Эльмира Нетесова - Подкидыш
— Куда поедем после Брянска? — спросил Евгений Калягина.
— В Смоленск. А после этого — на профилактику и ремонт. Как договорились. Все по домам. На две недели отдых. Потом снова встретимся и впряжемся в лямку…
Водители, предвкушая короткий отпуск, про сон забыли. О доме, семьях завздыхали. На ужин забыли остановиться. До Брянска домчали мигом. Оставалось лишь последнее. И вот тут, совсем немного не доехали до Смоленска, прокололось колесо. Вышел Евгений глянуть, приметил доску, серую, неприметную, всю в гвоздях. Не случайно напоролись, кто-то подложил, тщательно замаскировав ее.
Не успел разогнуться, получил тяжеленный удар в висок. Николай ничего не понял. Все произошло внезапно. Открылась дверь кабины. Человека не увидел. Лишь газовый баллончик… Что было дальше? Адское удушье. Он потерял сознание.
Кто и как его выволок, куда делись водители и их машина, он не знал.
Ни копейки денег не осталось ни в одном кармане. Хорошо, что уцелели документы. Вот такого и нашла его Варвара на обочине дороги:
беспомощного, ограбленного, полуживого…
Глава 9 ВОСКРЕСШИЙ ИЗ ЖИВЫХ
Оказавшись в телеге, Николай не сразу пришел в себя. Да и то сказать правду стоило, человек не знал, сколько провалялся на обочине без сознания… Он далеко не сразу понял, как груженая фура превратилась в телегу, а Евгений с Григорием — в деревенскую бабу, говорившую с кобылой о брачных объявлениях.
В памяти появился провал. Сколько ни силился, никак не мог восстановить происшедшее. Он долго вспоминал свое имя. И только после встречи с пацанвой на дороге вспомнил все.
«Куда делась машина? Где водители?» Пошарил по карманам, там пусто… До него стало доходить. Вспомнилась рука с газовым баллончиком. Гришка не успел сбросить с подножки грабителя. Тот опередил. Память, как назло, подкинула чей-
то
разрывающий душу крик.
«Кто это орал? Женька или Григорий? Что стало с машиной? Надо сообщить. Но куда, кому? Исчезла вместе с деньгами записная книжка с адресами водителей и Макарыча. Наизусть он их не помнил. Где и как их восстановить? У кого? На все нужны деньги. А их не было даже на кусок хлеба».
Николай мучительно уговаривал себя попросить денег в долг у Варвары, но, глянув на нее, понимал, что эта не даст, не поверит. Ее жизнь била не щадя. И за доверие, пожалуй, за него — в первую
очередь.
«Тут бы самому выжить, хоть немного в себя прийти, чтоб не сдохнуть с голоду», — думал человек, растерявшийся в такой ситуации.
Многое пережил, умел и знал. А тут оказался в чужом месте, среди чужих людей, без гроша.
«Обратиться к ментам? — подумалось однажды, и тут же отматерил самого себя за эту мысль: —
Ворюги деньги украли. А эти душу выколотят. Помогут так, что чертям на том свете закажешь, как к лягавым за помощью обращаться», — сплюнул человек.
«Вот черт, но не жить же мне весь век в этой дыре с чужим бабьем?» — искал выход, думал, не спал
ночами. Он и помогать стал лишь для того, чтобы не спятить.
«Где взять денег на дорогу домой?» — не давала
покоя навязчивая, неотступная идея.
«А почему домой? Надо вернуться к Макарычу, на фуру — к ребятам!» — снова врывается в память чей-то предсмертный вой. И дрогнувшая от ужаса душа снова просила тишины и покоя.
«Хватит мотаться по дорогам. Всех денег не нагребешь. Вон, собирал, копил. Себе во всем отказывал. А толку? Пошли рэкетирам на веселуху! Вот кто меня дураком назовет. И за дело! Эти не копят. Все пробухают в одну ночь. А может, попытаться найти Макарыча?»
Николай вмиг вспомнил, как один из водителей фуры, еле живой, без машины и напарника отыскал Макарыча. Рассказал, как убили сменщика и его оставили лишь потому, что сочли мертвым. Машину угнали. Он без копейки, воруя и побираясь, отыскал Макарыча лишь через полгода. Тот выслушал. Ни один мускул не дрогнул из сочувствия. И сказал выжившему жестко: «Ты меня разорил! Лишился машины, груза, не защитил напарника и сам вернулся босяком! Почему не ты у кого-то, а у тебя отняли? Как посмел вернуться мне на глаза нищим? Я дал тебе машину, оружие и заработок! Ты все просрал! Выходит, я в тебе ошибся. Зачем пришел? Просить и проситься? Но кто поверит и поможет тебе теперь? Кто согласится работать с тобой в паре? Таких дураков не держу! Тебя пожалеть? А за что? Лишь за то, что штаны носишь, но мужиком не стал. Иначе не просрал бы то, что имел. Вали отсюда! И никогда не попадайся мне на глаза! Отваливай! Ты не стоишь даже того, чтоб я тебя размазал. Эта смерть для мужиков! А ты — гнида!»
«Но, может, Гришка жив? Но если бы так, он не оставил бы меня сдыхать на обочине! А мертвый? Если убили? Зачем он рэкетирам? И если убили его, куда делся? А коли оба живы, почему меня оставили?» — мучили вопросы, на какие не находил ответов.
«Вернуться к Макарычу, чтобы услышать о себе вот такое же, как тот выживший водитель? Нет! Лучше век с ним не встречаться», — думает Николай. Ему становится холодно при мысли, что Женька с Гришкой мертвы.
«А ведь и я мог откинуться! Чудом выжил. На- смех себе самому. Коли так случилось, уж лучше затаиться и переждать. Конечно, Макарыч начнет искать фуру. Может, и меня надыбает, но сам», — вздыхает Калягин, понимая, что от этой встречи ему ничего хорошего не светит.
«Может, он уже навещал Арпик? Узнавал обо мне? Хотя нет! Этот к ней не придет. Но стоило бы ей сообщить, где нахожусь, возможно, сыщет деньги на дорогу для меня? Ведь высылал ей…»
— Миколай! Чего пригорюнился, иди, касатик, поешь, родимый! — вырывает Варвара из плена невеселых дум.
Николай видел все и понимал женщину, какой недоставало тепла и мужской заботы.
«Не балована жизнью! Бита ею как барбоска. Тебя бы беречь, любить. Ты вон какая душевная, теплая. Мне б на тебя порадоваться, как на подарок судьбы. Что хоть в этом возрасте шанс дает. Но почему молчит душа и не приемлет бабу? Иль отгорело все в сердце?» — злился человек сам на себя.
— Миколай! Сходи в баньку! Попарься! — предлагает Варвара улыбчиво. А мужик свое:
«Не то тепло нужно. Не банное и не твое…»
Шли дни. Николай привык к чужой семье. Пригляделся. И уж давно помогал в доме не за кусок хлеба. А от души. Он понимал, видел и делал все без просьб. Ему теперь было жаль женщин, к каким присмотрелся и привык.
Он просыпался каждое утро под горластую песню петуха, мычанье коров и свинячий визг, под тихое постукивание подойников. Он знал, Варвара уже поставила на стол кружки с парным молоком. Ему, как мужику, самую большую, литровую. Рядом свежий хлеб. Теплый, как руки Варвары…
Николай помнил, как она вошла в баню, когда он мылся, и предложила запросто:
— Давай попарю тебя!
Николай от неожиданности онемел. Прикрыл мочалкой срамное. А она, намыленная, соскользнула. Он в испуге нагнулся торопливо и упал, прямо в ноги к бабе. Та рассмеялась озорно, звонко. И помогла встать.
— Чего трепыхаешься? Ложись! Выпарю всю хворь и усталь. Жить сызнова захочешь! — ворочала с боку на бок, хлестала мужика березовым веником. А напарив, ушла довольная, что сумела вышибить из человека простуду.
— Миколай, испей кваску! Клюквенный. Пользительный…
Калягин не любил клюкву. Но не хотел обидеть бабу. Пил квас, похваливая.
А ночью, когда Варвара ложилась спать, он видел всю ее из-за занавески. Баба как-то однажды сказала, что человек не должен стыдиться своего тела. Ведь его Бог дал каждому. Стыдиться стоит похоти, пересудов и грязи. Это — грех. И никогда не обращала внимания на Николая, переодеваясь.
Человеку было непривычно такое отношение к наготе, и он переодевался в полной темноте.
Варвара за это подшучивала над ним, но не высмеивала, не обижала.
В этой семье даже девчонки росли просто и бесхитростно, как цветы. Они не боялись взрослых. Не умели лукавить, хитрить. Говорили все, что думали. И с малолетства крепко верили в Бога.
Николай вскоре стал ловить себя на мысли, что привыкает к семье, начинает жить ее заботами. И даже иногда советовал в чем-то, ограждая от ошибок.
Порою ему казалось, что он давно и хорошо знает эту семью. Она сумела не просто приютить, накормить, она отогрела само сердце мужика, показав, что он в этой жизни нужен и может быть любимым искренне.
— Хозяин ты наш! Кормилец! — говорила
Варвара, хваля Николая за всякую помощь. Ох, как грели его эти слова!
«Значит, чего-то стою, не совсем пропащий!». — утешал себя человек. А баба, будто угадала:
— Сам Господь тебя нам подарил, Миколаюшка! Ненаглядный соколик наш!
Мужик сжимал душу в кулак, запрещая ей распускаться в тепле цветком.
Он видел, что даже ершистая, недоверчивая Стешка, и та потянулась к нему. Привыкла, стала доверять.
Николай понимал, остается совсем немного, и затянет его эта глушь, он навсегда прикипит к ней и к семье.
