Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем
Петр Петрович со значительным видом поднял палец.
– Вот именно! Когда их преследовали и запрещали, тогда их понимали и хвалили! А стоило все разрешить, и они закончились! Где тот же Солженицын? Какие гениальные романы он пишет?
Шурочка наклонилась и, дыша шампанским, горячо зашептала Юре в ухо:
– Пойдем в мою комнату, они будут еще долго спорить…
В маленькой квадратной комнатке размещались только сервант со стулом и узкая кровать. Перед окном раскачивались ветви какого-то дерева, по стеклу бежали струи дождя. Шурочка щелкнула задвижкой и с улыбкой подошла вплотную. Но ничего не говорила. Смотрела – и все, будто чего-то ждала…
Если бы Юра не выпил пять рюмок водки, он бы не понял – чего. Но опьянение делает человека проще и понятливее, поэтому он отдался на волю чувств, стал жадно целовать девушку, потом увлек ее на кровать, поднял широкую юбку, открывая белые ноги с развитыми бедрами, перечеркнутыми узкими шелковыми трусиками, затем весьма естественно снял их, попутно сбросив домашние тапочки, и, придавая акту раздевания законченность, зашвырнул красный комочек в угол. Беатриса Карловна была бы довольна! Правда, этому она его не учила… Но все равно была бы довольна.
Когда все закончилось, Юра испытывал не столько физическое удовлетворение, сколько огромную душевную радость. Победа! Победа!! Правда, он многого не понял… Может, потому, что каждую минуту ожидал стука в дверь. Он посмотрел на задвижку – хлипкая, не выдержит хорошего толчка…
– Не бойся, – тяжело дыша, сказала Шурочка. – Они как глухари: когда увлечены, ничего не слышат… Я скажу, что готовила для тебя книги.
Юра почесал в затылке… Книги его сейчас не интересовали.
– Так ты, это… девушка?
Шурочка расхохоталась.
– Уже… нет! – Она с трудом произносила слова, настолько сильным был смех. Она буквально корчилась на кровати!
«Что тут смешного?» – растерянно подумал Юра, понимая, что сморозил какую-то глупость.
– Но… была?
Полуобнаженное тело забилось в истерике. Девушка закрыла лицо руками.
– Ну конечно, была! – прорвалось сквозь пальцы. – Разве ты не почувствовал?
Юра посмотрел на простыню, но никаких признаков дефлорации не увидел. Проанализировал свои ощущения – в них таковых тоже не оказалось. 3начит, Шурочка смеется над ним?
– Подожди, ты же говорила, что позвонила мама и ничего не было?
Шурочка перестала смеяться. Одернула бесстыдно задранную юбку, села, обхватив колени, посмотрела изучающе-строго, как ее бабушка.
– Один раз позвонила, другой – не звонила… Разве это имеет значение? Ты же не мальчик?
– Н-н-у, да… – вынужден был согласиться Юра. До него дошло, что он идет по неправильному пути. Образ Беатрисы Карловны Дорн укоризненно качал головой, приложив ладони к впалым щекам. Надо было срочно исправляться.
– Нет, я просто так спросил, извини. По глупости…
Взгляд Шурочки смягчился.
– Ну, пойдем к нашим…
Они вернулись к столу. Там ничего не изменилось. Их отсутствия никто не заметил. Интеллектуальный, а на взгляд Юры, совершенно никчемный и бессмысленный спор продолжался.
– И «Метрополь» – говно! И «Континент»! – бушевал растрепанный и красный папа-не папа. Его окончательно развезло. – Оценивалась не литература, а политика! – Петр Петрович стукнул кулаком по столу. – Если я напишу роман и попаду в струю, то могу получить «нобелевку»… Мое последнее эссе привлекло внимание всей литературной Москвы!
– Пять страниц в сборнике тиражом пятьсот штук?! – вскинула брови Елизавета Михайловна. – Всей Москвы?
– Ну и что?! Заинтересованные люди передают экземпляры друг другу, перепечатывают их, отсылают знакомым… Главное – идея, свежесть мысли! Вася Гольштейн сказал, что его бывшая жена звонила из Парижа и восхищалась тем, как я обозначил проблему! Когда я напишу роман, его переведут во всем мире!
Елизавета Михайловна махнула рукой.
– Не надо романа! Напиши маленький рассказ, направь в редакцию, а потом мы прочтем рецензию!
– Нет! Я не хочу размениваться! Я создам нетленку!
– Петя, ты давно обещал починить унитаз, – деликатно говорила Анна Матвеевна. – Бачок уже два года не работает. Сколько можно с ведром ходить…
– Нет-нет, не принижайте Петину духовность, – возражала Ираида.
Юра ушел, не прощаясь: здесь это допускалось. На прощанье Шурочка вручила ему стопку книг и поцеловала взасос.
Глава 8
Будни диггеров
Август 2002 года. Подземелья Москвы
За эти четыре часа Хорек заработал и содрал две мозоли на руках, несколько раз помер и кое-как снова ожил, как какая-то птица, которая возрождалась из пепла.
Они с Лешим по очереди миллион раз вдубасили кувалдой по замуровке, а потом еще миллион раз, а потом еще миллиона полтора – и, мама родная, они просто осатанели от усталости и нехватки воздуха.
На сегодняшний вечер у Хоря намечалась легкая пьянка по случаю Риткиного отъезда в Днепропетровск, и еще утром он раздумывал, приглашать туда Лешего или нет. Ближе к вечеру Хорь решил, что хоть Леший и со странностями, – не компанейский он человек, если честно… только пригласить его все-таки стоит – легенда московских подземелий как-никак. Только когда Хорь огласил это самое приглашение, Леший прореагировал очень вяло. Ни 70-градусная чача из Абхазии, обещанная кем-то из гостей, ни веселые жопастенькие девчонки (тощие и скучные у Хоря не водятся – это знают все) его не взволновали.
– Работаем, – сказал. – А там видно будет.
Поди пойми ты его. Не компанейский человек, одним словом. Мало того, что они честно отработали шахтерскую смену, с них льет в три ручья и дышать скоро будет нечем, – надо ведь просто-напросто и меру знать.
«Воздух! – пел Костя Кинчев. Мне нужен воздух!!» Под «воздухом» тот имел в виду деньги. «Бабки». Капусту. Лавэ. А жадность фраера сгубила, как известно. А Хорю сейчас нужен самый обыкновенный воздух. Не с вершин Швейцарских Альп, а московский, пусть и пропитанный бензиновыми выхлопами, но относительно СВЕЖИЙ воздух…
– Костю Кинчева помнишь?! – крикнул Хорек в спину орудующему кувалдой Лешему. Ему удалось перекричать и грохот ударов, и гулкое, рокочущее под низкими сводами эхо.
– Кинчев?! Который химку[23] нам продал натовскую?! – Леший долбает в прежнем темпе, даже не обернулся.
– Не, Кинчев, который в «Алисе»!
– Алиса?! Какая Алиса?!
Бум! Бум! Бум!
– Ну, группа такая, – объясняет Хорь, и слова тонут в хрусте раскалываемого кирпича. – Музыка! Танцы! Ладно, неважно…
– Не знаю Кинчева.
В общем, вечеринка накрывшись. К этому все шло. А Леший и в ус не дует.
– Слушай, давай передохнем, что ли? – сказал Хорек.
– А?
– Отдохни, мать твою! – орет Хорь. – Пошли домой!
Леший остановился. Обернулся. На лице написано: не понял. Отворачивается и долбает дальше. Вскоре завибрировал будильник на Хоревой «трубе» – десять минут прошло, сейчас его очередь брать в руки кувалду. Хорь плюнул и встал. Колени не хотели разгибаться – во, доработался! – а руки трясутся мелкой дрожью. Хорь представил, как он такой рукой будет вечером гладить жопастеньких, и ему вдруг стало смешно.
– Ты чего? – улыбнулся Леший. – Второе дыхание?
Хорь сразу помрачнел.
– Не. Так просто.
Он сказал себе, что честно отработает эти десять минут, а потом берет Лешего в охапку и они сваливают отсюда. Или пусть Леший долбает один, если ему так хочется. Но на десять минут Хоря не хватило. Замах становился все короче и слабее, и в какой-то момент руки не удержали кувалду – она просто вывалилась на пол, звякнув железом о камень.
– Все. Она меня сделала, сука. Больше не могу.
Хорь обернулся к Лешему. Луч фонаря скользнул по согбенной фигуре, сидящей на куче выбитого кирпича, по чумазому лицу, расчерченному светлыми вертикальными линиями – следами от пота. Лицо зажмурило глаза и отвернулось.
– Иди домой, – сказал Леший. – Я подежурю здесь.
Хорь вдруг вспетушился, сам не понял, почему.
– Какого хрена? – каркнул он севшим от пыли голосом. – Что ты будешь сидеть здесь, как дурак? Пошли вместе!
– Не пойду. Там немного осталось. Кто-нибудь придет, ковырнет чуть, и он уже там. А мы с носом. – Леший включил свой налобный фонарь, посмотрел на содранные в кровь ладони. – Иди, завтра вернешься. Пожрать принесешь чего-нибудь. И воды побольше, чтоб умыться.
Хорь уставился на него и собрался что-то сказать, но ничего не сказал. Потому что Леший был прав. Неизвестно, что за этой стенкой укрыто, – может, очередное крысиное царство-государство, а может, и что-то посущественнее. Кто знает. Потом всю жизнь будешь себя за локти кусать… А торчать здесь Хорю ох как не хочется. Ну не хочет он больше торчать здесь! Ему нужен воздух! Вот Леший – этот может сутками не подниматься к поверхности, как рыба глубоководная, сидит, жабрами шевелит, светит своим фонариком, охрененный подземный монстр. И ничего ему больше не надо… Ну и ладно. И пусть сидит, раз нравится.
