Сергей Кулаков - Курильская обойма
– Ну, давай, давай… – кричали все, боясь оглянуться на зловещий силуэт.
Вертолет поднялся, пошел быстрее. Вот уже под брюхом заблестели морские волны, платформа начала потихоньку отдаляться. Но все равно вертолет еще был очень близко, а пять минут уже давно истекли…
Они отошли метров на сто, когда вся вышка словно подпрыгнула и вдруг превратилась в огненный шар. Вслед за тем донесся грохот чудовищного взрыва, на вертолет понесся косматый смерч из огня и черного дыма. Во все стороны летели горящие металлические обломки.
Люди закричали, охваченные ужасом.
Труба вцепился в рычаг управления, сжал зубы. Ударная волна настигла вертолет, вспышка обдала нестерпимым жаром. Вертолет развернуло и бросило боком вниз. Гибель казалась неминуемой.
Но Труба сумел выровнять машину над самой водой и медленно начал поднимать ее вверх, уходя дальше от пылающей вышки.
Через минуту вертолету уже ничего не угрожало. Он быстро летел на восток.
Все посмотрели назад. На месте платформы полыхал огонь, над ним поднимались густые, черные клубы дыма. Платформа накренилась и медленно уходила под воду.
– Понтоны повредило, – догадался Клещ.
– Капец вышке, – подытожил Толстый.
– Неслабые похороны устроил себе Одзаки, – сказал персонально Роману капитан Лютый.
– Угу, – отозвался тот, прижимая к себе Наташу.
Охотское море, крейсер «Смелый»
Через двадцать минут группа стояла перед каперангом Артамоновым. Лютый сдержанно доложил о результатах операции.
– Все заложники целы? – спросил Артамонов, поглядывая в сторону толпы штатских, сидящих на корме его крейсера.
– Так точно, товарищ капитан первого ранга.
– А платформа, говоришь, того?..
– Похоже, что совсем того.
– Вы за это ответите, капитан Лютый! – вмешался Плетнев. – Вам было приказано сохранить вышку. А вы допустили полное ее разрушение!
– Разрешите, товарищ капитан первого ранга? – шагнул вперед Роман.
Артамонов кивнул.
– Разрушение платформы произошло исключительно по моей вине. Я взял инициативу на себя и позволил Одзаки подорвать вышку.
– Ах, вон оно что? – злобно прищурился Плетнев. – Я так и думал, что именно вы провалите задание. Судя по вашей характеристике…
– Товарищ каперанг, – решительно прервал Плетнева Лютый. – Благодаря действиям капитана Морозова нам удалось освободить заложников и спастись самим. В разрушении платформы его вины нет.
– Ладно, рыцари без страха и упрека, – махнул рукой Артамонов. – Скорее всего, ей и так, и так пришел бы… Разберемся, что к чему. Все свободны. Лютый, задержись на минуту.
Роман поотстал от ребят и заскочил в радиорубку.
– Слушай, земляк, выручай, – сказал он молоденькому радисту. – Жена рожает, не знаю, как она там? Надо срочно позвонить. Не выручишь?
– А куда надо-то? – спросил радист, оттягивая наушник и уважительно разглядывая гидрокостюм Романа.
– Да в Москву всего-то. Связь есть?
– Обижаете, – улыбнулся радист.
Он протянул Роману трубку.
– Пожалуйста.
Роман покосился на него. Вроде в наушниках, не должен услышать.
Он набрал домашний номер Лени, прикрывая нижнюю часть трубки ладонью.
Леня долго не подымал трубку. Роман ждал. Для его благодетеля одиннадцать часов вечера, да еще осенью, это очень позднее время. А ближе к двенадцати – это вообще что-то сродни катастрофе.
Наконец послышался знакомый голос.
– Да?
Роман услыхал звук льющейся воды (связь была образцовой). Не иначе, в ванную забился.
– Леня, здравствуй, дорогой.
– Роман, ты сошел с ума? – кротко спросил Леня.
– Леня, ты просил позвонить, я и звоню.
– Но не ночью же. Кстати, откуда ты?
– Оттуда! Леня, есть информация…
Роман покосился на радиста. Тот, наклонившись, что-то записывал на бумажку, прижимая наушник пальцем.
– Что за информация? – лениво поинтересовался Леня.
– Знаешь нефтедобывающую компанию «Тога»?
– Кондоминиум немцев и японцев, – мгновенно ответил Леня.
– Твои познания не ведают границ, о великий!
– Да-альше, – проскрипел Леня.
– Только что их платформа в Охотском море была уничтожена взрывом и восстановлению не подлежит.
– Это та, что находится недалеко от мыса Терпения? – снова потряс Романа своей осведомленностью Леня.
Теперь голос Лени был совсем другой. Ничего сонного, сплошная концентрация и хищность.
– Именно.
– И ты точно знаешь, что она взорвана?
– Точно, Ленечка. Можно сказать, это я сам ее взорвал.
Роман снова покосился на радиста. Тот все писал, иногда что-то переспрашивая в микрофон.
– И когда, ты говоришь, это произошло?
– Да вот же и говорю, что всего полчаса назад.
– Так чего я сижу?! – возмутился Леня. – Теряю наше время.
– Не теряй, Леня, не теряй.
– Ты на сколько идешь? – спрашивал Леня уже не из ванной.
– Как всегда, на все. Твои.
– Рома, не зарывайся.
– Ну, Леня, ты же меня знаешь…
– Ладно, накину сотню тысяч. За оперативность. Но больше не могу, извини.
– Все, договорились. Когда звонить?
– Позвоните завтра, – металлическим голосом сказал Леня и дал отбой.
Фондовая биржа работала круглосуточно – это Роман установил уже давно. И Леня, невзирая на то, что его вытащили из постели, немедленно помчится туда. Когда дело касалось горящей информации, он забывал про сон и все остальное.
Роман улыбнулся радисту.
– Ну как, родила? – спросил тот, отнимая наушник.
– Нет еще. Сказали, завтра. Как раз успею.
– А-а, – кивнул радист. – Тогда счастливо.
– И тебе того же. Спасибо, друг.
Роман махнул рукой и вышел из рубки.
На корме было многолюдно. Нефтяники, подкормленные моряками, с интересом разглядывали стальные обводы и блестящие пушки крейсера.
Отыскав взглядом Наташу, сидевшую в компании двух молоденьких мичманов, Роман улыбнулся и направился к ней. Он только сейчас понял, как она потрясающе красива.
17 октября, Южно-Сахалинск
Роман курил, пуская дым в потолок. Наташа положила голову ему на плечо, уткнувшись губами в шею, и, кажется, дремала. В гостинице было тихо, только сверху доносились чьи-то веселые голоса.
– Когда самолет? – спросила Наташа.
– Завтра. В полдень.
Наташа замолчала. Роман осторожно потянулся, затушил окурок в пепельнице, поцеловал ее в голую спину между лопатками, туда, где была маленькая родинка.
– Полетели со мной.
Она качнула головой. Да Роман и так знал, что она откажется. Они были слишком разные, чтобы идти дальше вместе. Ничего, кроме секса, их не связывало, и хоть секс, да еще такой, как у них, аргумент весомый, всего остального ему не перетянуть.
– В Москве тебе понравится, – все же сказал Роман. – Поживешь, привыкнешь…
– Что мне там делать, Рома?
– А что ты будешь делать здесь?
– Поеду на Кунашир. Ребят нет, а станция осталась. Мне уже предложили в институте. Я согласилась.
Роман помолчал. С ее любовью к природе «на краю земли» это, безусловно, чудное предложение. В самом деле, не всем же мариноваться в столицах.
– Давай выпьем, – сказал он, приподымаясь.
– Давай.
Наташа села на кровати. Одеяло сползло, но она не стала прикрываться. Роман почувствовал знакомый зуд внизу живота. Сколько можно? Ведь только что… И уже не раз… И все равно, стоило ему увидеть ее обнаженной, он точно зверел и наливался кровью от макушки до пят. Увезти ее силой, что ли?
Сдерживаясь, он подал ей бокал с вином:
– Ну, за удачное завершение нашего путешествия?
Наташа кивнула, чокнулась, отпила совсем чуть-чуть.
– Что так? Не нравится вино?
– Нравится. Но за какую удачу можно пить, если…
Она не договорила, на ресницах ее задрожали слезы.
Роман забрал у нее бокал, поставил вместе со своим на тумбочку. Да, как-то с тостом он не рассчитал. Для него все давно позади, а ее кошмары только начинаются.
– Ну что ты, – привлек он ее к себе. – Ну, перестань.
– Рома, я никак не могу забыть… Только закрываю глаза – и все начинается заново.
– Это пройдет. Очень скоро пройдет. Только потерпи, и все забудется.
– Я не могу… – всхлипывала она в его объятиях. – Я хочу забыть – и не могу…
– Ну, не плачь! Скоро ты все забудешь. Вот посмотришь. А я помогу тебе…
Он начал целовать ее, сперва нежно, потом все более страстно. Наташа отвечала ему, ее дыхание стало горячим и прерывистым. Они опустились на смятые простыни, сплелись в одно целое, и скоро оба перестали что-либо слышать и помнить.
18 октября, Москва
Роман вошел в свою квартиру, разулся и повалился на диван. Долгий перелет утомил его. Поспать толком не удалось. Только закрывал глаза – видел перед собой Наташу. Он и гнал ее, и просил добром, и применял аутотренинг – бесполезно. Так и привез ее с собой в Москву – видением.
Правда, уже на подъезде к городу видение стало меркнуть. Громады домов, забитые машинами дороги, суета человеческого муравейника отвлекали и сносили мысли на другое. Это хоть и принесло некоторое облегчение (Роман со страхом подумывал, уж не влюбился ли он и не засылать ли сватов на Сахалин в лице Лени и Дубинина?), но напустило такой мути на очистившуюся было в общении с природой душу, что он окончательно скис.
