Танго Агарта. Книга первая - Валерий Николаевич Ковалев
После просмотров все долго не расходились, обсуждали увиденное и, прихлебывая непременный вечерний чай* с сушками, предавались береговым воспоминаниям.
Лучше всех это удавалось коку, и старшему из акустиков Конькову, рассказы которых слушают с большим вниманием и свойственной морякам эмоциональностью.
– Сам я родом из села Крымское, что на Северском Донце, – начинал очередной, Тарас Юрьевич. – Оно древнее, основано еще запорожцами во времена Екатерины. От старых времен остались каменная церковь, малороссийская речь и непременное колядование на рождественские святки.
Представьте себе раннее погожее утро. Пахнущий антоновкой искрящийся снег, скрип колодезных журавлей на улицах и поднимающиеся высоко в небо белесые столбы дыма над соломенными крышами хат.
То там, то здесь, во дворах слышится заполошный визг свиней или крики домашней птицы, которых хозяева режут к рождеству.
Наскоро похлебав гречневой каши с молоком, мы с мамой и пятилетней сестричкой одеваемся и идем в центр села, к дому деда, колоть кабана.
Отец ушел туда затемно – точить ножи, таскать солому и готовить кадки под сало.
Посреди обширного дедова двора толстый слой ржаной соломы и дубовая колода для разделки туши, с торчащими из нее ножами. Рядом о чем-то степенно беседуют и смалят цигарки отец с дядьком, а у конуры гремит цепью и нетерпеливо повизгивает мой друг, лохматый овчар Додик.
– Ну вот, и помощники пришли, – появляется из сада кряжистый дед Левка, с навильником золотистой соломы, – давайте пока к бабке, в хату, мы вас покличем.
По давнишней традиции, женщинам и детворе у нас, быть при забое возбраняется, – поднял вверх палец Хлебойко. – Зато потом без пацанят не обойтись. Мы это знаем и чинно шествуем в хату.
В сенях стоят две липовые кадки и исходят густым паром несколько чугунов и ведер с кипятком.
– А что такое чугун, а Юрьич? – поинтересовался молодой мичман.
– Не мешай, пацан, слушай, – толкнул его кто-то в бок. – Давай, батя, рассказывай.
– Ну так вот, – обвел всех глазами кок. – А с порога, значится, в нос шибает ванильной сдобой квашни, над которой колдует бабушка и запахами сушеных груш из бурлящего в печи ведерного чугуна.
Тут же, на кухне, суетятся две моих тетки, а в просторной горнице, на полу, устланному домоткаными дорожками, возятся с котенком двоюродные братик и сестренка – двойняшки.
Нас с Лорой раздевают и отправляют к ним, а мама остается на кухне.
– Ну шо, мелюзга, не побоитесь кататься на кабане? – спрашиваю у двойняшек.
– Не-е, – вертят они тонкими шейками, – мы уже большие.
– Побачим, – бросаю я, и, встав на цыпочки, подтягиваю гирьку на звонко тикающих ходиках с бегающими кошачьими глазами на циферблате.
В прошлом году малыши разревелись, когда увидели неподвижным своего любимого Ваську и наотрез отказались сидеть на нем. Отважатся ли в этом? Я с сомнением смотрю на пацанят, мол, детвора и всего боится.
Я, например, осенью, на спор сиганул с высоченного стога и разбил нос. И ничего, не ныл.
Через несколько минут со двора доносится короткий визг и радостный вой Додика.
– Все, кончился ваш васька, – бросаю ребятне. Те шмыгают носами и испуганно таращат глазенки.
Затем мы все одягаемся и выходим из хаты.
Громадный кабан, с поникшими лопухами ушей, лежит на брюхе, утопая в соломе. А рядом невозмутимо покуривают дядя и отец, с длинным тесаком в руках.
Дед наклоняется, чиркает спичкой и поджигает солому.
– Непоганый кабанчик случился, – говорит родне.
– Как же, хлебный, пудов на десять потянет, – смеется дядя.
– А что, разве такие бывают, а Юрьич? – снова спросил тот же мичман и тут же получил по шее.
– Тебе сказали, молчи! – зашикали на него, и тот обижено засопел носом.
– Местные дядьки, – по доброму щурил глаза кок, – часто приглашали деда на ярмарку – выбрать им поросят. И тот никогда не ошибался, из них вырастали здоровенные свиньи. К тому же дед в прошлом был цирковой борец и известный лошадник. Рассказывают, по молодости ломал подковы.
Между тем, солома с треском разгорается, и двор наполняется душистым дымом. Он щиплет глаза, от кабана пышет жаром, и все отходят подальше.
Только дед с сынами остаются на месте, ворочая тушу и опаливая щетину на ней свернутыми из соломы жгутами.
Когда та исчезает, они укладывают под Ваську новый слой соломы и отходят в сторону.
Наступает очередь женщин. Появляются чугуны и ведра с кипятком.
Острыми ножами они тщательно скребут тушу, обильно поливая ее водой. Закопченный васька на глазах преображается, исходит паром и становится молочно-белым.
После этого он накрывается толстым рядном, и в дело вступает детвора.
Я самостоятельно забираюсь на тушу у головы, а братишку и сестренок усаживают сзади, друг за другом. И минут пять, визжа от восторга, мы скачем на широкой кабаньей спине. Это тоже старая украинская традиция. Чтоб сало было мягче и нежней.
– Точно, – значительно произнес, – Штейн, – я такое в одном селе под Киевом видел. И сало было смак!
– А як жэ, – улыбнулся кок и продолжил дальше.
– Затем дед отсекает у васьки одно из зарумянившихся ушей, режет его на кусочки, и раздает их нам. Они необычайно вкусны и душисты.
Теперь наступает самый ответственный момент – разделка туши и засолка сала.
Дед с сынами выносят из сеней кадки и остаются во дворе, а остальные, весело переговариваясь, уходят в дом.
Спустя некоторое время, на громадной чугунной сковороде в печи, брызжет соком и исходит ароматным паром "свежина", а в горнице накрывается предпраздничный завтрак.
На расшитой цветами барвинка полотняной скатерти, в центре, один из испеченных к рождеству пышных караваев, румяный и с ноздреватой корочкой, кочан моченой, снежно-белой капусты и издающие укропный запах пупырчатые огурцы, сметана и мед в веселых макитрах, а также чуть теплый узвар из сушеных груш и чернослива. А еще старинный штоф с домашней горилкой на чабреце и пузатый графинчик с вишневой наливкой, – победно оглядывает мичман присутствующих.
– Это ж надо! – закатил глаза майор-летчик, и все сглотнули слюнки.
– Через час все, кроме бабушки, за столом, – продолжил Хлебойко. – Раскрасневшиеся на морозе и у печи, с веселыми улыбками и добрыми очами.
Затем появляется и она, бережно неся перед собой объемистое блюдо с золотисто поджаренной свежиной. Оно ставится рядом с караваем.
Дедушка откашливается, берет со стола стопку и поздравляет всех со Светлым Рождеством.
Ну, а потом опрокидывает
