Андрей Таманцев - Леденящая жажда
Здесь не место. Он должен найти такое, чтобы сразу в десятку. Чтобы все по высшему разряду.
И он такое место знал.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Санкт-Петербург
12 июля 200… года, 14.51
У-у-у. У-у-у. Какой странный акустический эффект в этих дворах-колодцах! Звук как бы пытается вырваться наружу, туда, к маленькому квадратику неба, которое здесь кажется тяжелой свинцовой крышкой.
Жора Кирин всегда, когда заходил в такие дворики, начинал ловить эхо. Когда была середина рабочего дня, дом пустел, будто теряя кровь и силы, а эхо, наоборот, набирало мощь. Но сегодня таким образом он пытался побороть страх. Раньше это чувство было ему незнакомо. А сейчас оно с ним постоянно, после той истории с кассетой про глобальное отравление, которую он собирался обнародовать. По роковой случайности он знает то, что ему знать не положено. Это ему внятно объяснили, пригрозили, что любое слово — и…
В общем, страшно и никуда не спрятаться. Даже в его уютной, маленькой квартирке. Эти дни он был в отпуске без содержания, по причине «некоторых семейных обстоятельств». Так значилось в официальном заявлении. Он надеялся, что скоро все забудется и он снова вернется на любимое (так ему сейчас казалось) телевидение. А вчера опять его вызвали эти люди, и на этот раз уже потребовали «содействия», да так, что никак нельзя было отказаться.
Нужно найти человека. При этом они не знают, как его зовут, чем он занимается и где живет. Маразм! Адрес приблизительный — «дом Раскольникова». Итак, в его задачу входит расспросить живущих в этом доме. Это раз. Под предлогом съемки передачи «Жди меня» попытаться собрать о нем побольше информации. Это два.
Прийти к нему, заговорить с ним, уболтать, уговорить сняться, вызвать «съемочную группу». Это третье, и последнее, задание.
Идиоты!
Он задал им вопрос — почему именно он?
— Вы вызываете доверие… Нам нужен человек с телевидения… Вас никто не заподозрит.
Сами бы в зеркало посмотрели!
Но выбора нет. Ему пообещали большие проблемы, если он не справится. Какие проблемы — не уточнили. Вот поэтому и страшно.
И еще есть фотография тридцатилетней давности. Ее дала женщина, которая в этот раз была с ними в кабинете, Софья Михайловна, — по-видимому, подруга молодости разыскиваемого Кукушкина. Тогда у него была эта фамилия.
«Правильно, я бы тоже такую глупую фамилию сменил», — подумал Жора Кирик.
У одного из подъездов сидел батальон бабушек. «Вот те на, скамейка! — подумал Жора. — Первый раз вижу людей, просто сидящих во дворике такого рода. Как тут вообще сидеть можно? Это же карцер, каменный мешок, камера пыток. А эти сидят! И ничего!»
Бабушки в свою очередь неодобрительно поглядывали на вроде бы серьезного молодого человека, который вел себя как какой-нибудь хулиган-подросток. А Жора, крикнув еще пару раз, прислушался к эху и, поймав на себе осуждающий взгляд местных церберов, нимало не смущаясь, подошел к ним, расплылся в дежурной улыбке телевизионного журналиста:
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, здравствуйте, коли не шутите, — почти хором ответили они.
— Скажите, пожалуйста, где я могу найти вот этого человека? — Жора показал им старую фотографию из лаборатории, которую дала ему Софья Михайловна. — Вроде в вашем доме живет.
— Нет. Не знаем мы такого. Не знаем. Не знаем, — заговорили в один голос бабушки.
— Ой, смешной-то он какой! На зяблика похож, — подобрала очень точное сравнение для молодого Кукушкина одна, самая смешливая из них.
Старушка-веселушка — так мысленно окрестил ее Жора, всем всегда придумывающий прозвища.
— Да нет, не на зяблика, а на селедку! — попробовала поспорить с ней другая.
«Она и сама похожа на селедку, значит, будет Селедкой», — снова подумал Жора.
— Знаете, это очень старая его фотография. Лёт тридцать назад, наверное, сделана. Он должен был очень измениться.
— Так как же, милый, мы его тогда узнать можем?
Не получается! Жора стал волноваться. Веселое трещанье бабулек уже внушало ему ужас. Они могут целый день обсуждать эту фотографию и не сказать ничего.
— Но я уверен, что он живет в вашем доме. Он ни на кого из ваших соседей случайно не похож?
— Постой-постой. Ну-ка дай еще глянуть. Девочки, посмотрите, а не наш ли это Николка? — Самая смешливая бабушка, Старушка-веселушка, скорее всего, была и самой зрячей из них.
— А похож.
— Точно, это он.
— Какой селедкой был, такой и остался, — констатировала Селедка.
— «Каким ты был, таким ты и остался… — проникновенно запела одна из «девочек», — орел степной, казак лихой…»
— Ну, ну, милые. Давайте! — Жора суетливо переводил взгляд с одной на другую. А они продолжали веселиться.
— Ой, да уж лихой он у нас казак! — почему-то захихикали в один голос подружки.
— Ой, орел… — Певшая старушка, видать, давно уже присматривалась к нему.
— Да не орел он, а ободранный воробушек. Мы так его и называем — Иволга. Фамилие у него такое — Иволгин. — Старушка-веселушка была самым полезным информатором.
— А-а-а звать его как? — Жора стал даже запинаться.
— Коля. Николай то есть.
— А по батюшке?
— Что-то отчество у него такое интересное. Ой, память моя девичья, — запричитала маленькая, сморщенная старушка в ярко-розовом джемпере с люрексом.
Кокетка — так обозначил ее для себя Жора.
— Нерусское, что ли?
— Да нет. Самое что ни на есть русское.
— Эр, эр. На букву «эр» начинается.
— Романович?
— Да нет, это бы я вспомнила.
— Родионович. Точно, — сказала Старушка-веселушка, обладающая, по-видимому, не только самым хорошим зрением, но и самой хорошей памятью.
«В яблочко! Ну и имечко Кукушкин себе подобрал! Иволгин Николай Родионович. Здравствуйте, Федор Михайлович…»
— А зачем это он вам понадобился? — игриво поинтересовалась Кокетка.
— Для очень важного дела.
— Интересно, что за дело может быть у Иволги?
— Знаете такую передачу «Жди меня»?
— Ну знаем. Как не знать-то.
— Мы делаем программу про него. Ищет его один человек.
У бабулек после этой фразы лица перекосились, вытянулись как одно — то ли от удивления, то ли от зависти. Заговорили все разом и сказали даже больше, чем нужно. Через пять минут после разговора с ними Жора уже знал практически все из настоящей жизни Кукушкина-Иволгина — не только где живет, но и во сколько приходит домой, что из продуктов покупает, какое белье на балконе сушит.
Поток информации казался неистощимым. Но вот из окна долетели позывные очередного сериала, и бабушек со скамейки будто ветром сдуло. Проблемы героев мыльных опер были для них гораздо понятнее и интереснее, чем проблемы соседа по лестничной площадке.
Деревянная обшарпанная дверь. Безголосый звонок.
«Кажется, будто пахнет здесь мышами и убийством, — промелькнула странная мысль. Жора вообще очень любил сочетать несочетаемое. — Вот только интересно, предстоящим или уже совершенным убийством. И при чем тут мыши? Может, здесь пахнет «невинно убиенными» мышами?»
Он деловито постучал.
Через какое-то время послышалось старческое шарканье тапками. Но дверь не открылась. Жора постоял ещё несколько минут, лотом постучал настойчивей. Ноль реакции. Тапки за дверью притихли. Человек, на ноги которого они были надеты, затаился, как заяц под кустом. Жора постучал угрожающе. Тапки снова зашуршали. Подействовало!
— Кто там? — Голос за дверью был какой-то сиплый и почти безжизненный.
— Николай Родионович?
— Да. Что вам нужно?
— Откройте, пожалуйста. Мне необходимо поговорить с вами.
— О чем?
— Понимаете, я с телевидения…
— Мне не о чем с вами говорить.
— Подождите, не уходите… Вас ищет один человек. Одна ваша старая знакомая…
Дверь со скрипом приоткрылась. На Пороге стоял тот самый Кукушкин. Сравнивая его с фотографией тридцатилетней давности, Жора сделал вывод, что годы его не пощадили. Редкие седые волосы по непонятной причине торчали в разные стороны, как будто только что получили изрядный электрический заряд. Бледное, исчерченное морщинами лицо пугливо скрывалось за, кажется, все теми же очками с толстыми стеклами, что и тридцать лет тому назад.
И глаза… глаза с тем же неуловимым безумием. Однако полностью дверь так и не открылась, ее сдерживала железная цепочка. Жора понял, что шансов попасть внутрь у него все так же немного. Кукушкин-Иволгин с подозрением смотрел в щель дверного проема, как выглядывает устрица из своей раковины.
— Кто меня ищет?
— Я же сказал, одна ваша старая знакомая.
— Как ее зовут?
— Софья Михаиловна.
Старик окаменел. Глаза за толстыми стеклами стали неестественно большими.
— Нет… не знаю такой. Не знаю, не знаю… — выдавил он.
