Сергей Коротков - На острие победы
Владелец местных угодий и недалекого отсюда поместья, к которому обратился его друг и сосед, мужчина пожилого возраста с тонкими седыми усиками, в охотничьем наряде с пером рябчика в шляпе, довольно осклабился, благодарно кивнул собеседнику:
– Благодарю тебя, Майер, ты чересчур любезен со мной последнее время! Я не отказался бы от геройской фотографии на страницах газет и поощрения самого Коха, но боюсь, мой милый друг, что рано еще мечтать об этом. Русские партизаны не дремлют, прекрасно освоились в наших лесах и, может быть, прямо сейчас наблюдают за нами, выбирая цель поважнее.
– К черту твои наговоры, Шульц! Тьфу-тьфу-тьфу, – мужчина в зеленом костюме «а-ля Робин Гуд», с круглым лоснящимся лицом и светлыми волосами, затянутыми на затылке в хвостик резинкой, сконфузился и невольно присел, всматриваясь в хвойную стену леса, – и так боязно, не по мне такая охота. А помнишь, как прошлой осенью мы с тобой удачно охотились на…
Договорить Майер не успел – его лицо плюнуло фонтанчиком содержимого головы прямо на Шульца. И только потом раздался звук недалекого выстрела. Кровавый сгусток и ошметки глазного яблока залепили веки Шульца, взмахнувшего руками и дернувшего поводком. Собаки залаяли истошно и наперебой, резко натягивая ремни и цепочки, норовя рвануть в сторону невидимого стрелка. Тело Майера повалилось на одну из гончих, придавило ее, отчего собака взвизгнула и успела куснуть обидчика, но тому уже было все равно. Мертвец с изуродованным лицом и дыркой в затылке ровно под снопом волос, собранных в хвостик, распластался на земле.
Шульц тоже упал, боясь пошевелиться, в стороне от него дружно залегли другие охотники и бойцы из отряда самообороны Норкиттена. Все уткнулись испуганными физиономиями в дерн, понимая, что могут стать очередными жертвами лесного убийцы. Кто-то пополз назад. Другие стали тревожно обсуждать свое бедственное положение и неудобные позиции.
– Господин Шульц, берегите собак, они…
Новый выстрел заставил навсегда замолчать говорившего – полицейский, приседающий в трех метрах от Шульца, откинулся и, два раза дернув ногой в конвульсии, замер. По его щеке потекла струйка крови.
– Бедный Валентайн!..
– Кто-нибудь… Эй?.. Вызовите солдат… Они тут недалеко, справа, в балке. Мы сами не справимся с этим призраком!
– Заткнись, Шварц! И без тебя тошно. Умник, а то без тебя не знаем…
– Я, кажется, понял, где он прячется. Шульц, спусти хотя бы пару своих любимчиков, какого черта ты целуешь землю?!
– Заткни свою вонючую пасть, Шварц! Вот вставай и иди вперед, мы посмотрим, каков ты на самом деле.
– Свинья!
– Что-о?
Рвущие поводки псы вновь заголосили, перекрывая лаем острые реплики людей из живой цепочки, разлегшейся вдоль опушки. Один из наиболее смелых парней отряда самообороны Инстербурга вскочил и помчался, не разбирая пути, в тыл за подмогой. Сухой одиночный выстрел свалил бегуна – храбрец вскинул руки, врезался в сосну и кулем осел к ее подножию.
– Проклятье! Черт! Есть еще удальцы-герои? – Шульц сплюнул, наматывая на кулак упругие ремни. – Фальк, Пегас, уймитесь. Фу. Тихо, я сказал!
– Шульц, спускай собак.
– Помолчи-и, бестолочь!
Выстрел одинокого стрелка опрокинул одну из гончих, которая, взвизгнув, завертелась на месте и уткнулась мордой в пучок сочной зеленой травы. Тотчас несколько человек открыли огонь по зарослям в невидимого врага. Другие сильней вжались в землю. Шульц заскрипел зубами, из правого глаза его потекла слезинка, он машинально гладил мертвую собаку пятнистой окраски и что-то бурчал под нос. Что-то нехорошее.
– Шульц, черт тебя подери! Какого лешего ты прикидываешься бревном? Пускай своих псин…
– Чертов ублюдок! Сдохни, – сказал вдруг Шульц и, привстав, начал разматывать клубок поводков.
Пуля из снайперской винтовки навсегда покончила с охотником. Шульц с пробитым горлом пал навзничь, засучил ногами, буравя дерн, но, не отпуская ремни, и через минуту затих. Собаки успокоились, будто поняли ужасную кончину хозяина, одна из худосочных поджарых гончих подползла к нему, положила длинную острую морду на опрокинутую шляпу и заскулила. Два других пса недоуменно смотрели на падшего поводыря и не понимали, что им делать и как вести себя.
– Вот же срань! – послышалось со стороны застывших людей.
Теперь уже ни одного выстрела не раздавалось в сторону зловещего темного леса. Добровольцы из оцепления надолго замерли в лежачем положении, сетуя о своем бедственном положении и нелепых потерях. А еще мечтая срочно вернуться в родные селения и навсегда забыть про кровавые эпизоды сегодняшнего дня.
* * *– Ловим коле… колеса… уходим на Инстер… на Инстербург, – задыхаясь проговорил Машков, лицо которого стало цвета шелухи березы, к которой он прислонился после изнуряющего бега по пересеченной местности. И хотя бегом это было сложно назвать, скорее ломаным быстрым шагом с частыми падениями и поддержкой Степаныча, но им удалось оторваться от преследования, запутать следы и выйти на западную оконечность массива. Их нагнала и даже опередила Пешкова, тяжело дышавшая под грузом оружия. Она выдвинулась вперед и теперь разглядывала поле с темными полосками лесонасаждений по краям. Где-то там пылила по проселочной дороге грузовая машина.
– Эх, Сережки нет! Он бы сейчас живо придумал и обстряпал это дельце, – шепнула Лиза, наблюдая за передвижением транспорта.
– Чеши наперерез со Степанычем… Я пас. Я тут обожду Серегу, – сержант бессильно опустился на траву и закатил глаза.
– Я? Гм… Есть перехватить грузовик.
Видно было по всему, что радистка волнуется, что ей в диковинку заниматься истинно мужской работой в разведгруппе. То, что раньше выполняли ее товарищи, теперь приходилось взять на себя и справиться с необычным заданием командира. Она сбросила лишний груз, затянула ремень, кивнула ветерану:
– Семен Степанович, вы со мной?
– Приказ командира не обсуждается… девонька. С тобой я. Ща отдышусь малеха. Щас…
Сергачев действительно устал. Он еще никогда столько не бегал по лесам, не волочил раненого, не тащил на плечах военное снаряжение в двадцать кило по пересеченной местности, подгоняемый страшными преследователями. Сказывались возраст, радикулит и отсутствие навыков. А опыт военных действий добровольцем далекой Гражданской войны канул в небытие.
– Пару минут… Лизонька… Я сейчас…
– Нету времени, дорогой вы мой Семен Степанович! Нету-у… Я пошла наперерез, если что, прикройте с фланга по водителю, – Пешкова вскинула автомат, утерла пот с лица и грозно взглянула в сторону уже недалекой машины, – если не захватим грузовик, сержанту… гм… потеряем его. Все… Я пошла.
И она побежала по меже между подсолнуховым и овсяным полями, низко пригибаясь и часто падая, увязая ботинками в переплетении густой травы.
Водитель фургона поздно заметил девушку в непонятной экипировке, с блестящими злыми глазами и автоматом, направленным на него, и резко затормозил. Крик девушки, явно немки, вроде бы немного успокоил солдата, даже опустившего боковое стекло, но вскоре он понял, что заблуждался.
– Что в кузове? – на чистом немецком спросила девушка в перепачканном грязью, защитного цвета комбинезоне и направила ствол «МП-38/40» в лицо водителю.
– Продукты… Обувка, палатки и бидоны с питьем, – запинаясь, пролепетал фриц.
– Выходи.
– Что?
– На выход… Быстро-о!
– Фрау… э-э… Простите, но…
– … Пулю в лоб захотел? Живо наружу!
Незнакомка, в которой водитель с ужасом признал русскую диверсантку, тряхнула автоматом и заскрежетала зубами. Немец буквально выпал из кабины урчащего транспорта, поднял дрожащие руки и по жесту девушки поплелся в конец машины. Держа его на мушке, Лиза заглянула под тент. Фриц не обманул – фургон наполовину был забит всяким хозяйственным скарбом и продуктами, собранными местными жителями для нужд армии. Возможно, для патрулей СС, шныряющих днем и ночью в поисках советских парашютистов.
Пешкова свистнула, и вскоре к ней тяжело подбежал Сергачев с винтовкой в руке. При виде усатого, небритого, в паутине и пыли мужчины гитлеровец невольно присел от давящего страха. Именно таким в его страшных представлениях выглядел русский партизан. Водитель запричитал, застонал, стал молить о пощаде и свободе.
– Боюсь, Серега его вон в тех кустах приговорит, – вслух высказал свою мысль Сергачев.
– А ты не бойся. Это война! А на войне все способы хороши.
Лиза сказала это так твердо и просто, что ветерану стало не по себе – теперь перед ним находилась не смазливая юная девушка, комсомолка, символизирующая оплот чести и добра, а очерствевшая душой, сильная личность, безжалостная и воинственная амазонка, оружие возмездия Красной Армии в тылу врага.
