Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов
Долго махать сачком не пришлось и вскоре на заднем сиденье хихикали две разукрашенные дешёвки непонятного возраста. В отличии от нас, они были пока трезвыми – их рабочий день только начинался и набраться «девушки» не успели. Мы доехали до метро. Вова затарился литровиком водки и непонятным ликёром ядовитой расцветки. Я догадывался, какое прекрасное утро предстоит нам от этого коктейля: головка бо-бо, во рту кака, денежки тю-тю. Знакомые ощущения. Я решил тряхнуть стариной. Во мне взыграла молодецкая удаль.
– Ну что, красавицы, поехали кататься! – молвил я, отчаливая от остановки.
«Нива» понеслась по направлению к дому Чачелова. По левой полосе можно было разогнаться до ста восьмидесяти, что я и сделал. Попутные машины старались увернуться, видя, что я собираюсь таранить их в зад. Мне было наплевать на эмоции водителей. Пухлый, опустив стекло, утробно рыгал наружу. В распахнутое окошко задувал ветер.
– Джентелемены, – развязным тоном попросила одна из бабочек, – одолжите дамам куртку, а то холодно, как бы не отморозить чего.
– Мне самому холодно, – сказал Пухлый, однако стекло не поднял.
– Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, – донеслось сзади.
Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.
– Куртка – это вещь, – с типичным для него цинизмом отчеканил он, – а тебя пять минут делали, дура.
Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорблённым сопением да рёвом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.
– А куда это мы приехали? – вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил у чачеловского парадного.
– Ко мне домой, – ответил Вова.
– Мы так не договаривались, – стала упрямиться та. – Вдруг у вас там групповуха.
– Нет, в квартиру мы не пойдём, – поддержала соседка. – Давайте уж здесь.
Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.
– Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, – проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), – оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!
– Нет, уж лучше на дороге, – осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.
– В квартиру мы не пойдём, – наотрез отказалась её напарница, видимо, имевшая горький опыт хоровых партий.
– А куда вы денетесь? – хмыкнул я.
– Будем громко кричать и упираться!
– Да ну их к дьяволу, – с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. – Высадим их, пускай себе топают.
Пока ехали, я несколько протрезвел.
– О-о, какая попсня! – разочарованно протянул Пухлый.
– Пошли в зад! – я вылез и открыл заднюю дверцу. – Выметайтесь!
Бабочки выпорхнули наружу.
– Ну и дурак, – сказала вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.
Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулём своего пятидверного урода и пялился перед собой.
– Казино нам не построить, не возглавить кабаре. Можно лишь бардак устроить и нагадить во дворе, – выдал исключительно верное сообщение Чачелов и поискал выпивку. Нашёл только водку. Ликёр сообразительные барышни прихватили с собой. – Ловеласов из нас не получилось.
– Может и к лучшему, – заметил я. – Гонорея гонору убавляет.
Пухлый напряг проспиртованные извилины, обсасывая столь глубокую мысль.
– Чую, это кикс! – сказал он, ничего более остроумного не придумав. – Теперь нам придётся пить одним. А если нам придётся пить одним, значит неминуемо последуют разрушения и жертвы.
– Нет, нет, нет, никаких разрушений, – встрепенулся я. – Увольте! – окинул взором литровый пузырь и ужаснулся. – Знаешь, Вова, поеду я, пока чего с разрушениями не вышло. Хватит с нас жертв. Меня жена ждёт.
– О-о, жена – это кикс! – замотал башкой Пухлый.
– Слушай, – полюбопытствовал я, пользуясь возможностью соскочить с темы тотального загула, – а почему ты не женат?
– Почему я не женат? – флегматично похлопал ресницами Пухлый. – Не хочу ставить себя в такое положение, когда ко мне относились бы как к собственности, а я бы с этим мирился или, того хуже, безуспешно протестовал. В результате, я недополучил много тепла и ласки, зато, чисто по жизни, остался свободным.
Пухлый был в своём репертуаре. Первую любовь увёл от него Рыжий, а потом о проблемах брака Чачелов, видимо, не задумывался. Жил как живётся: водка, Синява, казаки, анаша. Я бы наверное тоже таким стал, если бы не встретил Маринку.
– Хм, неизвестно ещё, что хуже, – заметил я.
– И как оно? – с тоскливыми интонациями записного холостяка спросил Вова.
– Нормально, – сказал я. – Тёща вчера спортивный костюм подарила.
Чачелов смирился, видя, что имеет дело с примерным семьянином.
– Ну, давай, – протянул он мне пятерню, отпуская на волю.
Он покинул машину и отправился квасить в одно рыло. Урод!
А я поехал домой, ощущая себя уродом не меньшим. Отчасти, я себя чувствовал кем-то вроде подвозившего нас со Славой водителя «опелька» с обтянутым оранжевыми одеяльцами салоном и детской клюшкой на заднем сиденье, но, с другой стороны, от осознания себя папиком малость тошнило. «А ведь рано или поздно придётся детей заводить, – вдруг подумал я. – Моя дражайшая половина наверняка считает, что лучше поздно, чем никогда. Пока от этого опрометчивого поступка Маринку удерживали военные действия, но они завершились. Что, если жена воспользуется периодом затишья?!» Детей я не любил. Тёща со своими подарками также внушала изрядные опасения. Она способна дочку уболтать. Надудит в уши, как ей охота понянчиться с внуками, что Маринке самое время рожать, да и мне остепениться пора. И вот: сегодня покупается безвкусный спортивный костюм, завтра – детская кроватка, а послезавтра извольте забирать жену из роддома! Я не собирался недооценивать тёщу. Бессознательно я вдавил педаль газа, словно хотел опередить коварного врага. Я снова гнал по левой полосе и мимо меня проносились назад попутные машины.
Торопился я, впрочем, зря. В квартире была темень. Марина с Валерией Львовной снова отбыли по своим делам. Я заподозрил, что они навещают женскую консультацию, хотя для поликлиники было поздновато. Но они могли консультироваться у частного врача. Моими стараниями финансовое состояние семьи это позволяло. Сдаётся, я сам кую для себя цепи.
Тесть, впрочем, дома был. Он спал, но свет из прихожей разбудил его. Он выплыл из тёмной комнаты, протирая глаза. Из помятой рубашки выпирал интеллигентский животик.
– Добрый вечер, – сказал я, держась одной рукой за стену, а другой снимая ботинок.
– Добрый-добрый, – ответил он малость виновато, – а я что-то прикорнул.
– Случается, – сказал я, наконец-то расправившись с башмаком и при этом не сильно пошатнувшись.
– Я пойду чайник поставлю, – сообщил Анатолий Георгиевич. – Будешь чай пить?
– Буду, – принёс я жертву. Чтобы не выглядеть сильно пьяным, я старался говорить поменьше.
Тесть прошёл по коридору, зажёг свет на кухне и загремел посудой на плите. Радуясь, что он скрылся, я повесил куртку и принялся расстёгивать пряжки на Доспехах Чистоты. Я не хотел, чтобы Анатолий Георгиевич видел меня в латах. Вдруг показалось глупым, что я их ношу, хотя они придавали мне уверенности и спокойствия.
Как назло ремешки перепутались. Система креплений на изделии мастеров Туле была совершенно первобытная. А может просто я был нетрезв. Терзая застёжки я прислушивался к звукам, доносящимся из кухни, готовый при появлении тестя немедленно укрыться в комнате. Звуки были самые разные: шипела конфорка, лилась вода, потом воду выключили, лязгнул чайник, зазвенело разбитое стекло, на улице бухнул выстрел и под грохот сдвигаемой мебели в кухне упало тело.
Я замер, напряжённо дыша приоткрытым ртом, затем бесшумно прокрался по коридору и заглянул в кухню. В окошке зияла дыра, на полу агонизировал тесть. Я лёг, чтобы снайпер не мог меня видеть, подполз к Анатолию Георгиевичу. Полированные Доспехи легко скользили по линолеумному полу.
– Анатолий Георгиевич, – спросил я зачем-то шёпотом, – вы меня слышите?
Всё, что я делал, было, конечно, глупо, только в тот момент я не мог этого сообразить и старательно делал тестю искусственное дыхание, вызывал «скорую», пытался перевязать. Он умер у меня на руках. Пуля попала в сердце или совсем рядом.
Потом я позвонил Диме. Попросил защиты. У меня больше не было знакомых ментов. Димон обещал поговорить с оперативниками и сказал, чтобы я их дождался. Я сразу же позвонил в милицию.
Пока ехали медики, я снял Доспехи и спрятал их вместе с мечом и «стечкиным» в дальний угол платяного шкафа под груду старых одеял. Я не хотел, чтобы их видел кто-нибудь посторонний.
Примчались менты. Я рассказал им, как было дело, и попросил связаться с оперуполномоченным Боярским. Эти мусора Димона хорошо знали, поэтому обошлось без задержания. Я подписал протокол предварительного допроса, внимательно прочитав. Я сказал, что не знаю, кому понадобилось убивать тестя, и что у меня самого нет врагов.
