Дмитрий Вернидуб - Полынь и порох
Это означало только одно: немецкое военное командование, обманутое большевиками, как покупатель издохшего мерина цыганом, ставило их вне закона.
* * *«После одобрения Германским правительством плана экономического освоения южнороссийских территорий хорошо оснащенные моторизованные колонны немцев вышибли красных из Таганрога и одновременно с частями Донской армии вошли в Ростов. Заняв две трети города, германцы объявили о намерении вести с казаками переговоры».
Из дневников очевидца
В Атаманском дворце на приеме по случаю освобождения Новочеркасска и падения красного Ростова благодарная городская общественность чествовала Походного атамана и командование объединенными казачьими силами.
Высшие офицеры Северной и Южной групп, члены Донского правительства сидели за длинными, уставленными напитками столами, обмениваясь тостами и провозглашая здравицы. Места начальников штабов находились рядом, по правую руку от Походного атамана, следом за местами командующих группами:
Иван Александрович с невозмутимым видом подливал вино своему соседу полковнику Федорину и благодарил его за передаваемые закуски. Федорин держал любезную мину, но его выдавали глаза, мечущие колючие искорки раздражения. Он видел, как железно хладнокровен сосед, а потому нервничал, безуспешно пытаясь постичь причину столь вызывающего спокойствия.
Полковник Смоляков внутренне торжествовал. Грузовики, посланные в Берданосовку за золотом, только что прибыли, и груз должны были переместить в подвалы Атаманского дворца. Начальник штаба заплавцев готовил сюрприз, ожидая своей очереди произносить речь.
Обязанности тамады общественность возложила на председателя нового Донского правительства есаула Янова. Велеречивый слог есаула, звуча под сводами парадной залы, долго не давал присутствующим опускать бокалы. Наконец, по настоянию Походного атамана, поинтересовавшегося после очередной здравицы, чем же город удивит своих освободителей, на столе появились молочные поросята. Офицеры, истосковавшиеся по хорошей ресторанной пище, встретили роскошно украшенные блюда вставанием и дружным троекратным «ура». После истребления поросят тосты продолжились.
Когда очередь дошла до Ивана Александровича, он, пошептавшись с подошедшим адъютантом, начал с объявления:
– Господа! Мне только что сообщили, что в город прибыла делегация Добровольческой армии!
Сообщение встретили по-разному. Командиры полков, офицеры рангом пониже, городская общественность – аплодисментами, окружение генерала Попова и сам Походный – двумя-тремя хлопками, из вежливости.
– Господа! – продолжал Смоляков. – Уверен, что все собравшиеся здесь являются преданными сыновьями Отчизны, патриотами. А может ли патриот своей Родины не мечтать об объединении всех антибольшевистских сил в единый фронт? Нет, не может такого быть! Только сообща, навалившись как один, отдав в едином порыве все силы и, если потребуется, кровь, можно смести с Русской земли эту нечисть. Но в нынешней тяжелейшей обстановке даже этого может оказаться мало.
Как ни прискорбен сей факт, нам требуется помощь союзников. Нужно вооружение, обмундирование, боеприпасы, а это, в свою очередь, требует финансовых средств. Хочу объявить, что штабом Заплавской группы совместно с контрразведкой добровольцев проведена операция по возвращению части донского золотого запаса, похищенной красными агентами двенадцатого февраля. Слава Богу, что другую часть доблестным офицерам штаба Походного атамана удалось спасти и сохранить, – Иван Александрович поднял бокал. – Слава им! Теперь мы будем с оружием и победим!
Гром радостных восклицаний и аплодисментов, звон бокалов наполнил Атаманский дворец. Возбужденные спиртным офицеры восторженно спрашивали, кто же герои, и требовали их наградить. Они, собираясь качать, окружили полковника Федорина, лицо которого, несмотря на вымученную улыбку, выражало смятение и растерянность. Походный атаман удивленно раскланивался, обещая не забыть патриотов Дона. А недавно узнавший все полковник Денисов, отойдя от ликующих в сторону и держась за колонну, сотрясался от приступов хохота. Увидев, что сотворил, Иван Александрович, улыбаясь, побежал за водой для командующего.
Глава 25
«Несмотря на начавшиеся переговоры с Донским правительством и заявление германского командования о том, что занятие Ростова не может рассматриваться как оккупация, к 8 мая 1918 года передовые немецкие части были выброшены к городу Батайску, станицам Ольгинской и Аксайской, а их сторожевое охранение с огромным количеством технических средств полукольцом охватило Новочеркасск с юга, остановившись в 11 верстах от Донской столицы.
В крайне запутанной военной и политической обстановке, в которой оказалась Донская власть, уберечь ее от моментального краха могло лишь наличие твердой руки вновь избранного Атамана и сотрудничество с немцами».
Из дневников очевидца
Немного запоздавший май расплескался по донской столице абрикосовым и вишневым цветом. Белоснежные сады наполняли легкие прохожих сладким предчувствием летнего благоденствия. На улицах опять появились парочки, затарахтели пролетки извозчиков, откуда-то взялись цыгане. Рестораны и кафе открыли гостеприимные залы, восстановив покалеченные пролетарским нашествием интерьеры.
Уля и Алексей стояли на Платовском проспекте и смотрели, как юнкера срывают натянутый над аллеей транспарант «Вся власть Советам – земля крестьянам!».
– А я слышала от нашего повара, что кадетский корпус снова откроется, – Ульяна поправила легшую на плечо косу и достала из сумочки кулечек с семечками. – Хочешь?
Алешка удивленно посмотрел на свою подругу. Девушка сделала извиняющиеся глаза:
– Это Серегина сестра Анюта меня пристрастила. Когда есть хочется – лузгаешь и забываешь про еду. Хорошая женщина, добрая и очень смелая. Мы с ней, пока в Заплавах с госпиталем были, подружились.
– А я за всю жизнь так и не научился, хоть и на Дону вырос. Мать говорила, что не благородное это дело, и ругалась.
Уля, пожав плечами, хмыкнула в ладошку:
– Наверное.
Они ждали Мельникова и Пичугина. Все четверо собирались в ресторан. Жалованья в частях не полагалось, только довольствие, но вчера всех участников золотой операции наградили большой пачкой керенок и серебряными часами с гравировкой от Походного атамана. Своей целью ребята избрали ресторан гостиницы «Московской». Вернувшийся из-под Персияновки Барашков ходил туда договариваться о местах заранее. Он так и сказал: «Если эти ничтожные бумажки не возьмут, жалую свои часы. Только за одну монограмму можно пуд золота отвалить».
На крышках увесистых хронометров было выгравировано: «Доблестным рыцарям Дона. Генерал Попов».
Вениамин должен был ждать в ресторане.
Серега и Шурка опоздали.
– Вот, – Мельников указал на своего спутника и выразился в стиле Барашкова: – Первопричина торможения в нем, тяни его налево.
– Извините, – потупился Шурка, – но этого проклятого Ценципера мне пришлось самому вести в контрразведку.
– Ну и Бог с ним, – махнул рукой Алешка, – сдал так сдал, пусть там теперь слушают его бредни. Правда, Уля?
– Да не совсем бредни, – возразил Пичугин. – Вчера этот подследственный пациент брякнул, что всех фальшивомонетчиков кайзер живьем закопает в могилу номер двадцать, третий ряд справа. Когда я спросил его, отчего у кайзера такие проблемы с могилами, Ценципер завопил, что сторож присвоил клише Монетного двора, скупает могилы и подрывает германскую экономику.
Раздался дружный взрыв хохота. Алешка, вытирая выступившие от смеха слезы, еле выдавил:
– Хе-хе! Ой-ей! Что-то логики не вижу!
– Логика шизофреников непостижима, – поправил очки Шурик, – но клише, как вы помните, это то, с помощью чего печатают ассигнации. Иоль-де-Монклар сразу послал своих людей на кладбище. Контрразведчики вскрыли указанную могилу, но обнаружили в ней только три трупа. Больше ничего. Допрошенный живьем кладбищенский сторож опознал в одном из трупов своего предшественника. Он рассказал, что некий комиссар недавно заставил его вскрыть могилу и забрал оттуда какой-то ящик.
– Комиссар? Вот дела, тяни его налево! – развел руками Серега. – Все по новой, что ли, закручивается? А что контрразведка?
– Они сказали, что больше с фотографом церемониться не собираются и пропишут ему свой курс лечения.
– А мне Сашу жалко было, – вздохнула Ульяна. – Он прямо как сиделка при шизофренике-фотографе был. Вы, Сережа, зря ругаетесь. Александр заправский сыщик.
– Да я и не ругаюсь вовсе, – Мельников пожал плечами. – Я так… Я вообще за нашего грамотея кого хотите уложу.
Он сграбастал воробья-Шурку в охапку, приподнял и слегка встряхнул.
– А-а! – тонким голосом вопил Пичугин.
