Лев Пучков - Тигр в камуфляже
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев — последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю — Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, — накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), — на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом — дальнем — три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день — поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал — откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна — пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж — есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает — единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто — нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив — никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
***Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего — донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
— Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут — снять повязку, в задницу — и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… — вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. — Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог — вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная — почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые — вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.
«Дядя» разрешил остаться на даче, но предупредил, что он должен большее время суток лежать неподвижно и вставать только в крайнем случае.
Дачка была ничего себе — возвели ее совсем недавно, пристроили в аккуратную шеренгу «новых русских» вилл на краю поселка Солнечный и обнесли высоким забором, чтобы оградить обитателей от завистливых глаз простых смертных. Теперь она во всех углах благоухала ароматом свежего дерева и радовала глаз новеньким кирпичом и уложенной с математической точностью красной черепицей. Правда, кондиционеры не успели врезать, но на такие мелочи Иван внимания не обращал. Заботило другое. Ему предстояло в конце отпуска возвратиться домой, чтобы забрать документы, а у соседей могли возникнуть вопросы: несчастная Аниська и дурачок Мишка до сих пор значились в категории «безвестно отсутствующих», как, впрочем, и сам Иван (сведения, добытые «дядей Сашей» по своим каналам). Ребята «дядиного» приятеля — крутого парня Вовца — упрятали трупы, но ситуацию упрятать никому не под силу — на людской роток не накинешь платок. Этот крутой парень Вовец, кстати, вчера смотрел на него с нескрываемым удивлением. Ивану было стыдно. Наверно, «дядя» описал его своему приятелю, как супермена и пса войны, прошедшего все круги ада. А этот пес, черт его задери, взял и звезданулся с крыльца — есть чему поудивляться… Да, надо крепко подумать, что сказать соседям. Или попросить «дядю», чтобы отрядил гонца за документами. Хотя совестно просить — и так по уши в долгу…
Вторая проблема, которая беспокоила Ивана, — цветные глюки. Такого с ним ранее никогда не случалось. Это ж надо так башкой шарахнуться! Всю ночь чудятся какие-то странные жлобы с мертвыми глазами, голенькая девчонка-хромоножка, которая кажется до боли знакомой и родной, катафалк, бархатный гроб, какой-то милицейский капитан с железными зубами… Тьфу! Надо будет пожаловаться «дяде Саше» — может, обследование пройти, пока есть возможность на халяву…
За воротами послышался шум подъехавшего авто, затем три коротких сигнала. Иван неспешно — как рекомендовал дядя — приблизился к воротам и распахнул калитку. Из белого «рафика» с красной полосой вышла симпатичная дородная дама средних лет, облаченная в белый халат, и начальственно представилась:
— Фельдшер Петрова. Александр Иванович попросил заехать, сделать вам перевязку.
— Ну, слава яйцам! — обрадованно пробормотал Иван, делая приглашающий жест. — Прошу. Вы пока распаковывайтесь, — он кивнул на пузатый баул в руках фельдшерицы, — а я сбегаю в одно место…
— А вот бегать вам нельзя, — строго осудила женщина в белом. — Александр Иванович сказал — полный покой. Куда это вы бегать собрались?
— Ладно, ладно, — смущенно согласился Иван, провожая врачиху в дом — он собирался проскочить в летний душ и наскоро сполоснуться, поскольку почувствовал вдруг, что нехорошо пахнет. Интересно, когда он мылся в последний раз? Вчера — точно не мылся…
Они вошли в дом. Иван расположился на диване, смущенно улыбаясь и украдкой кося на большую аппетитную попу врачихи, распаковывающей баул на столе, — по жаркой погоде халат был надет на голое тело, трусики просвечивали сквозь тонкую ткань, и попа волнительно подрагивала при каждом движении женщины.
— Ох, е-мое! — не удержавшись, всхлипнул Иван, ощутивший, что своевольный фрагмент его организма начал функционировать самостоятельно.
— Что с вами? — озабоченно поинтересовалась фельдшерица. — Голова болит?
— Ничего… — процедил Иван сквозь зубы. — Так…
— Приступим, — бархатным голосом пропела фельдшер Петрова и разрезала ножницами узел на его повязке, ненароком наклонившись и явив взору воина объемные полушария, откровенно выпирающие из-под тесного халатика, который, по всей видимости, был ушит еще в те времена, когда его хозяйке диета не требовалась. У Ивана томительно заныло в желудке, к горлу подкатил комок…
— Нет, я так не могу, — хрипло прошептал он. — Что вы делаете сегодня вечером?
— О! — удивленно воскликнула обладательница полушарий и, бросив заниматься головой пациента, с любопытством уставилась на встопорщенность в районе его причинного места. — У вас, мальчик, судя по всему, было длительное воздержание?
— Очень длительное, — признался Иван, смущенно потупив взор. — Видите — мне стыдно, а он — что хочет, то и делает…
— Ну что ж тут стыдного? — философски заметила врачиха. — Вопрос легко разрешим. Сто рублей — и мы моментально устраним эту неприятность. Мррр?
— Сто? — мучительно покраснел Иван — у него не было ни копейки, дядя забыл выдать за хлопотами.
