Ртуть и соль - Кузнецов Владимир Анатольевич
Алина невесело улыбается. Сол замечает, что руки ее слегка дрожат.
– Будем стрелять друг в друга? Приставим стволы к вискам? Лучше к вискам – так надежнее. Если в сердце, может срикошетить от ребер…
Они молчат, вслушиваясь в мерный стук колес. Сомнения черными змейками вползают в мысли. Сомнения и страх. Неизбывный страх смерти.
Нельзя умереть понарошку.
– Я должна тебе сказать… – Алина говорит тихо, почти неслышно. – Я хотела сказать еще там, но не успела. Попала сюда… Я… Я хочу развестись с тобой. У нас не получилось. Мне плохо с тобой. Очень плохо. Наверное, я потому и оказалась здесь.
Сол не отвечает. Он молча раскрывает саквояж, достает бумагу, перо, чернильницу. Он подготовился к этому моменту, хоть и надеялся, что он произойдет позже. Это странно и глупо – оставлять послание собственным фантазиям, но он не может иначе. Он пишет быстро и размашисто, не заботясь о каллиграфии и чистописании. Заканчивает, дует на бумагу, чтобы чернила быстрее высохли. Потом достает пистолеты, тщательно проверяет, заряжает, выкладывает на стол. Пока он занимается ими, Алина пробегает взглядом письмо, дописывает несколько строк. Сол, прочитав, одобрительно кивает.
Письмо он вместе с саквояжем передает кондуктору, обалдело разглядывающему окровавленного пассажира. Золотая монета снимает оцепенение. Уже совсем не чувствуя слабости и боли, Сол возвращается в купе.
Глава двадцатая. Утро после конца
По шумному вокзалу Вурда бредет странный мальчик. Грязный, одетый в заношенное рванье, одной рукой он опирается на грубый костыль, во второй несет небольшой, но, видимо, тяжелый саквояж. Взгляд у него растерянный. Остановив случайного прохожего, он спрашивает, как пройти к банку Баринга. Удивленный джентльмен дает короткие объяснения, и парень направляется в указанном направлении. Город вокруг словно обтекает его, хотя ничего странного или отталкивающего в этом ребенке нет. Разве что глаза. Но разве, кроме собственных родителей, кто-то смотрит в глаза ребенку?
Спичка очень устал. Ему не хочется никуда идти, ничего делать. Нахлынувшие в первые минуты обида и горечь давно ушли куда-то на дно, их вытеснила странная пустота, холодная и в то же время умиротворяющая. Все, что осталось в этой пустоте, – это строчки письма, оставленного Эдом. Спичка запомнил их до последней буквы. Теперь ему кажется, что ради этого письма Эдди и заставлял его учиться читать.
Спичка!
Так случилось, что до Вурда ты доедешь один. Нам с Алиной придется уйти. Я многого не успел тебе сказать и не успею и сейчас, но одно скажу: я не обманывал того надзирателя. Я действительно считаю тебя своим сыном. Мне очень жаль, что я не успел сказать это, глядя тебе в глаза.
Мы с Алиной – чужаки в этом мире и теперь должны покинуть его. Но я не хочу, чтобы ты снова остался совсем один. Возьми этот саквояж. В нем – деньги. Много денег, и все они – твои. Но, прежде чем ты начнешь их тратить, я прошу послушать моего совета. В саквояже – три письма. Первое – в банк Барнинга, второе – в колледж Уэсли и третье – для городской стражи, на случай неприятностей.
Как только прибудешь в Вурд, отправляйся в банк. Там отдашь клерку это письмо и все деньги в черных мешочках и бумажные ассигнации. Себе оставь серый кошелек – на первое время этих денег будет достаточно. В банке по моей рекомендации тебе откроют счет. С этого счета они будут платить колледжу Уэсли за твое обучение. Да, Спичка, я очень хочу, чтобы ты выучился. Это не займет много времени, зато даст тебе крышу над головой и избавит от опасности попасть в работный дом. Потому, когда банкир примет деньги и заключит с тобой договор, ты должен будешь взять у него письмо для ректора колледжа.
В колледже Уэсли отдай мое письмо и письмо банкира ректору. Ты будешь жить и учиться в этом колледже, а банк будет платить за твое обучение. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты можешь окончить учебу. С этого дня все деньги будут в твоем полном распоряжении. Их достаточно, чтобы прожить скромную, спокойную жизнь или провести пару лет в кутеже и удовольствиях. Как ты ими распорядишься – дело твое. Я не буду давать тебе советов и наставлений. Но до восемнадцатилетия прошу тебя делать все как я сказал. Иначе тебя легко могут обокрасть или еще как-то лишить средств.
Третье письмо носи с собой на случай неприятностей со стражей. В нем написано, что ты мой сын, и я отправил тебя учится в Рувд. Это защитит тебя от произвола и грабежа, но не спасет от суда за преступления. Помни об этом.
Я прошу, не считай, что я предал тебя. Если бы я мог, я бы забрал тебя с собой, но дело в том, что и сам я до конца не верю, что выбранный мною путь – правильный. Я боюсь ступить на него, но еще больше боюсь остаться. Здесь меня ждут лишь муки и безумие, которые неизбежно коснулись бы и тебя, останься ты со мной. Вспоминай меня иногда, Спичка, и если сможешь – вспоминай хорошее.
Остаюсь всегда любящим тебя,
твой приемный отец, Эдди Сол
Ниже была приписка, сделанная другой рукой, женской:
P. S. В саквояже – небольшой мешочек на веревочке. В нем два камня. Когда не будешь знать, как поступить, задай себе вопрос, на который можно ответить только «да» или «нет», и достань камешки. Если оба камня белые – ответ «да». Если черные – ответ «нет». Если камни разного цвета – ты задал неправильный вопрос. Не потеряй их и никому о них не рассказывай. Надеюсь, они помогут тебе больше, чем помогли мне.
Эйлин Чайльд
Маленький кожаный мешочек висит у Спички на шее. Он кажется странно легким, почти невесомым. Спичка старается не думать о том, что видел в том купе. Наверное, он даже не помнит этого. Помнит разбитое стекло и кровь в коридоре. Помнит подозрительный, жадный взгляд кондуктора, в котором, впрочем, угадывается суеверный страх. Помнит, как черные мундиры придирчиво оглядывают его, но отпускают – без обыска и вопросов. Помнит лужицу крови на полу и порванную занавеску, словно кто-то оторвал полосу для перевязки. Помнит два пистоля.
Два пистоля, аккуратно лежащие на столе. Со взведенными курками.
Вурд, шумный портовый город, в считаные мгновения поглощает странного хромого ребенка. Он – живой, настоящий – почти немедленно растворяется в бесконечном движении. Когда он исчезает, толпа вновь становится серой и безликой, и глаз уже не в силах выделить в ней отдельную фигуру, личность. Все они существуют лишь в комплексе, каждый, как шестеренка в часовом механизме, созданная для единственного, бесконечно повторяющегося движения. В сером неясном свете они кажутся особенно контрастными и оттого – еще более неестественными.
Наступает новое утро. Утро после конца мира.
Олднонские истории
История первая: Завтрак для Джека
До чего же ужасная стоит погода! Весь день моросил холодный дождь, а к вечеру, как будто дневной непогоды было недостаточно, поднялся туман. Густой и грязно-серый, он заволакивает дома и гасит фонари. Бредущие со смены фабричные работники, понурые и молчаливые, в этом мареве кажутся настоящими привидениями.
Нейдж Тинсоу чувствует себя чужой в этом мрачном месте. Еще полгода назад ей бы и в голову не пришло, что она может так вот запросто оказаться на улице после восьми вечера одна, да не просто на улице, а в Западном Краю, самой бедной части Олднона. Она старается держаться в тени, идти вдоль стен – так, чтобы не привлекать к себе мужского внимания. Люди тут кажутся ей грубыми и жестокими. В большинстве случаев так оно и есть. Тинсоу знает об этих местах только из рассказов прислуги, пересудов и сплетен, обрывки которых можно случайно услышать, когда заходишь на кухню или в кладовую. Нейдж находила их отвратительными, но реальность выглядит отвратительнее многократно. И все же выбора нет.
