Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)
– Разумеется, сэр.
– Кто их будет принимать?
– Два наших офицера: Джеймс Мартин и Джордж Юматов.
– Юматов? Он что, русский?
– Канадец русского происхождения.
– В пути среди русских пленных могут быть эксцессы. Передайте Мартину и Юматову, чтобы фиксировали каждый их шаг. Наши люди должны быть максимально предупредительны и не давать поводов для недовольства представителям советских властей. Если хоть одного англичанина не выпустят из Одессы, виноваты в этом будем мы.
А у носа корабля сгрудилась группа советских офицеров вокруг генерала Ратова.
– Как видите, моя идея сработала блестяще! – потирал руки Ратов. – Буянить на глазах английских стариков, женщин и детей наши горлопаны не посмеют. Да и Файербрэйс заработает немало очков: видите, как много фото– и кинооператоров. Завтра весь мир узнает о том, как тепло провожали союзников простые английские труженики. Политика! – хохотнул он. – А где полковник Мирошниченко?
– У трапа.
– Позвать!
Когда рослый, но рыхлый полковник подбежал к генералу и вскинул руку к козырьку, тот отвел его в сторону и строго спросил:
– Ну что, все идет по плану?
– Так точно, товарищ генерал! Создана целая сеть осведомителей во главе с бывшим майором Поляченко. У всех осведомителей рыльце в пушку, так что стараться будут изо всех сил.
– Очень хорошо. В пути надо выявить всех предателей и пособников. Таков приказ Москвы! Список передадите подполковнику Нурееву: в Одессе он поднимется на борт корабля. Вопросы есть?
– Никак нет.
– Счастливого пути, – пожал ему руку Ратов.
Непрерывная цепочка пленных все поднималась и поднималась на борт судна. У самого трапа произошла заминка. Стоящий рядом с матерью светлоглазый мальчик протянул одному из пленных кулек с едой и большую фаянсовую чашку. Пленный остановился. Взял чашку. Его затравленные глаза обрели смысл. Он благодарно улыбнулся и погладил мальчика по голове. Сзади напирали, подталкивали, а он стоял как вкопанный.
– И все-таки я вам не дамся! – торжествующе вдруг крикнул пленный. – Прощай, Катюша-а!
Одна из поднимающихся по трапу женщин резко обернулась на зов.
– Мишенька-а, не делай этого! – все поняла она. – Я люблю тебя, Миша-а!
Но тот пригнулся, коротким ударом разбил об асфальт чашку и осколком полоснул себя по горлу. Кровь так и брызнула! На трапе раздался звериный вопль, и женщина рухнула без сознания. Она чуть не упала в воду, но подруги подхватили ее под руки и волоком подняли на палубу.
Дико закричали стоящие у трапа англичанки. Залитый кровью и до смерти напуганный мальчик бился в руках матери. Грозно гудела колонна пленных, споткнувшаяся о лежащего в луже крови Михаила.
– В больницу! Немедленно! – пробился к трапу Юматов.
– Ни в коем случае! – пробирался с другой стороны Мирошниченко. – На борт! Он в списках!
– Но он умрет! Истечет кровью.
– На судне должен быть врач.
– Мартин! – взмахнул рукой Юматов. – Хирург на борту есть?
– Есть, – ответил с палубы Мартин. – Но я не уверен, сможет ли он зашить горло.
– В больницу, этого человека надо немедленно в больницу! – кричал Юматов подошедшему Ратову.
– Никаких больниц, – холодно процедил генерал. – Сможете? – спросил он у спустившегося по трапу судового врача.
– Постараюсь, – осматривая Михаила, ответил тот. – Сонная артерия, к счастью, не задета. Думаю, у меня получится! – проснулся в нем профессионал.
– Тогда наверх! И побыстрее! – приказал Юматов подбежавшим санитарам.
Михаила уложили на носилки и потащили наверх.
– Не задерживайтесь, не задерживайтесь, – подгонял Мирошниченко топтавшихся у трапа пленных.
Но уплотнившаяся толпа лишь грозно гудела. Чтобы преодолеть барьер дымящейся крови, надо было сделать два шага по красной луже, всего два шага, но никто, ни один человек не посмел занести ногу над кровью Михаила.
– Мы не пойдем! – неслось из толпы.
– В Союзе нас ждет смерть!
– Пусть лучше расстреляют англичане!
– Да вы что, с ума сошли?! – орал на них Ратов. – Кому вы нужны? Какая смерть? Вас же везут не в немецкий концлагерь, а домой, на Родину!
– Знаем мы эту Родину!
– Все пойдем за Мишкой! Не зарежемся, так удавимся!
Пока пленные шумели, Ратов разыскал бледного как смерть Файербрэйса.
– Дайте солдат! Или полицейских! – требовал Ратов. – По два на каждого. Буйных там человек сорок. Вы меня поняли? По два на каждого!
– Боже мой, какой ужас! – вытирал холодный пот Файербрэйс. – Какой позор! Завтра это будет во всех газетах. А мальчик?! Бедный ребенок, он же этой крови до конца дней не забудет!
– Да кончайте вы! – грубо перебил его Ратов. – Нечего распускать нюни. Крови, что ли, не видели?! Дайте полицейских. Загоним на борт этих мерзавцев – толпа тут же разойдется. А шум как-нибудь замнем. Сделаем заявление для печати, скажем, что это военные преступники или что-нибудь в этом роде.
Файербрэйс невидяще взглянул на Ратова и обреченно махнул рукой:
– Берите, кого хотите. Берите солдат, берите полицейских, только быстрее заканчивайте… кровавую оргию. В конце концов, это ваши люди.
Ратов кликнул Мирошниченко, тот – кого-то еще, и вот уже дюжие полицейские, заломив пленным руки, поволокли тех по трапу. Сопротивляться не было сил.
Безвольно опустив головы, люди позволили втащить себя на палубу. Расторопные матросы загнали их в каюты – и корабль отдал швартовы. Стоявшие на пристани англичане еще долго наблюдали в иллюминаторах помеченные знаком смерти русские лица…
Летели листки календаря, менялись проплывающие мимо пейзажи. Скалистые берега Англии сменяли пляжи Франции, холмистые склоны Португалии, а на «Гордости империи» шла своя жизнь. В туберкулезном отделении время от времени закрывали чьи-то глаза и труп выносили в корабельный морг. Здоровые резались в карты, стучали костяшками домино, лениво слонялись по верхней палубе.
Но больше всех суетился невысокий, остролицый человек с застывшими в виде пуговиц глазами – глава всех осведомителей бывший майор Поляченко. Он успевал побывать и в больничных палатах, и у картежников, и у доминошников. Поляченко вступал в беседы, ругал англичан, сомневался в правдивости советской прессы, выспрашивал, кто где служил, как попал в плен, в каком лагере был, как оказался у англичан…
Поздним вечером раздался условный стук в дверь Мирошниченко, тот впустил осведомителя, налил стакан водки. Поляченко залпом выпил и достал какие-то бумажки.
– Сотрудничали, – передал он очередной список. – Эти добровольно сдались в плен. А эти были полицаями. Дальше – власовцы и специалисты, работавшие на оборонных заводах.
– Молодец, майор, – похвалил его Мирошниченко. – У нас уже более трехсот выявленных врагов народа. Думаю, что органы ваше усердие оценят.
– Я надеюсь, – тот заискивающе опустил наглые глаза. – Я всей душой. Это мой долг.
– Конечно, конечно. Продолжайте в том же духе. Я доложу.
Тем временем «Гордость империи» прошла Дарданеллы, Босфор – и наконец показалась Одесса.
Как только пароход пришвартовался, на борт поднялся коренастый офицер с раскосыми глазами.
– Подполковник Нуреев, – представился он Мирошниченко.
– Прошу в каюту, – пригласил тот.
– С прибытием, – поздравил его Нуреев.
– Спасибо, – кивнул Мирошниченко и протянул кипу списков. – Для вас.
– Хорошо поработали, – ухмыльнулся Нуреев: – Кто постарался?
– Некто Поляченко. Уверяет, что был начальником штаба полка.
– Вот как? И немцы его пощадили?! Или он был им полезен?
– Думаю, возможен любой из этих вариантов.
– Тогда сделаем так, – положил Нуреев на стол один из списков. – Здесь, кажется, двадцать человек? Допишите-ка сюда его фамилию.
– Я?! – отшатнулся Мирошниченко.
– Ну не я же! – в некоем подобии улыбки обнажил зубы Нуреев. – Я его и в глаза-то не видел. А вы больше двух недель, можно сказать, бок о бок. Наверняка хорошо его изучили и поняли, что это за птица.
– Понял! – неожиданно жестко сказал Мирошниченко и схватил карандаш. – Хорошо понял!
– Вот и отлично, – козырнул Нуреев. – Теперь список полный, можно сказать, «очко»! Разрешите принимать груз?
– Принимайте, – с перекошенным лицом выдохнул полковник. А когда вышел Нуреев, он налил полную кружку водки, выпил и рухнул на койку.
На одесском причале вернувшихся на Родину пленных встречала колонна крытых грузовиков. Одних людей загоняли в кузова, других отводили в сторону, третьих несли на носилках в санитарные машины.
Около заглядывающего в списки Нуреева стоял возбужденный Поляченко и указывал на тех, кого тот выкликал. Когда ушли санитарные машины, а следом и колонна грузовиков, на причале осталось двести девяносто восемь человек, занесенных в списки Поляченко. В последний момент рядом с ними поставили носилки с еще живым Михаилом.
