Олег Приходько - Горсть патронов и немного везения
На территории стало спокойнее, музыка уже не звучала, опустела стоянка за клумбой — осталось четыре машины, среди которых Решетников отметил массивный «правительственный» «ЗИЛ-117» и «Форд» Мезина. Адвокат был еще где-то здесь, на территории, и нужно было действовать с повышенной осторожностью. С Ямковецкой явно произошла какая-то путаница, ведь Столетник говорил, что десятого она приходила к нему в офис, а одиннадцатого находилась на Сиреневом вместе с Майвиным. Значит, либо ее здесь не было, либо бородач лгал, что она нетранспортабельна, и уйти, не проверив этого, Решетников просто не имел права: как наличие, так и отсутствие Ямковецкой в клинике сейчас приобретало важное значение.
«С-сучонок, — злился Решетников. — Прыткий какой! Наблатыкался на психах руки крутить!»
Его огорчало не столько вероломство эскулапа, сколько то, что он не успел спросить о Мезине. Кивком ответив на приветствие обознавшегося мужчины, он оглянулся и вошел в парадное второго корпуса. В полутемном вестибюле у окна сидела девушка, пытавшаяся вернуть уехавшего в «Шевроле» мужчину, и плакала.
— Извините, — тронул ее за рукав Решетников, — где здесь третий изолятор?
— Там, — кивнула она наверх, не удостоив его взглядом.
Сверху по парадной лестнице спускались двое стариков. Решетников задержался у зеркала возле гардероба, пропустил их и прошмыгнул на второй этаж. Длинный коридор с зеленым покрытием на полу изобиловал множеством дверей — видимо, это был административный корпус. В холле сидела толстая, как афишная тумба, надзирательница в белом халате, миновать которую Решетникову не удалось.
— Вы куда? — строго спросила она густым тенором.
— К главному.
— Это не сюда.
— А куда?
— В левом крыле, но у него посетитель, он занят.
— А третий изолятор?
— Третий… а зачем вам изолятор? — насторожилась надзирательница. — Туда только по разрешению главного. Вы к кому, собственно?
— Собственно, я хотел видеть Илону Ямковецкую.
Она удивленно осмотрела его с головы до ног:
— Я доложу главному, ждите! — приказала и решительно встала из-за стола.
— Не нужно докладывать главному, любезная, — улыбнулся Решетников и протянул ей двадцатидолларовую купюру. — Вы мне ее просто покажите — и все. Договорились?
Лицо ее приняло гневное выражение и побагровело, рука потянулась к такой же кнопке, какую Решетников видел за шкафом в кабинете дежурного врача.
— Не надо звонить, — попросил он, — я могу заплатить больше. Только посмотрю — и уйду. Так как?
Она замерла в нерешительности, взвешивая «за» и «против» такого вопиющего нарушения режима, но, видимо, ей здесь слишком хорошо платили.
— Я вызову охрану! — рявкнула она.
Решетников едва успел перехватить ее руку:
— Зачем же так, тетя? — приставил к узкому лбу длинный ствол. — Не хотели по-хорошему — поговорим по-плохому. Мое дело предложить, ваше — отказаться. Вперед! И ключи не забудь.
Она повертела маленькими поросячьими глазками, холодное прикосновение металла и такой же взгляд неизвестного не сулили ничего хорошего.
— Убери… это, — проговорила она, не сумев противостоять привычке командовать даже в такой критический для себя момент.
— Я уберу, — тихо пообещал Решетников, — но если через две минуты мы не перешагнем порог третьего изолятора — достану снова. Пошли!
Он видел, как топорщатся усы на ее губе, слышал злое сопение. Страх перед расправой возобладал, и она медленно, тяжело двинулась по коридору, покосившись туда, где, по ее словам, находился кабинет главврача.
Дверь третьего изолятора была обита беленой жестью, над нею тускло светилась красная лампочка.
— Сигнализацию! — потребовал Решетников.
— Нет сигнализации, — буркнула медсестра-надзирательница, с трудом попадая ключом в скважину.
Дверь бесшумно отворилась. Он втолкнул ее в маленькое помещение с зарешеченным окном и двумя железными кроватями. Одна из них была пуста, на другой лежала молодая женщина, обличьем походившая на ту, что Решетников видел на магдебургской фотографии, но очень худая, с распущенными волосами и темно-синими полукружьями возле глаз, устремленных в одну точку на потолке. Палата освещалась синим дежурным светом.
— Илона Ямковецкая? — подойдя, спросил Решетников.
Женщина не пошевелилась.
— Она не разговаривает. Как отобрали наркотики, так и не разговаривает. И не жрет.
В изголовье кровати стояла капельница.
— Давно она здесь?
— Я ничего не знаю. У меня первое дежурство после отпуска, — монотонно проговорила тумба голосом робота.
— Что вы ей колете?
— Транквилизаторы и нейролептики.
— Какие?
— Какие дает главврач.
Он потормошил Ямковецкую за плечо, ущипнул, заглянул в расширенные зрачки. Она по-прежнему не реагировала.
— Что кололи в последний раз?
— То, что дал главврач.
Решетников перевел на нее исполненный решимости взгляд:
— Сейчас пристрелю, стерва старая! Ну?!
Она готова была лопнуть от злости — глаза налились кровью, челюсть с двойным подбородком затряслась.
— Атропин, пирроксан, — выдохнула, скрипнув зубами. «Значит, Майвин заплатил, чтобы ее накололи курареподобными препаратами, — подумал Решетников. — Почему-то ему понадобилось от нее на время избавиться».
— Ложись! — приказал он решительно.
— А?! — вытаращила глаза тумба и попятилась.
— Ложись, я сказал! — Решетников толкнул ее на матрац, пристегнул ноги желтым ремнем из толстой кожи, какими были оснащены обе кровати в изоляторе. Затем поддел лезвием ножа тонкий телефонный кабель сигнализации.
— Считай до ста, — бросил напоследок от двери. — Если выйдешь отсюда раньше — останешься без ужина.
Он вышел в коридор, запер дверь; проходя мимо холла, бросил ключ в ящик стола. В левом крыле послышались мужские голоса. Он осторожно выглянул из-за утла и увидел Мезина, шедшего по коридору в сопровождении мужчины лет пятидесяти в темно-синем костюме.
— Надеюсь, ты матери ничего не сказал? — проговорил мужчина.
— Конечно, нет, — ответил Мезин. — Я решил вначале спросить у вас.
Голоса приближались.
«Сейчас накроют», — понял Решетников. Спрятаться было некуда.
— Правильно сделал, хотя я и не знаю, почему ты так решил. Я-то при чем?
— При том, что вы были его другом. А кроме того, имеете дело с наркотиками.
— Я не имею дела с наркотиками, Аркадий. Я имею дело с наркозависимыми больными.
— Да, но мой отец не имел отношения и к ним тоже.
Голоса стали удаляться — Мезин с главврачом свернули на лестницу, не дойдя до холла пяти метров. Решетников быстро преодолел это расстояние, неслышно ступая по ковру.
— Во всяком случае, мне он ничего ни о каких наркотиках не рассказывал, нет оснований волноваться на сей счет.
— Легко сказать! Когда тебя начинают допрашивать в машине, явно в чем-то подозревая, словно отец оставил мне вагон опия и маленькую тележку кокаина.
Снизу, уже совсем издалека, послышался короткий смешок главврача.
— Как он выглядел, этот милиционер?
— Как ряженый из американского вестерна: в пальто, шляпе, небрит. Думаю, под мышкой у него висел во-от такой «смит-вессон»…
Хлопнула дверь. Решетников побежал по коридору, свернул налево. В аппендиксе за стеклянной дверью с инкрустированной деревянной табличкой «Главный врач ШАТОХИН ВЛАДЛЕН НИКОЛАЕВИЧ» остался включенным свет. На столе стояла наполовину пустая бутылка какого-то импортного коньяка, рюмки, несколько стаканов и бутылка из-под боржоми; в большой раскрытой коробке серебрились шоколадки в разноцветных обертках из фольги. Пахло виргинским табаком.
Решетников бросился к телефону, отвинтил крышку в трубке, извлек микрофон и вставил туда капсулу телефонного наблюдения с вмонтированным передатчиком. Несколькими такими капсулами в комплекте с приемником его снабдил когда-то связной с Огарева (впоследствии они были списаны как «Исходящее техническое оснащение» в убыток).
Прихватив в карман пару шоколадок, Решетников покинул кабинет. Теперь следовало подумать, как отсюда выйти, не имея пропуска: в окно справа виднелся катер с какими-то людьми на палубе, слева — двор, опустевший с началом дождя, но все же просматривавшийся отовсюду и напичканный охранниками.
Он не спеша вышел на крыльцо, застегнул пальто на все пуговицы, поправил белый шарфик и, нахлобучив шляпу, вразвалочку направился в сторону КПП, куда умчала машина адвоката. Поравнявшись с главврачом, приподнял шляпу и поклонился, и в этот самый момент щ всех трех корпусов послышалась пронзительная сирена, похожая на автосигнализацию.
«Эскулап очнулся», — равнодушно подумал Решетников, но шагу не прибавил, а спокойно дошел до «ЗИЛа», сел на пассажирское место и приставил к виску задремавшего было водителя «генц»:
