилось убивать время воспоминаниями и рассказами моих соседей по палате о бесконечных беспросветных пьянках, которым они посвятили свою сознательную жизнь.
Поэтому, услышав лаконичный доклад палатной няни, я немедленно покинул свое койко-место и поспешно вышел в коридор. Час для свиданий был неурочным, и персонал решил на сей раз проявить принципиальность, что вообще-то случалось не слишком часто. Мне это качество дается с трудом, и я всегда с уважением встречаю его в других. Поэтому я послушно отправился в вестибюль. В последний момент в голову мне пришла паническая мысль, что там меня может ожидать вовсе не Марина, а, скажем, какой-нибудь громила с бесшумным пистолетом или светлокудрый Чернихин.
Но это оказалась она – Марина. Она стояла возле окна, окруженная ореолом солнечного света, и с напряженным вниманием смотрела на дверь. Увидев меня, она оживилась и шагнула навстречу. На лице ее появилось смущенно-радостное выражение.
– Господи, ты уже встаешь? – сказала Марина с тревогой. – А это не вредно?
