Сергей Зверев - Русская рулетка
Котел, обрадовавшись случаю легко покрасоваться перед братвой, устроив Самсону разборку, легко вскочил на эстраду с выкидным ножом в руке.
– Перо мне оставь, – спокойно остановил его Жиган. – Резаный он мне не нужен.
Котел растерялся.
Конечно, Самсон безоружен, руки его прикованы к радиатору, и вообще, он уже порядком измочален, но Котел на голову ниже Самсона, да и никогда не отличался силой. А у Самсона бицепсы толщиной с шею Котла, не меньше. Разговаривать с загнанным в угол Самсоном без оружия Котлу вовсе не улыбалось.
Он сделал было движение назад, но Жиган поднял руку, останавливая его.
– Дай сюда перо! – сказал жестко, и Котел не осмелился ослушаться, схватываться с Жиганом было, пожалуй, пострашнее, чем с избитым в кровь Самсоном.
«А и хрен с ним! Что это я за перо, в самом деле, схватился? – мелькнуло в голове у Котла. – Я его и голыми руками замочу, если нужно будет».
Он протянул нож Жигану рукояткой вперед и тот взял его, слегка усмехнувшись.
Костя Панфилов умел сразу отличать голый понт от уверенности. Вот Мельник, тот человек серьезный, а этот Котел… Так, шавка.
Котел подошел вплотную к Самсону, сидящему у задней стены и, не зная, что делать, пнул его ногой.
Братва заржала.
Но и Котел, и Самсон поняли, что смеются братаны теперь над Котлом, который чувствовал себя в роли главного героя очень неуверенно.
Самсон тут же уловил что-то похожее на сочувствие в настроении зрителей, и в нем вспыхнула надежда. Глупая, слепая надежда на то, что благодаря этому вылезшему перед Жиганом придурку он получил шанс остаться в живых. Если бы он на секунду задумался над этой своей надеждой, то понял бы, что никакого шанса нет, просто вынесение приговора за предательство и приведение его в исполнение немного откладывается, но Самсон не хотел, не мог над этим задумываться, и весь сгруппировался, не обращая внимание на боль и унижение от красных букв на спине.
Пока Котел сидел среди «братанов» на лавке, он хорошо понимал, как ему себя вести – выкрикивать вопросы, сверкать на Самсона глазами, помахивать ножом, – это соответствовало атмосфере, царившей среди зрителей, но стоило ему выйти на сцену и попасть в главные действующие лица, как он растерялся.
– Ну! Говори, падла! – выкрикнул он, сам не понимая, что хочет услышать от Самсона, что именно тот должен говорить.
Неожиданно Самсон улыбнулся.
Это было жуткое зрелище. На лице, которое уже отмечено печатью смерти, губы вдруг разъехались в стороны и сверкнули не выбитые еще Жиганом при вчерашнем разговоре с Самсоном несколько передних зубов.
Улыбка приговоренного к смерти Самсона была последним, что увидел Котел.
Самсон взревел, как раненый слон, и, выбросив вперед радиатор, сам устремился за ним всем телом.
Он был, наверное, и без радиатора раза в два тяжелее Котла. И при всем желании тот не смог бы устоять перед такой атакой.
Радиатор ударил в голову наклонившегося к Самсону Котла. Руки Котла метнулись к голове, но Самсон сбил его с ног своим телом и всеми своими ста пятьюдесятью килограммами грохнулся сверху на радиатор, припечатавший голову Котла к дощатому полу.
Затрещали доски. Жиган, подскочив к Самсону сзади, спокойно ударил его ребром ладони по основанию шеи, ближе к левому уху.
Тело Самсона тут же обмякло и застыло над Котлом, скрывая его от взглядов вскочившей на ноги братвы.
Жиган взял Самсона за правую руку, вместе с пристегнутым к ней радиатором оторвал от пола и перевернул на спину. Самсон бессмысленно таращил глаза, не в состоянии пошевелить парализованными руками и ногами.
Котел лежал неподвижно на полу, но головы у него не было.
У братвы холодок прошел по спинам.
Через мгновение все они догадались, что голова никуда не делась, просто подгнившие доски проломились, и Котел оказался воткнутым головой в пол.
Но страх, который коснулся их сердец при виде безголового Котла, не исчез. Страх был в них. Да и Котел лежал по-прежнему без движения, даже не дергался, мертво лежал, как покойник.
– Ты не захотел говорить с Котлом, так ведь, Самсон? – произнес Жиган, обращаясь к лежащему на полу. – Тебя можно понять, он был невежлив с тобой. Но теперь тебе придется ответить. Потому что вопрос задам я. Скажи мне, Самсон. Так, чтобы все слышали. Сколько тебе заплатил Кудрявый? Ну! Смелее! Повтори все то, что ты мне говорил вчера.
– Двести «зеленых»… – еле слышно прошептал Самсон разбитыми губами.
– Громче! – потребовал Жиган. – Чтобы все слышали.
– Двести баксов, – снова чуть слышно повторил Самсон.
– У тебя, похоже, сил нет? – усмехнулся Жиган. – Я тебе сейчас помогу.
Он подошел вплотную к сидящему на полу, раскинув неслушающиеся ноги, Самсону, сунул свой ботинок ему между ног и перенес на правую ногу вес тела.
– Так сколько тебе заплатили фокинцы, Самсон? – повторил Жиган.
Самсон захрипел, но постепенно голос его набирал высоту и силу. Через секунду он уже не хрипел, а кричал, а еще через секунду – визжал.
Глаза его вылезли из орбит и стали размером с донышко бутылки из-под колы. Когда же взгляд затуманился и утратил осмысленность, Жиган убрал ногу с его яиц.
Вой Самсона пошел на убыль и резко оборвался. Он сидел, хватая ртом воздух.
– Вопрос помнишь? – спросил Жиган.
– Двести баксов! – заорал Самсон.
Собственный крик вывел его из оцепенения, он сделал попытку вскочить и расправиться с Жиганом так же, как с Котлом. Но Панфилов был наготове, он ждал этого момента.
Ударив носком ботинка Самсона в середину груди, Жиган заставил его снова сесть на пол и хватать ртом воздух. А сам повернулся к нему спиной, словно тореадор на арене, за спиной у которого стоит ошеломленный, потерявший ориентацию бык, и поднял руку.
– Я бы мог замочить его еще вчера, – сказал, усмехнувшись, Жиган. – Хотя бы только за то, что он стрелял в меня из «мухи».
Братва недоверчиво загудела.
– Было это, Самсон? – спросил Жиган, повернувшись к нему.
Самсон поспешно кивнул головой.
Ропот в братве сразу смолк.
– Но он стучал и на нас всех, – продолжал Жиган. – И отвечать должен перед всеми. И он ответит. Вы сами вынесете ему приговор. Кто считает, что Самсон не заслуживает смерти, пусть выйдет сюда и скажет. Ничего ему за это не будет. Слово даю.
Жиган знал, что говорил. Никто не выйдет и не посмеет вякнуть против него.
Косте Панфилову не нравились методы, которыми приходилось устанавливать порядок среди братвы, ему многое не нравилось, но…
Другого пока ничего не существовало для того, чтобы держать эту свору в руках. В твердых руках.
И сейчас он должен продемонстрировать твердость своей руки всем, чтобы никто не сомневался.
Он выждал паузу. Ни единого звука не донеслось от замершей внизу братвы.
«Единогласно!» – подумал Жиган.
– С вашего одобрения, привожу приговор в исполнение! – сказал он и, не поворачиваясь, метнул нож, который все еще держал в руке, в Самсона.
Нож вошел точно в основание горла.
Самсон захрипел и откинулся навзничь. Никаких иллюзий он уже не питал.
Показательный процесс был закончен.
Но Жиган чувствовал, что на этом сегодняшнее действо не кончится. Какое-то смутное беспокойство владело им, пока шел этот страшный спектакль.
Он не придал своему ощущению особого значения, оно возникало всякий раз, когда он сталкивался с этим «диким», практически не организованным отрядом, в котором существовала только вертикальная иерархия, основанная на физической силе и способности мгновенно убить человека, который встает поперек пути.
Братва «работала» только во время разборок с соседями, вроде фокинцев, или во время внутренних разногласий, которые решались теми же самыми способами, что и внешние конфликты, – с помощью пистолета, ножа или, на худой конец, кулака с зажатым в нем кастетом.
Усмирить такое стадо было несложно для Жигана, который одолел бы не только каждого из них по одиночке, но одержал бы победу и в том случае, если бы они выходили на него по трое, по четверо. Но управлять этим неорганизованным сбродом не было никакой возможности.
Все свободное от «работы» время братва дурела от водки, карт, «колес», «травки» и баб.
Жиган постоянно ждал какого-нибудь прокола, наверное, этим и объяснялось возникающее у него время от времени ощущение опасности.
Одно из окон стоявшего прямо напротив эстрады главного корпуса блеснуло на солнце, и Жиган среагировал раньше, чем успел подумать об опасности.
Головой вперед он нырнул с эстрадного возвышения вбок и покатился по усыпанному обломками кирпича снегу за невысокий полуразрушенный бордюрчик.
Мгновение спустя на том месте, где он стоял, грохнул взрыв, снесший ветхую ракушку эстрады и обрушив ее на первые ряды деревянных лавочек, с которых посыпалась на землю братва.
Обломки эстрады многим из запрудненских спасли жизнь. Человек десять оказались под обломками и, вытащив пистолеты, принялись палить по окнам корпуса.
