Михаил Рогожин - Новые русские
Катя кладет мокрую щеку ему на колено.
— Значит, между нами просто постель?
— Да, и ребенок в ней не к месту. — Степан ужасно не любит, когда у его женщин возникают проблемы. В таких случаях он предпочитает исчезать из их жизни по-английски. Пожалуй, с Катей предстоит то же самое. Но сначала придется заставить ее сделать аборт. Иначе потом хлопот не оберешься. Степан меняет тактику. Гладит Катю по голове: — Почему не сказала раньше? Можно же было попить какие-нибудь таблетки.
— После тебя таблетки не помогают, — мурлычет Катя.
— Да, мне говорили, что сперма у меня очень активная, — соглашается Степан. Немного подумав, добавляет: — Зря обижаешься. Я не категорический противник детей. Всему свое время. Мы же не маленькие. Сама посуди. Уже год меньше бутылки водки в день не выпиваю, А когда мы познакомились в Вене и завалились в койку, то между делом выпили ящик шампанского и бесчисленное количество джина с тоником. Представляешь, какой урод получится после этого коктейля? Давай так. Уж если тебе приспичило иметь от меня ребенка, погоди немного. Я начну новый бизнес, брошу пить, организм проветрится, и тогда, по просьбам трудящихся в постели женщин, заделаю тебе качественно, за всю масть. А сейчас рисковать нельзя. Не бери грех на душу…
— Меня Нинон тоже отговаривает. По этой самой причине, — вздыхает Катя.
Степан собирает в кулак ее волосы и поворачивает к себе ее голову:
— Почему Нинон в курсе? Она же разболтает всей Москве!
— По-бабски посоветовалась. У нее аналогичные проблемы, — оправдывается Катя. Ее заплаканное лицо с большим хлюпающим носом потеряло сексуальность и сделалось непривлекательным. Степану ее не жалко, особенно в таком виде. Катя не делает попыток освободить волосы. Смотрит, не мигая, на него и продолжает: — Нинон готова устроить. Но не обычный аборт. Я очень его боюсь. Оказывается, можно по-другому. В Москве есть уникальный врач, который водит руками над низом живота и плод рассасывается.
Степан рассерженно отпускает ее волосы.
— Чушь болотная. Фигня полная. Я заплачу, сколько надо. Иди и делай, как все бабы, в больнице.
Катя отрицательно машет головой.
— Ни за что. Лучше рожу. Нинон сама только что сделала у него. Завтра собирается вести туда же Элеонору.
От неожиданности колени Степана раздвигаются, и, потеряв опору, Катя падает на ковер. Степан встает, переступает через нее, идет и выпивает еще виски. Вроде бы без всякого интереса спрашивает:
— Причем тут Элеонора? Она что, от мужа-привидения забеременела? Тогда и моих рук достаточно, чтобы все рассосалось.
Катя остается на четвереньках.
— С чего ты решил, будто Элеонора одна? Она — страшная женщина. Поговаривают, у нее контакты с мафией. Когда нужно убрать кого-нибудь, к примеру, политика или бизнесмена, она с ним знакомится, а потом он бесследно исчезает…
Степан от души смеется.
— Это тебе Нинон рассказала?
— Смейся сколько хочешь. Только у Элеоноры по ночам убийца скрывается. Не какой-нибудь там Ласкарат. Про это многие знают. Шепчутся. Дыма без огня, сам знаешь… Впрочем, мне какая разница. Или тебя интересует?
Степан смотрит на Катю. Спокойно отводит взгляд:
— Да нет. С чего взяла? Ладно, коль в Москве новая дурь — попробуй. Сколько это удовольствие потянет?
— Бесплатно. Но приходить нужно обязательно с тем, кто является отцом ребенка.
— Это со мной, что ли? — Степан разводит руками, кланяется. — Здрасьте, мадам. На это меня не подбивайте. Может, ему еще паспорт предъявить?
Катя в слезы.
— Ах так?! И не надо! Ничего не надо! Пусть будет как будет! Кого рожу, того рожу. Все ты врешь. Тебе лишь бы меня сейчас на аборт отправить, чтобы мне в совковой больнице все вырезали? Этого добиваешься? Чтобы я больше никогда не забеременела? Может, еще врачам денег добавишь, чтобы мне — чик и навсегда? Да?
Оставаясь на четвереньках, Катя похожа на злющую болонку, которой и кусаться страшно, и прекратить лай невозможно. Степану трудно спорить с ней. Конечно, лучше отправить ее на операцию в Европу. Но где гарантии, что она сделает? Деньги возьмет и, ко всему, родит.
— Тебя послушать, так и Элеонора притащит любовника?
Катя притворно улыбается:
— Иначе нельзя. Заодно с ним познакомишься.
— Когда?
— Сегодня в полночь.
— Что ж, он по ночам таким делом занимается?
— Делает втайне. А днем нормальных принимает. К нему женщины по большому блату попадают. Я позвоню. Нужно подтвердить наш приход.
Степан не знает, то ли верить в этот бред, то ли смеяться. Но лучше пойти. А вдруг он и впрямь встретит там Элеонору. Вот будет потеха.
— Валяй, звони, — окончательно сдается он.
Но Катя не торопится. Оттопыривает попку и молит его:
— Давай еще разок. Ну, пожалуйста. Потом будет нельзя…
— Одевайся! Кому говорю! Хватит, навтыкался. Как бы у тебя тройня не обнаружилась, — Степан не намерен больше поддаваться на ее уговоры. Ему бы побыстрее убедиться, что она стерильна, и — ноги в руки. Только его и увидит.
Генерал-привратник долго не открывает дверь. Какого черта, скоро полночь, а они никак не угомонятся. На мраморном крыльце стоит запорошенный снегом Иголочкин.
— Чего тебе? — удивляется Владлен Спиридонович.
Иголочкин протискивается в узкую щель. Стряхивает с себя снег.
— Дело срочное. Доложи-ка, он меня ждет.
— Как же, заснуть без твоего рапорта не может, — ворчит генерал, но идет к старинному телефону, висящему на мраморной стене в закутке у лифта. Оказывается, действительно, Иголочкин будет принят через десять минут. Генерал жестом подзывает его к себе. — Чего с морозца-то хочешь, небось греческого коньяку, ась?
Иголочкин расстегивает пальто, садится на бархатный диванчик.
— Тебя же Артемий излечил от этого занятия?
— Напрочь, — подтверждает генерал-привратник. — От запоев, но не от умеренного употребления. Сам посуди, целый день стою на сквозняке, чаем особо не согреешься, вот и приходится в медицинских целях. Будешь, что ли?
— Давай. У Артемия все равно, кроме кислого вина, ничего не дождешься.
Владлен Спиридонович достает красивую бутылку с многими медалями и звездочками. Тыкает пальцами, считает звезды: — Ого, семь! Значит, выходит, когда его делали, я в армии еще командовал. Первый раз греческий коньяк пью. Обычно наш, но иногда, случалось, французский. Нынче клиенты все больше болгарский суют или польский «Наполеон». От него, понимаешь, изжога. Но куда деваться? Не выливать же? Здоровье дороже. А этот греки пожаловали. Я им как дверь распахнул, они с перепугу, что живого генерала видят, сразу в руку пакет вложили. Угощайся. Пахнет одеколоном, а так ничего. Не водка, конечно.
Иголочкин выпивает и сам себе тут же наливает еще:
— За твой боевой портрет, генерал!
Владлен Спиридонович прячет коньяк в шкафчик:
— Не распивочная все же. Иди, а то пахнуть будет.
Иголочкин поднимается в ярко освещенном лифте к Артемию. Тот сам открывает ему дверь, поворачивается спиной и быстрым шагом через коридор с безликими окладами идет прямо в комнату ожидания. Лева следует за ним. В этой небольшой квадратной комнате нет окон. По углам стоят узкие диваны. Возле стен стулья с деревянными подлокотниками. В центре — большой многоведерный аквариум. Над ним низко висит люстра из черного металла с дырочками. В основном комната освещается светом, идущим сквозь зеленые водоросли аквариума. Поневоле глаз задерживается на красных, черных, золотых рыбках, задумчиво шевелящих веерами плавников.
— Говори, — вместо приветствия слышит Иголочкин.
— В лучшем виде, как и договаривались, — отвечает он.
Артемий подходит к аквариуму, бросает корм рыбкам. Они со всех сторон устремляются к поверхности воды.
— Ну и что мы в результате имеем?
— Ничего интересного. Убийство из корыстных побуждений. Связано с угоном «вольво», принадлежащей фонду.
— Значит, Гнилой оставил труп в машине? — спрашивает, будто не понимает, Артемий.
— Он что, через жопу соловей? Конечно, он мог бы сделать свое дело, забрать сумку и уйти. Но тогда бы это был не Гнилой. Он любит выжимать до последней капли. Скорее всего, труп где-нибудь превратился в «подснежник», а Гнилой рванул к Алику. Есть в Подмосковье любитель краденых иномарок.
— Где теперь твой герой? — Понтифик ходит кругами вокруг аквариума. Постукивает пальцами по стеклу.
Иголочкин усаживается вдоль дивана, кладет на него ноги.
— Трудно сказать. Машину он им загнал и, без сомнения, тут же укололся. А уж куда ребята Алика спрячут труп, прогнозировать не берусь.
— Перехватил с дозой? Или лекарства оказались не те?
Иголочкин смеется:
— Вскрытие покажет. Если удастся обнаружить труп. А что до Алика, так его завтра вместе со всей командой поутру ОМОН прихватит. Меня давно просили сдать их. Не вписался Алик в цивилизованную систему отношений. Жалоб много. Не у тех машины, угоняли, потом с трудом и без компенсации возвращали владельцам. Уважаемые люди страдали. Кому такой бизнес нужен? Бандиты, одним словом.
