Геннадий Прашкевич - Бык в западне
— Не очень, — хмуро ответил Валентин, открывая дверь и входя в темную квартиру. А чего это так разошелся крутой дед гражданин Рогожин, почти ровесник Октября? Откуда у него хулиганские побуждения?
— А оттуда! — внезапно веселея, ответил Куделькин, кажется, удачное возвращение домой его вдохновило. Он даже ткнул рукой в потолок. — Наслушался пропаганды. Не без этого. А гражданин Губанов, который восемьдесят третьего года рождения, любит рисовать в подъезде свастику. Хороший деловой парень, но с идеями Он не просто так тревожит известку гвоздем. Он не дилетант. Он человек современный. Он краску на известку наносит из специального металлического распылителя. Ну вот… Крутой дед застукал его за этим занятием.
— Разве за такое наказывают?
— Ну, так и не наказали, — хмыкнул Куделькин. Ему явно хотелось выговориться. — Не смотрите, что Губанов восемьдесят третьего года рождения. Он знает свои права. Он в тот же день получил справку медэкспертизы и подал в суд на крутого деда. Не стал просить своих приятелей поучить крутого деда, как сделал бы любой придурок, а попросту подал в суд на деда.
— А как же? — безапелляционно отрезал Куделькин, падая в кресло. — Как пишут в протоколах, крутой дед Рогожин нанес матери и сыну Губановым множественные легкие телесные повреждения. Из хулиганских побуждений. Честно говоря, деду еще повезло, что ему не припаяли штраф.
— Ты действительно так думаешь?
— О чем это вы, дядя Валя? — Куделькин, ухмыляясь, вынул из холодильника бутылку коньяка, бутылку минеральной воды, достал с полки чистые стаканы, все это принес и поставил на стол и обернулся на Валентина. — О чем это вы? Чего-то я не пойму.
— Я о крутом деде. Не могу понять, за что его пытались оштрафовать?
— Как за что? Он семью Губановых побил. Беспричинно, — ухмыльнулся Куделькин. — Из хулиганских побуждений.
— Он хулигана поставил на место. Наказывать следовало вовсе не деда. Это разве не так?
Куделькин засмеялся.
— Не так.
— Твой отец…
— Да ну, мой отец! — грубо отмахнулся Куделькин, откупоривая бутылку. — Мой отец, дядя Валя, меньше всего думает о таком. Плевал он на такое. Ему это неинтересно. Сам он, конечно, свастик на стенах никогда не рисовал и рисовать не будет, зато просрал великую страну. Извините за грубость, дядя Валя, но и вы к этому причастны.
Куделькин разлил коньяк по стаканам. И жадно выпил. И снова заговорил.
— Вот сами смотрите… Присел вчера перекурить на скамью возле оперного. Гляжу, в мусорной урне роется пацан. Невелик… Ну, так лет десять… Но одет, обут. Не шикарно, конечно, но одет, обут. Грязен, конечно, тут спору нет, но это дело второе. Пацану бы этому сидеть в школе, а он роется в мусорной урне. Спрашиваю: «Отец есть?» — «Нет отца». — «А мать?» — «Пьет мать». — «А ты что делаешь?» — «Я милостыньку собираю». И губки делает так жалостливо, заученно, без всякого излишнего чувства, точно в меру. Помоги, мол, дяденька! Спрашиваю: «Есть-пить хочешь?» Отвечает: «Хочу». — «А работать хочешь?» — «Я не умею». — «Я тебя не спрашиваю, умеешь ты или нет. Я спрашиваю, ты работать хочешь?» — «Нет, дяденька. Не хочу». И продолжает рыться в мусоре, привычно копается в грязной урне. Вот и весь с ним разговор. Кого тут наказывать, дядя Валя? Пацана или пьющую мать?
— Ну, смотря за что.
— Как это за что? За пьянство. За попрошайничество. За деградацию. За уклонение от общественно-полезного труда.
— Не неси чепуху. Пацан же, наверное, ничего не знает о законе. А если и знает, то так, всякий вздор. Этот пацан, наверное, и не догадывается, что есть закон, который может ему помочь.
Куделькин усмехнулся.
— А гражданин Губанов восемьдесят третьего года рождения знает законы! Он в суд на деда подал. Он в школе в компьютерном классе занимается, значит, думает о будущем. Он к мусорным бакам не пойдет, он предпочитает шахматный кружок и в спортзал ходит.
Валентин удивился.
— Ты погоди. Что ты несешь? Чтобы знать закон, надо учиться этому. — И засмеялся. — Однажды в Марселе, вот как ты возле оперного, я присел на скамью в сквере перекурить. Не заметил, что в траве за скамьей спал клошар. Наверное, из алжирцев. Такой здоровенный, грязный французский бомж. Почему-то он был в джинсах, вывернутых наизнанку. Для красоты, наверное. Так вот… Дымом потянуло на бомжа, он и проснулся. И знаешь, что дальше произошло?
Куделькин взглянул на Валентина и пожал плечами.
— А дальше вот что произошло. Бомж проснулся и возмутился Не знаю, что он подумал, но он сильно возмутился. Может, решил, что я курю как бы в укор за его ничего неделанье, за его бессмысленную жизнь. Не знаю. К тому же каким-то образом клошар сразу почувствовал во мне не француза. И он знал законы. «Я гражданин свободной Франции! — орал он, потрясая грязным кулаком. — Валяюсь, где хочу, и ношу, что хочу! И никогда не позволю всяким сраным иностранцам!.» Ну и так далее Все понятно?
— Чухня! — нахмурившись, отмахнулся Куделькин. — Не убеждает. Я вам более сильный пример приведу. Тут у нас как-то зимой, считай, опять же прямо у оперного, один местный бомж встретил утром интеллигентную даму с кавказским овчаром на поводке. Ну, холодно. Ну, с похмелья. Бомж, понятно, закоченел. Потянулся к интеллигентной даме. Подайте, дескать, бабуля, на водочку. Интеллигентная дама, естественно, обиделась. «Бабуля? Я бабуля? Да? Хочешь, значит, согреться?» — «Ага, хочу». — «Сейчас согреешься». И спустила на бомжа своего кавказца.
— Не сходится, — сказал Валентин.
— Что не сходится?
— Все у тебя кругом не сходится. Гражданин Губанов не сходится. Крутой дед не сходится. Пацан, не умеющий и не хотящий работать, не сходится. Интеллигентная дама, спускающая кавказца на бомжа, не сходится. Ни пацан, ни бомж, ни дед Рогожин ничего не украли и никого не зарезали, их судить, в общем, не за что. А вот крутому деду Рогожину я бы даже грамоту выдал за идейную бдительность. Этот дед небось всю войну прошел, на него свастика действует, как красная тряпка на быка, а юный придурок с третьего этажа, как его там, гражданин Губанов, играется этой свастикой.
— Вот-вот, дядя Валя, — раздраженно пробормотал Куделькин. — Это в вас тактический гуманизм гофрит. Не стратегический, заметьте, который вполне может быть поставлен на службу Родине, а тактический. Мелкий. Без берегов. А раз без берегов, значит, не имеющий никакой ценности. Вы ведь с отцом выросли на духовной диете. Да? Ну, Пушкин. Ну, Толстой… Гоголь… Кто там еще? Вы ведь даже, кажется, обходились без Достоевского. Отец, между прочим, книг никогда не читал и не читает Подозреваю, что и вы не большой дока в этом деле. Правда? Я как-то спросил у отца, как он в школе писал сочинения, если никогда книг не читал? Он честно ответил. Был у них в классе пацан-еврей. Умный, понятно. Вот отец и сдирал у этого пацана. А в благодарность защищал пацана от своих же приятелей. Отсюда же и ваш тактический гуманизм. Без берегов. Этот, значит, тебе помог, а ты, значит, тому помог. Смотришь, так и пойдет. Я тебе, ты мне, а на остальное плевать. Так сказать, доживем до понедельника. Известно… Тактический гуманизм, — презрительно протянул Куделькин. — Если быть совсем точным, тактическое слабоумие. Вещи следует называть своими именами. Хватит стесняться. Вы, дядя Валя, правда, совсем как мой отец. Он знать ничего не знает, а вот поговорить о добром и вечном — это ему самое милое дело.
— Ты хорошо знаешь отца?
— А чего ж не знать? — несколько смешался Куделькин. — Когда я рос, отец часто приходил. Приносил деньги. Не ругался Потом вместе жили. Когда мать вернулась к отцу.
— Не очень, видать, отец с тобой откровенничал, — пожал Валентин плечами.
И подумал, да и не очень-то пооткровенничаешь с сыном на месте Куделькина-старшего. Рассказать, что ли, сыну, как вышибают по заказу долги с должников? — Или как закатывают в огонь на твоих глазах гроб с живым человеком? Или как в пьяной драке калечат в общем-то случайных, просто не вовремя попавших под руку людей?
Тактический гуманизм.
Впрочем, Куделькин-младший все понял правильно.
— Зачем мне откровения отца? Чему он мог меня научить? Он же в самом себе не разобрался, не смог выбрать правильную дорогу, запутался в трех соснах. Ведь отец в свое время вполне мог пройти в чемпионы. Мог стать чемпионом, как вы. Прямой и нормальный путь. Даже не очень долгий. На дороге, собственно, вы только и стояли, — с обидой ухмыльнулся Куделькин. — Только ведь отец был немного моложе. Рано или поздно он бы вас все равно сделал. А он? «Да Валька!.. Да Кудима!.. Да чемпион!..» И выбрал в итоге не великое государство и звание чемпиона СССР, а нищую Россию и прилавок мясной лавочки, в которой время от времени можно надираться с бывшим чемпионом.
