Юрий Гаврюченков - Золото шаманов
«Волга»! – определил я и заметил передний номер Е 676 тт.
– Слава, фашисты!
Мы нырнули в тачку.
– Они за деньгами приехали!
– Понял, – корефан со второй передачи рванул по двору, тёплый движок позволял такие выкрутасы. – Неохота через край борщить, а, чувствую, борщануть придётся.
– Ты что удумал? – забеспокоился я.
– Не ссы, Ильюха, всё будет путём. Где мы, там победа!
– Где мы, там война, – вздохнул я.
– Никто, кроме нас! – изрёк Слава очередной девиз ВДВ и так жизнеутверждающе заржал, что я приготовился к бойне.
Он притормозил перед выездом на Светлановский проспект. Трискелионовская «Волга» тоже остановилась.
– Только не здесь! – выходки с гранатой в кафе мне хватило, чтобы понять беспредельную глубину отмороженности афганца. – Нечего в моём дворе Бабий Яр устраивать! Всю жизнь в тайге отсиживаться – ну его на фиг!
Отговаривать корефана было бесполезно. Заматерелый милитаризм и просушенные в боях мозги двигали Славу на подвиги. Да только подвиги в России, зачастую, уголовно наказуемое деяние. Друган это уже испытал на своей шкуре, но не вразумился и на все удары судьбы отвечал ударами по ней же. Меня этот оголтелый подход не устраивал, к тому же по стрельбе во дворах я был у здешних ментов первый подозреваемый.
– Давай их в лес лучше вытащим, – предложил я.
– В лес? Можно и в лес, – Слава пропустил транспорт и выехал на проспект. – Тебе в какой?
– Давай в Ручьи.
– Лады, – корефан повернул направо. – Если только они за нами поедут.
В боковое зеркало я увидел, что «Волга» двинулась следом.
– Фигня! Где наша не пропадала? – поспешил рассеять я сомнения другана. – Везде пропадала, и ничего!
– Верно, не век же от них прятаться. Они с тебя получать приехали?
– Да вроде пора им платить.
– А ты от них когти рвёшь. Они за тобой гонятся, – продолжал рассуждать Слава. – Значит и в лес за нами поедут. Быки камолые!
– Молодые, глупые. Что с них взять? – я вытащил ТТ, дослал патрон и пристроил пистолет за ремнём на животе, чтобы его можно было легко достать. Прикрыл курткой на случай, если в салон заглянет автоинспектор.
К счастью, на перекрёстке Светлановского и Тихорецкого проспектов мусоров не случилось. Я вспомнил, как летел здесь пьяный, по уши в крови несчастного пацана. Теперь я держал обратный путь. К стрельбе, пацанам и кровопролитию.
За рынком мы свернули направо, на совершенно пустой по случаю позднего часа Северный проспект. «Волга» противника как привязанная висела на хвосте. Патриоты не наглели, но и отпускать нас не собирались, решив преследовать должника, пока он не выпадет из машины с поднятыми руками и не сдастся на милость победителя. Им ведь от меня деньги нужны, а не жизнь. К тому же, интуиция подсказывала, что у трискелионовцев кишка тонка кого-то убить.
От этих мыслей я успокоился и даже радио включил, чтобы пропадать с музыкой. Вместо бодрой мелодии из колонок выполз меланхоличный шансон:
Эх, яблочко, да куда котишься?
В Губчека попадёшь, не воротишься!
Эх, яблочко, да наливной бочок.
Информацию на вас слил один торчок.
От этого откровения камень вернулся на сердце. Я немедленно вырубил приёмник и нервно обернулся. Трискелионовская «Волга» мрачно зырила в заднее стекло нахмуренными мутными фарами. Слава вырулил на проспект Руставели. Там было оживлённое движение, встречались и милицейские экипажи. Меньше всего нам сейчас хотелось оказаться остановленными и досмотренными автоинспекцией, это была прямая дорога в Губчека. К счастью, судьба решила не обламывать нам рога, а может захотела посмотреть на гладиаторские бои. Железнодорожный переезд в Ручьях оказался открыт. Мы проскочили мимо автобазы и свернули на Пьяную дорогу, змеящуюся между сетчатыми заборами дачных участков. В темноте и безлюдье нацисты осмелели. «Волга» осторожно стала нас прижимать к огородам. Корефан уворачивался и одобрительно ругал борзую молодёжь, стараясь не поцарапать машину и не влететь в кювет. Пьяная дорога изобиловала крутыми поворотами и была узкой – две машины с трудом могли бы тут разъехаться. Это осложняло манёвр нашим преследователям, которые вовсе на стремились уделать в хлам свою тачку.
– Щас к крематорию выйдем, там и потолкуем! – с азартом сообщил корефан то ли мне, то ли нацистам.
Пьяная дорога кончилась. Впереди показались угрюмые ворота погоста. Слава сбавил скорость, прижался к обочине и остановил машину. Метрах в пяти позади затормозила вражеская «Волга».
– Готов, Ильюха?
– Всегда готов!
– Тогда пошли, – Слава вытащил из кармана куртки «Вальтер ПП», я достал ТТ, мы синхронно распахнули дверцы и выскочили из машины.
Молодёжь, похоже, не ожидала от нас такой прыти, потому что только начала покидать свой рыдван. Задняя дверца открылась, в салоне включился свет, из машины появилась знакомая фигура веснушчатого боксёра. На переднем сиденье маячил долговязый патриот. Он с чем-то копался и лишь успел высунуть за порог ногу, когда я подскочил и что есть силы пнул по дверце.
– Ложись, падла! – я дважды выстрелил в землю перед боксёром.
У того хватило ума не рыпаться, а может быть выработался страх передо мной. Он пал мордой вниз, а я рванул на себя переднюю дверь и обнаружил долговязого с короткой «Сайгой» на коленях, лихорадочно пытающегося сдвинуть флажок предохранителя. Как оно бывает с перепугу, рычажок залип. Долговязый сбледнул с лица и судорожно дрочил упрямую железяку, перестав обращать внимание на окружающее. Я схватил его за плечо и ткнул стволом в рожу.
– Брось, завалю!
Долговязый покорно замер.
Слава выволок водителя и потащил за шкирку на мою сторону.
Уткнув под нос пахнущий горелым порохом ТТ, я забрал у долговязого «Сайгу».
– Выходи!
Долговязый засуетился.
– Видал? – показал я Славе трофей.
– Ого, – обрадовался афганец. – Валить нас приехали!
– Ты что, петух, – рыкнул я долговязому, который стоял, держась за дверцу, и трясся. – Ты грохнуть меня хотел?
– Н-нет, – быстро ответил долговязый.
– Что ты тогда за «Сайгу» хватался. За оружие хватаются, когда хотят кого-то убить. Вот я, например, хочу тебя убить, поэтому у меня в руках пистолет. Это значит, что я тебя убью.
Слава пинком в сгиб ноги поставил водителя на колени рядом с лежащим ничком боксёром и стал с интересом наблюдать за нами.
– Лавэ с меня приехал получать?
– Д-да, – долговязого колотило.
– А «Сайга» тебе зачем? Хотел деньги забрать и меня завалить?
– Нет…
– Ты же меня грохнуть обещал, если денег не будет, помнишь?
– Нет! – затараторил долговязый. – Это на всякий случай… так… потому что ты это…
– Что я «это»? Что ты молотишь, нервный поносный кролик?
Долговязый забуксовал, белея на глазах. Я несильно ударил его рукояткой ТТ в нос. Потекла кровь.
– Пидорасина тупая! Я тебя с волыной в руках поймал, а ты метёшь, что убить меня не хотел! Кто у Ласточкина сын? Как его зовут? Имя!
В тусклом свете, пробивающемся из салона «Волги», я увидел, что зрачки долговязого со страха расплылись во всю радужку.
– Не знаю, – пробормотал он.
– Кирилла Владимировича! Ласточкина! Знаешь?!
– Д-да, знаю, – закивал долговязый, капая кровью на рубашку.
– Его сына как зовут?
– Какого сына? Я не знаю.
– Он в «Трискелионе» у вас! В клубе! Сын Ласточкина! Его имя?!
– Имя? – долговязый побелел ещё сильнее, хотя казалось, что больше некуда. – Не знаю.
– Сука ты, – выдавил я с разочарованием. – Становись на колени.
Долговязый торопливо бухнулся, как подрубленный, не чувствуя боли.
Я наставил ему между глаз ствол ТТ.
– Выбирай, как с тобой поступить. Грохнуть тебя, пидораса, или ещё нам послужишь? Хотя, что с тебя толку…
– Послужу, – с готовностью заявил нацик.
– Поставь-ка этого на колени, – кивнул я Славе на боксёра, – пусть тоже посмотрит.
Недовольный боксёр был вздёрнут за шкирятник и с некоторым трудом приведён в рабскую позу.
– Окрестим вас сейчас по полной, – я передал корефану «Сайгу», переложил ТТ в левую руку и достал Сучий нож, держа его над головой нациста. – Тебя как зовут, долговязый пидорас?
– Андрей, – пробормотал трискелионовский бригадир.
– Отрекаешься ли ты, сука Андрей, от своего нацистского «Трискелиона»?
– Отрекаюсь.
Мы со Славой даже переглянулись, так легко это было сказано.
– Готов ли ты, сука, всеми силами, верно и преданно служить великому делу истории и археологии?
– Да. Готов, – то ли служить делу науки было не заподло для патриота, то ли он был готов сейчас согласиться с чем угодно.
– Целуй, сука, нож и будешь наш!
Долговязый так истово облобызал окровавленными губами поднесённый клинок Сучьего ножа, будто принимал посвящение в рыцари.
Финка Короля, казалось, отяжелела в моей руке.
– Вставай, сука, и бери нож, – торжественно произнёс я.
