Лев Пучков - Тигр в камуфляже
— Вы же со мной!
Все — ваши злоключения кончились. Давайте дальше…
Не дожидаясь, пока Андрей успокоится, Иван вкратце завершил рассказ и вопросительно уставился на представителя. Тот на некоторое время задумался и начал озабоченно потирать ладошки.
— Ммм-да… Однако! Однако… Все, что вы тут рассказали, конечно, очень интересно и злободневно… Хи-хи… Зомби, злодеи… Гхм-кхм… Но, знаете ли… Эмм… Очень того… Не правдоподобно. Это — у НАС? Нет, если бы это где-нибудь в Москве, я бы понял… Там, знаете ли, такое случается — волосы на голове дыбом становятся… Но у НАС?! В нашей области?! Очень, очень не правдоподобно… Вы что ж — хотите сказать, что любой государственный чиновник — и я в том числе… Ха! Нет, ну вы даете…
Он умолк на полуслове, на миг задумался… И тут, в повисшей тишине, злобно зазвонил телефон на столе инспектора. Нет, ничего особенного в том, что у инспектора ГАИ звонит телефон — пусть даже ночью, — не было. Может, по делу кто… Только у Андрея вдруг почему-то нехорошо кольнуло в сердце, дурное предчувствие накатило волной холодного, раздирающего душу страха… Он посмотрел на Ивана — соратник на звонок никак не отреагировал, сидел молча и внимательно наблюдал за выражением лица представителя.
Тот снял трубку и с недовольной гримасой положил обратно на рычажки. Через несколько секунд телефон зазвонил вновь. Домашов крякнул, досадливо пожал плечами и потянулся к трубке.
Тут нервы Андрея не выдержали. Вскочив со стула, он рухнул боком на стол и попытался выдернуть телефонный аппарат из-под нависшей ладони представителя — с окольцованными за спиной руками это получилось из рук вон.
Пиджаки среагировали моментально, метнулись, водворили прыгуна на место, в назидание ткнули кулаком под ложечку и надавили ручищами на плечи, не давая вскочить вновь.
— Не берите! Трубку не берите… — отчаянно завопил Андрей. — Это ОНИ!!! ОНИ!!! Они вас…
— Да успокойтесь вы! — раздраженно прикрикнул на сыщика представитель. — Все под контролем — здесь я, — и, не отрывая взгляда от застывшего в маске отчаяния лица Андрея, поднес трубку к уху.
— Слушаю! Да, Домашов… Кто?.. Это мне ничего не говорит… Что вы несете?! Что значит — «не перебивайте»?!. Вы знаете, с кем говорите?!. Нет, вы что — психопат?.. Что? Ладно — излагайте… — Внезапно он осекся и окаменел лицом. — Понял, все будет сделано! — ответил он через минуту невидимому абоненту и положил трубку.
Андрей с ужасом смотрел на чиновника, как на неотвратимо надвигавшуюся смерть. Иван, напротив, созерцал представителя с каким-то нездоровым любопытством, словно примеривал данную ситуацию на себя — только отвлеченно, понарошку как-то…
— Ну что, хлопцы, — будничным тоном заявил представитель, вставая со стула и направляясь к двери. — Прогуляемся в одно местечко, — и кинул через плечо пиджакам:
— Возьмите их…
Упирающихся пленников без особого труда выволокли на улицу — пиджаки были дюже здоровы и хорошо знали свое дело. Возле крыльца стояли два «ДЭУ-Эспейро», в один из которых упаковали беглецов, затем представитель сообщил куда-то отлучавшемуся инспектору:
— Этих психопатов я забираю с собой, майор. Документально отражать не надо — сами разберемся…
— Вы ошиблись, я капитан, — взволнованно отрапортовал Поляков, которого факт умыкновения двух задержанных совершенно не обеспокоил, а вот неожиданное повышение приятно озаботило.
— Я очень редко ошибаюсь… майор, — многозначительно сказал представитель и бросил водителю:
— В Приютное…
4
Придя в себя, Себастьян обнаружил, что лежит на грубо сколоченных нарах, застланных шерстяной ворсистой материей. Нары располагались в углу просторной пещеры, посреди которой возвышался выложенный из камней очаг. В очаге горел огонь, вокруг, на чурбаках, сидели четверо мужчин и тихо разговаривали на незнакомом языке.
Он шевельнулся, прислушиваясь к своим ощущениям: обе голени и правая рука были упакованы в лубки, ребра сдавлены чем-то жестким, голова туго перетянута толстым слоем материи. Места переломов ныли, но тотальная боль, вгрызавшаяся в голову ненасытной гиеной, прошла.
Люди у очага заметили, что раненый пришел в себя, и неспешно к нему приблизились.
— Я ученый, — пробормотал по-английски Себастьян. — Миссия профессора Вольфгаузена. Катастрофа…
Мужчины опять переглянулись и пожали плечами. Были они бородаты, одеты в папахи и бурки, за поясами — кинжалы в богато отделанных металлом ножнах. Себастьян уловил краем глаза какое-то шевеление в дальнем углу пещеры, затем послышался плач грудного ребенка. Он напряг зрение — над детской люлькой возилась женщина.
— Я не есть солдат, — пробормотал гость по-русски. — Я ученый.
Самолет — катастрофа. Я — не есть враг. Вы мне — помогать. Я вам — хорошо платить.
Бородачи снова переглянулись и как-то странно улыбнулись разом, обнажив великолепные зубы. Себастьян напрягся. Кроме родного, он довольно сносно владел английским и русским языками — далее его лингвистические способности не распространялись. Как объясниться с незнакомцами, которые, судя по всему, кроме горского наречия, ничего более не понимают?
— Нам высе равно, кито ты, — заговорил вдруг один из бородачей, ужасно коверкая русский:
— Ты — гост. Сыпи, атдихай. Зыдэс я хазаин — Советы нэт. Ми тэбэ никому не отдат…
Себастьян поправлялся медленно. Почти месяц он лежал на топчане, пребывая в плену глиняных лубков и жесткого корсета из ивовых прутьев. Женщина — звали ее Абише — ухаживала за больным с ловкостью заправской медсестры: вовремя подсовывала под него узкий жестяной таз, а когда возникала необходимость, беззастенчиво мыла несчастного, не обращая внимания на его смущение.
За это время Себастьян, обладавший выраженной склонностью к постижению тайн чуждой речи, научился понимать язык горцев и произносить нехитрые фразы, необходимые в общении. Мужчины целыми днями спали, играли в кости и ели — с питанием проблем не было. Иногда они на несколько дней отлучались и возвращались обратно, пригоняя украденных в долине овец. Из их разговоров Себастьян понял, что родственный клан Мушаевых — отец, мать и четверо сыновей, — скрывается от властей и поэтому ведет уединенный образ жизни. Впрочем, четвертый сын ни от кого не скрывался — он сучил ножками в плетеной из прутьев люльке и жизнерадостно пускал пузыри. Ему были абсолютно безразличны проблемы взрослых — даже на свое имя и будущее предназначение он никак не реагировал:
«Саид — ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал — расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал — действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души — высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал — кто такой, — этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам — но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо — заминировано.
Что такое заминировано? Граната — знаешь? Да. Вот — очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
— Ты — настоящий волк. — Вопросов он больше не задавал — гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял — у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры — и женщину тоже, — оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
— Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, — так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. — Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
