Борис Седов - Пленница
— Лицом к стене! — прокуренным голосом прорычала конвойная, а другая — та, что присоединилась к ней у последней решетки, — принялась отпирать одну из дверей. — Проходи!
Тамара шагнула через порог и, не зная, что делать дальше, остановилась, исподлобья изучая узкую длинную камеру с тремя ярусами шконок вдоль стен. На девушку немедленно уставились обитательницы этого обособленного мирка — совсем молодые девчонки и дряхлые старушенции.
Собравшись с духом, Тамара стряхнула с себя оцепенение. Уверенно и четко сказала:
— Привет!
За спиной с лязгом захлопнулась дверь.
— И тебе здравствовать, — прозвучало из глубины камеры,
— Спасибо.
Тамара пошагала по узкому проходу к зарешеченному окну, где в дальнем углу хаты, как объяснял накануне Василий Сергеевич, должна находиться смотрящая и за хатой, и за галерой[12] по прозвищу Коллонтай.
Первым делом надо было представиться ей. И убедиться, здесь ли находится Крошка.
— Присаживайся. Пошамай, — радушно приняла ее Коллонтай и, в который уже раз за последние пятнадцать минут, покачала головой и усмехнулась: — Нет, ну в натуре! Вылитая! Расскажи кто мне такое, ни в жисть не поверила бы!.. Э-эй, подъем, доходяга!
Крошка, до сих пор лежавшая на нижней шконке, уткнувшись физиономией в стену, развернулась и села, спустив босые ноги на пол. Подняла на свою двойняшку застывший взгляд и тут же отвела глаза.
И все… Ни единого слова, ни единой эмоции, ни намека на улыбку.
Столкнись с ней случайно нос к носу на улице, Тамара, наверное, вздрогнула бы от неожиданности: «До чего же похожа!» Но за последнее время ей довелось выслушать столько восторженных реплик насчет их внешнего сходства, что она лишь окинула неопрятную растрепанную девицу разочарованным взглядом и отвернулась:
«Совсем не похожа! Уродина! Да она выглядит лет на пять старше меня! На моем фоне эта девица — воплощение костлявой старухи с косой. У меня, несмотря на то, что я три с половиной года провела взаперти, нормальный цвет кожи. А у Крошки лицо словно присыпано пудрой».
— Перекуси, Лена. Не стесняйся, — Коллонтай, исполняя роль хлебосольной хозяйки, разложила на блюдечке куски сервелата, нарезала по-деревенски крупными ломтями буханку свежего ароматного хлеба, в литровой банке заварила чифир.
— Но…
— Всё оплачено, можешь не менжеваться, — ухмыльнулась смотрящая. — К тому же нам надо серьезно поговорить, а что за разговор за пустым столом? Может быть, налить тебе выпить? Но у меня только водяра.
— Я не пью, — улыбнулась Тамара, сооружая себе бутерброд. После двухдневного поста он был как нельзя кстати. — И о чем нам предстоит разговаривать?
Оказалось, что практически ни о чем. Коллонтай только дала понять, что она в курсе всего, что сейчас проворачивает Крошкин отец, чтобы вытащить свою дочь на свободу. В общак засланы конкретные фишки, чтобы смотрящая взяла под контроль ситуацию с предстоящей подменой, и она за это теперь держит ответ перед питерской блататой. И костьми ляжет, чтобы здесь не возникло никаких невзначаек.
— …Не забудь, что должна тихариться, когда вызовут Калачеву. Даже не дернись. Выйдет Крошка, и все будет ништяк. В первую очередь, для тебя.
— Об этом мне уже сказано столько!!!
— Вот теперь говорю тебе я, — жестко отчеканила Коллонтай. — И больше к этому не возвращаюсь! Ты не дура, сама понимаешь, что может случиться, если запорешь косяк. Пошли, определю тебе шконку.
…В двенадцатиместной хате сейчас находилось двадцать семь человек. Спали по очереди, кто-то даже располагался на тоненьких, как простынки, матрацах под шконками, но Тамаре смотрящая отвела место на третьем ярусе в единоличное пользование, согнав оттуда какую-то молодую девчонку.
— Здесь лежи и без нужды по хате не колобродь. На прогулки не выходи. Пошамать там, чифирнуть тебя позовем, не забудем. Сама же лишь до толчка и обратно. И чтобы больше тебя не слышно, не видно. Усвоила?
— Да. Найди мне хоть какую-нибудь книжку. Чтобы не загнуться со скуки.
— Лады. Книжек тебе сейчас подгоню, хоть зачитайся. — Коллонтай смягчила свой начальственный взор, ободряюще улыбнулась: — Ништяк, Алена. Все образуется. Потерпеть тебе только пару деньков. И гляди, как вызовут Калачеву с вещами, чтобы спала. И ничего не слыхала.
— Все будет путем, — пообещала Тамара и полезла на свой третий ярус.
…Калачеву с вещами вызвали уже на следующий день. Оставалось лишь поражаться, как отлаженно действовал обильно смазанный Василием Сергеевичем механизм — никаких перебоев, никаких проволочек.
Когда Крошку выводили из камеры, Тамара послушно притворялась спящей.
Но вот ее по плечу похлопала Коллонтай.
— Ты в натуре, что ль, спишь?
— Нет, — Тамара развернулась к смотрящей. — Я все слышала. Не думала, что это случится так скоро.
— Я тоже. Но папаша у этой кикиморы умеет все делать резво и чисто. Дочка, увы, удалась не в него. Ты сама-то хоть никогда?
— Никогда, — соврала Тамара, сразу вспомнив о том, как летала и как при этом ей было в кайф, когда переезжала от Монучара к Василию Сергеевичу.
— И не пробуй. Давай-ка, слезай, переезжай на Крошкину шконку. Теперь там твое законное место. Ты, считай, теперь у нас почти центровая…
— Но ведь это ненадолго? — заметила Тамара, перебравшись на кровать — туда, где еще час назад рожей к стене валялась отрешенная от внешнего мира Крошка. — Это только до завтра? А потом я должна сказать на поверке, что случилась ошибка, что вместо меня выпустили другую…
— Если ты скажешь такое, то сдохнешь, — бесстрастным тоном перебила девушку Коллонтай. Она присела за стол напротив Тамары, посмотрела на нее…
Как на бумаге выразить такой взгляд? Написать «с участием»? Но этого недостаточно. «По-матерински»? Это напыщенно. И это неправда. Пусть будет просто…
…посмотрела на нее и положила ей на руку свою большую ладонь.
— Ты умрешь, Лена, это точняк. С первого раза, как бы ты ни клялась и ни божилась, легавые не поверят ни одному твоему слову. И вернут в эту хату. А ночью ты упадешь с верхней шконки и ударишься об пол головой. Или тебя попросту придушат подушкой. И приказ на это придется отдавать мне. Хотя, будь я вольна в своих действиях, я бы сделала всё для того, чтобы ты поскорее вышла отсюда живой и невредимой. Потому что я знаю почти всю историю твоих злоключений. Потому что ты мне симпатична, в отличие от этой шалавы, которую ты подменила и которую я должна была опекать. Здесь у меня не было выбора. Но теперь выбор есть. Так что, объясняю. Если ты вдруг начнешь быковать и пытаться что-нибудь объяснить мусорам, мне поручено замочить тебя при первой удобной возможности. А таких возможностей здесь хоть отбавляй. В результате ты не проживешь и суток. Так же, как не проживешь и суток, если тебе удастся вырваться на свободу. Тебя встретят уже на Арсенальной. Возле ворот. Потому что кое-кому совершенно не надо, чтобы вместе с тобой вышла отсюда наружу и история с Крошкой.
— Что-то в этом духе я и предполагала, — хладнокровно заметила Тамара. — И что мне теперь делать?
— Ничего не делать. Косить под Богданову Ларису Васильевну. А уж тебе подыграют. И следак и доктор в курсах. Они, конечно, заметят подмену, но не вякнут ни слова. А цля тебя единственный шанс остаться в живых — затихариться сперва здесь, в «пятере», а потом и на зоне.
— Секунду! — перебила Тамара. — Что за Богданова Лариса Васильевна?
— Эх, милая! — вздохнула смотрящая. — Тебе даже не назвали имя той, под кого подставляешься? Ну, форшмаки! Эту тварь наркоманскую звали Ларисой. С сегодняшнего дня Лариса — ты.
— Богданова Лариса Васильевна, — пробормотала Тамара, примериваясь к тому, как на слух звучит ее новое имя. — Короче, жизнь дала мне очередного пинка, — грустно усмехнулась она. — Что ж, наплевать! «Пусть будет что будет!» — это мой лозунг, с которым я гордо ползу по жизни. Вот только… Коллонтай, ты поможешь мне проползти через эту «пятерку»?
— А ты еще сомневалась, Лариса?
— Не Лариса, а Крошка, — нервно рассмеялась Тамара.
И в этот момент ее ладонь сжали крепкие пальцы смотрящей.
— Нет, не «Крошка», Лариса, — произнесла Коллонтай. — «Крошкой» эта шалава была лишь для домашних. Здесь ее все дразнили «Гердой». По-моему, это погоняло тебе подходит куда больше, чем ей.
«А ведь это мой мир… Именно здесь, в тюрьме, каким бы диким то ни казалось, я наконец обрету свободу. Впервые за долгие годы я чувствую себя не бесправной рабыней, а частичкой какого-то общества. Пусть я изгой среди изгоев, но, с другой стороны, я равная среди равных!»
— Герда? — переспросила Тамара.
— Да, ты теперь Герда. И уверена, этим ты еще будешь гордиться. У тебя еще все впереди.
— Герда… Гер-да! Ге-е-ер-да…Черт побери!.. Лариса!.. Тамара Астафьева приказала долго жить…
