Богдан Сушинский - Севастопольский конвой
Причем неповоротливым в этой ситуации, не имеющим никакого прикрытия с воздуха миноносцам приходилось отбиваться от почти непрерывных атак «юнкерсов»[45]. Во второй половине дня вражеская авиация активизировалась настолько, что почти полностью нейтрализовала корабли поддержки, заставляя их заботиться не о десанте, а о собственном спасении.
– Как там ситуация в лазарете? – напомнил Гродов сержанту о задании, которое тот вместе с двумя своими подчиненными недавно получил.
– Как и было приказано – расположились на рыбачьем хуторе. Пока подводами и мотоциклами из разных батальонов доставлено около двадцати раненых. Часть из них размещена в двух таких вот подвалах – все-таки хорошо, что местные крестьяне расщедрились на мощные винные погреба. Двоим уже сделали операции. Еще шестерых удалось отправить в город на прорвавшемся к берегу бронекатере.
– Мы не должны оставить на плацдарме ни одного своего раненого, – решительно молвил Гродов, обращаясь ко всем, кто оказался сейчас рядом с ним.
– Лазаретчикам я уже так и сказал, – заверил его Жодин. – Что бы ни одна живая тельняшная душа в руки врагам не попала. От вашего имени, в виде приказа. Конечно, если бы подошло еще несколько бронекатеров или мотобаркасов, тогда можно было бы…
Его рассуждения были прерваны вмешательством радиста. У аппарата находился полковник Бекетов, сам голос которого каждый раз казался гласом Господним. Именно он оставался тем посредником между прижатым к морю, теряющим силу полком, и командованием оборонительного района, городом, всем остальным миром.
– Послушай, Гродов. Полк твой действует по всем правилам военной науки. Я бы даже сказал, что он устанавливает каноны особой, десантной, тактики.
– Был бы счастлив, если бы так было на самом деле.
– Это не только мое мнение, это уже общее мнение командования, в частности, всех трех контр-адмиралов – Жукова, Горшкова и Владимирского, а также командующего Восточным сектором.
– Ну если подобное мнение уже возникло… – пожал плечами майор, словно беседа их происходила не в эфире, а в кабинете полковника. Как реагировать на этот отзыв, он пока не знал. – Я так понимаю, что ваша похвала – всего лишь прелюдия к оглашению очередного приказа.
– Правильно воспринимаешь.
– Нам будет приказано идти на выручку второго десанта, роты Зубова?
Полковник замялся. Вопрос оказался настолько неожиданным, что он не сразу сообразил, каким образом на него отреагировать.
– Ты что, майор, действительно задумывался над подобным ходом, над таким решением? Считаешь его возможным?
– По суше пробиться к плацдарму Зубова будет трудновато, но если организовать переброску морем…
– Судя по всему, роты Зубова уже нет. Рация его замолчала, катера ушли в море, спасаясь от «юнкерсов», которые непрерывно утюжили этот плацдарм. Но задачу свою десантники выполнили – приковали к себе несколько частей, которые противник мог бросить против вас. Да и вражеской авиации работу задали.
– Наверное, нужно было высадить ближе к нам, и тогда… Впрочем, ничего в этой партии уже не переиграешь.
Офицеры помолчали, прислушиваясь к тому, что происходит в небе над ними: и над припортовой частью города, и над плацдармом вновь буйствовали вражеские штурмовики.
– Теперь, когда задание по существу выполнено, нам важно спасти твой полк. Политически важно. Если мы его погубим, победа в этой битве за город потеряет свой блеск, свое звучание. К тому же твой полк должен стать основой для формирования других подобных десантно-диверсионных частей морской пехоты, причем на всех флотах.
– Даже если бы речь шла не о моем полке, с таким подходом я бы в принципе согласился.
– Выводи его на западный берег лимана, майор. Прорывайся по перешейку, по прибрежной полосе, форсируй на плотах, но выводи и соединяйся с частями стрелковой дивизии. Считай это приказом.
– Есть, прорываться.
– Сейчас я свяжусь с кораблями поддержки и полевой дивизионной артиллерией, через тридцать минут начнется артналет на перешеек. А ты пока что подтягивай тылы.
20
Гродов взглянул на часы. Сумерки должны были наступить часа через два. Он передал по связи командирам второго и третьего батальонов приказ: с наступлением сумерек всеми силами имитировать атаки на позиции противника или хотя бы подготовку к атакам, после чего, выставляя арьергардные прикрытия, скрытно отходить в сторону Новой Дофиновки.
– Товарищ майор, противник накапливает силы для прорыва по прибрежной полосе лимана, – доложил Владыка. – Первая и вторая роты уже не в состоянии сдерживать противника на этом участке. Тем более что патроны и гранаты на исходе, а на перешейке появилась румынская минометная батарея, которая уже совершила пристрелку по месту предполагаемого прорыва.
– Словом, ты предлагаешь перебросить туда еще и третью роту?
– Так ведь иного решения не существует.
– Оголив при этом весь приморский участок, за которым находится хутор с расположенным в нем лазаретом?
– Ни одна рота из других батальонов прийти нам на помощь не успеет.
Гродов поднялся на ближайший холм и осмотрел позиции батальона, которые вот уже который час пытались удерживать его поредевшие роты.
– Понятно, что прорываться противник будет вдоль лимана, чтобы затем по восточному берегу, плавнями, уходить на север, – признал он правоту комбата. Да и накапливание сил противника на восточной окраине перешейка тоже становилось очевидным.
– Что делаем?
– Отведи бойцов из зоны предполагаемого прорыва.
– Что, просто так, взять и выпустить их?! – архиерейским басом изумился Владыка.
– А ты хочешь, чтобы они прошли по телам твоих моряков?
– Нет, конечно, и все же… Пусть лучше идут по телам собственных солдат.
– Вот мы и поняли друг друга. Оставь небольшой заслон, человек десять, не больше, да и тех – на участке, с которого они тоже способны будут отойти, а всех остальных расположи группами на небольшом расстоянии от лимана, от плавней. Причем маскируй их по балкам и возвышенностям, используя тактику засады.
– Засады, значит?.. – растерянно уточнил Владыка.
– Когда солдаты бегут, у них исчезает воля к обороне, к сопротивлению. Прорываясь таким образом, румыны потеряют еще больше бойцов, нежели потеряли бы при штурмах наших позиций, но зато наши потери окажутся несравнимо меньшими. Отвод начни через пятнадцать минут, причем делай это постепенно, незаметно.
К тому времени, когда минометная батарея открыла огонь по окопам батальона, в них оставалось только одно отделение. Румынские пехотинцы поддержали своих минометчиков, однако это мало что изменило, батальон потерял всего лишь двух бойцов, да и тех ранеными. Сравнительно легко прорвав оборону моряков, противник не сразу понял, что прибрежная степная дорога, по которой он устремился, тут же превратилась для него в дорогу смерти. А еще через несколько минут, когда на перешеек ворвался румынский обоз тех частей, которые все еще держались на другом берегу, по нему и по западному прибрежью ударила корабельная и полевая артиллерия.
– Товарищ майор, – окликнул Гродова радист. – Колобов на связи!
– Что там у тебя, комбат? – взял у радиста трубку командир полка.
– Докладываю: силами двух рот уничтожил эскадрон румынской кавалерии, а затем контратаковал противника восточнее хутора Шицли. На северо-западе от хутора появилось несколько наших танков, которые при поддержке пехоты обошли лиман Большой Аджалык с севера.
– Действия противника?
– Бежит в сторону Булдынки, к перемычке. Разведка донесла, что он окапывается по восточному берегу другого лимана – Аджалыка.
– Вот пусть там и окапывается. Мы же – десантники, нам фронт не держать. Поэтому разбивай свои подразделения на группы, которые, прочесывая степь и истребляя противника, должны отходить к южной части Большого Аджалыка, к Новой Дофиновке. Только учти: отдельные подразделения румын уже прорываются по перешейку и мелководью на восточный берег Большого Аджалыка, а затем отходят на север, в степь. Причем отходят в основном плавнями или по их степной кромке. Напролом идут, поскольку терять им нечего.
– Понял, учту.
– Моряков своих зря не губи, но ряды отступающих старайся прореживать основательно.
– У нас в батальоне это называется «снайперским отстрелом». Кстати, слышу, что в вашей стороне все грохочет.
– Это «снайперским отстрелом» занимается наша артиллерия.
Еще разговаривая по рации, Гродов обратил внимание, что Злотник и Малюта привели на НП пленного младшего лейтенанта, совсем еще мальчишку – худощавого, перепуганного, с застывшими от ужаса, слезящимися глазами.
– Это еще кто такой? – сурово поинтересовался Гродов, вставая перед пленным, как великан перед пигмеем.
– Да вот, в плен взяли… – ответил Малюта.
