Эльмира Нетесова - Охота на русалку
— А как нашел бы его?
— А чё искать? Его весь город знает!
— Кто он?
— Да Мишка! Волчков Мишка! Кликуха его — Волчок! Он, сукин сын, грохнул бабу!
— Как узнал?
— Кроме него, некому было такое отмочить. Он с крутыми завяз по горло. А их отловили по ее наводке. Он замочил. А может, не он, хрен их знает.
— Влас, тот Мишка как оказался на чердаке?
— Туда любой могет. И ты, если б с крутыми тусовался. Ты не меня, его лови. Этому смыться из города что два пальца обоссать. А я ничего больше не скажу. Потому что не знаю, а только догадываюсь.
— Поделись!
— Чем? Вот сто граммов могу брызнуть. Больше нет. Гость не должен пить больше хозяина.
— Не хочу пить. Мишка один был?
— Не знаю. Я не видел его. Но он у меня в конце недели аккумулятор купил для машины. Я ему хороший выбрал. Мишка и отслюнил, и угостил. Сказал, что в деревню хочет поехать. А она далеко от города, почти две сотни километров. Ну скажи, зачем теперь в деревню? Значит, залечь на дно. От кого? В той деревне пять старух канают. Да рядом с ними через неделю сплесневеть можно. А он на весь месяц. От крутых он не станет тыриться. Сам за ними хвостом мотался. Вот и посуди. А я, когда аккумулятор отдавал, еще и спросил: «От какой бабы ласты делаешь?» Он и ответил: «Есть одна лярва! Мочалка щипаная! Вот от нее оторвусь и смоюсь…»
— С крутыми видел его часто?
— Он с ними всегда тусовался! Всему городу засветился с бандюками, и сам такой. Но… Меня к этому делу не пришивай. Вы хоть и милиция, но защитить не успеете. Крутые шустрее, они опередят. А я не хочу, чтоб меня достали. Ни с кем не желаю встречаться в темном дворе. Сам видишь, во сколько заканчиваю работу. И не возникай тут. Иначе Ивановна меня засветит, что из хаты менты не вылезают. Эта собака одна на весь город и любого испаскудит, мандавошка лысая! — поспешил закрыть дверь за гостем.
Едва следователь вышел из подъезда, к нему подошла Ивановна:
— А я тут дожидаюсь вас! Вся озябла…
— Сказать что-нибудь хотите? Вспомнили кого?
— Разве Влас никого не видел? Да если б я приметила, сама в милицию прибежала б!
— Вот видите! Жаль, что у нас мало таких сознательных! Все Власы. Ничего не видели, и не слышали, и не знают. Зря время потерял. Ну да ладно! Сами разыщем. Не впервой! — заторопился в отдел. А через полчаса у него на столе уже лежал адрес и номер сотового телефона Мишки Волчкова. Инспекторы ГАИ, дежурившие на всех постах, внимательно всматривались в приближающиеся машины, ожидая желтую «шестерку» с означенным номером, на которой ездил отчим Мишки Волчкова.
Возможно, она прошла по дороге еще до того, как поступила команда задержать машину, сообщить о ней в милицию срочно.
Сотрудникам горотдела было дано указание пеленговать все разговоры с телефона Волчкова.
Работа по поиску и задержанию Михаила кипела даже ночью.
Тихо было лишь в реанимационном отделении больницы. Опытнейший хирург, оперировавший Лельку, делал записи в журнале. Восемь часов он спасал женщину. Извлек пулю, множество осколков стекла вытащил из головы. Их было слишком много. Опасных для жизни — семь. Хватило бы единственного, а тут еще пуля. Надежд не оставалось. Разве только на чудо, какое дарит сам Бог. Но это случается крайне редко.
Хирург отодвинул журнал. В усталых пальцах дрожит ручка. Скольким людям сделал операции, скольким спас жизни? Каждого было жаль. И эту… Ведь молодая красивая женщина, такой бы жить еще много лет. Но… Кому-то помешала. Странное время, мужчины сводят счеты с женщинами с помощью пистолета.
Нет, такого не должно быть! Вспомнились глаза Евгения и сына. Они сидели в приемной, тесно прижавшись друг к другу. Молчали. Кричали только глаза. В них было все: боль, страх, боязнь потери и та любовь, о которой всегда молчат мужчины. Она живет в каждой клетке, в каждом дыхании, без нее немыслима жизнь.
Когда хирург вышел из операционной, эти две пары глаз смотрели на него не моргая. Мужчина и ребенок, казалось, разучились дышать. Их беспокоило одно:
— Жива?
— Пока дышит…
Лельку бережно перевезли из операционной в реанимационное отделение, под неусыпный контроль врачей.
Евгений дождался хирурга, когда тот выходил из больницы и направлялся домой.
— Доктор! — взял Евгения за локоть. — Она будет жить?
Врач вздохнул трудно.
— Я сделал все, что в моих силах. А дальше… Только Господь! — глянул на темное небо.
А через два часа Евгению позвонил дежурный врач больницы и сообщил, что Лельки не стало…
Сын уже спал. Он не дождался звонка и до самого утра верил, что мама оживет, как в сказке, и вернется домой…
Евгений не смог уснуть. Он сидел на кухне, подперев руками голову. Когда-то выводил из подобного состояния своих друзей и знакомых. А вот самого себя потерял.
Он редко говорил о любви, считая, что эта тема слишком личная, ее нельзя мусолить, повторять, что-то доказывать. Любовь, как он считал, то чувство, что держит человека в жизни.
— Лелька! Как же так случилось? Зачем ушла от меня? Может, не любила? Жила со мной ради сына сколько могла, а потом устала. Видно, мало дорожил, не уберег. Уж лучше бы меня убрали те козлы. Как теперь сын без тебя расти будет? Господи! За что так наказал? — заплакал мужик, не заметив наступления утра.
— Пап! Ты чего? Смеешься иль плачешь? — услышал удивленное.
— Нет у нас больше мамки, сынок! Ушла от нас, умерла…
— А как же мы теперь?
— Вдвоем жить будем.
— Пап! Что, если мамку хорошо позвать, может, она вернется к нам?
— Нет, мой цыпленок, чудеса случаются только в сказках. В жизни их не бывает.
— А где теперь мама?
— Душа на небе. А тело в морге. Сегодня или завтра привезем домой, потом похороним. Как все это пережить?
— Пап! А ты не уйдешь от меня? Не бросишь?
— Ну что ты, сынок…
— А мама меня не любила?
— С чего ты взял. Она очень любила тебя…
— Почему бросила? Куда ушла? Иль забыла про нас?
— Она умерла. Конечно, хотела жить. Но ей помешали. Подрастешь, узнаешь, что в жизни случаются беды, они горше болезней, страшнее печалей. Они злы, как горе, их трудно одолеть и передышать. Но надо выдержать, потому что мужики мы с тобой. Понимаешь, сиротина моя? Держись, малыш. Чтоб мамка твоя, глядя на нас с тобой, больше не плакала… Теперь лишь одного хочу, чтоб нашли убийцу! И уж тогда своими руками раздеру гада в клочья. Никто его из моих рук не вырвет, — сжались кулаки до хруста.
Как они прожили эти три дня, Женька не помнит. Мель-кали какие-то люди, кто-то пытался утешить, другие соболезновали, что-то говорили. Он не слышал, сидел молча у гроба, смотрел на Лельку не отрываясь. Ему не верилось, что жена умерла, смерть совсем не изменила ее, и казалось, будто женщина спит.
Ночью, когда посторонние ушли, он даже говорил с ней вполголоса, чтоб не испугать сына. А утром, чуть рассвело, в доме опять появились чужие люди. Женька многих не узнавал. И вдруг услышал злое, как удар:
— Ты уже потерял Лельку! Теперь сына губишь, полудурок? Глянь на ребенка! Он ничего не ел! Куда ты смотришь, идиот? Ее не поднять. Хоть гроб грызи. Иди помоги накормить сына, пока я тебе не навешал! И сам пожри. Совсем в соплях раскис!
Игорь схватил Евгения за шиворот и приволок на кухню.
— Ешь! — заставлял Женьку. Сына кормила Тонька. Даже после похорон они пришли к Евгению и, прибрав все в доме, не оставили одних. Игорь вытаскивал Евгения из стрессовой ситуации, все ночи проводил с ним, а с утра до вечера занимался ларьками, своими мальчишками, успевал заскочить в милицию, справиться о новостях и снова бежал к Евгению, выдирал его из беды. Тот через пару недель стал понемногу оживать, сам кормил сына, потом вспомнил о работе и детском саде. Постепенно научился спать ночами. И уже не подскакивал с постели от каждого шороха и шума.
Игорь сумел встряхнуть и убедить Евгения в том, что смысл в жизни не потерян, что нужно переломить себя и выстоять хотя бы ради малыша.
— Пойми, чудило, мне своих детей никогда не иметь. Антонина не может меня порадовать, нерожающей оказалась. Твоя осталась в сыне и накрепко привязала тебя к жизни. Ты не можешь погибнуть, не поставив его на ноги. А я? Вот и думай, кто из нас счастливее. Тебя всегда ждет твой пацан. А меня? Найдет Антонина другого хахаля и подналадит под задницу.
— Другую найдешь, — отмахнулся Женька.
— Само собой. Но если родился б ребенок, и у нас была б семья. А теперь что? Союз двух отморозков. Для кого стараться и расшибать лоб? Даже думать о завтрашнем дне неохота. Что в нем ждет? Лучше не будет, худшее прошел. Видел в жизни все. Смерть не испугает, потому что жить не для кого. На моей дороге ни одной родной души. Холод и пустота, но ведь к каждому приходит старость. Не приведись мне дожить до нее. Уйти надо вовремя, чтоб никому, а прежде всего самому себе, не стать обузой и наказанием. Вот и подумай теперь, кому из нас за жизнь держаться надо…
