Бесовская банда - Сергей Иванович Зверев
Потом дела пошли более горячие. Массовые митинги постепенно переходили в стрельбу. Начиналась серьезная борьба за власть. Текущее положение безвластия не могло продолжаться долго. И, нутром почуяв, что скоро здесь будет много крови, Бекетов рванул из Петрограда, оставив честь положить головы в борьбе за чью-то власть другим.
Потом с солдатскими шайками, где все именовали друг друга «братишкам» и клялись в верности до гроба, он шарил по деревням и селам в средней полосе России. Ветром они шелестели по русским просторам, сметая все, что плохо лежит. Какая-то лихая волна новых времен несла их вперед.
Бекетов вовремя расстался с «братишками», почуяв, что недолго им осталось гулять. И постепенно стал смещаться в своих странствиях на юга. Поближе к своим родным краям – к Воронежской губернии. Там в Гремяченской волости раскинулось его родное село Восьмидесятное – с множеством крестьянских дворов, красивой каменной Архангельской церковью, земской школой и тремя винными лавками.
Вошел он в свой изрядно покосившийся за последние годы дом через десять дней после Октябрьской революции. И через две недели после того, как от чахотки умерла его жена. И если первое обстоятельство его взволновало, то смерть жены оставила совершенно равнодушным.
В селе у Бекетова издавна была репутация непутёвого бездельника. И, чтобы не остаться бобылем, что у крестьян считается свидетельством полной никчемности, пришлось жениться на незавидной невесте. Пелагея была худа, слаба, домашняя работа ее утомляла. Детей она дать мужу не смогла. Так и жили почти полтора десятка лет – с трудом терпели друг друга. И теперь беглого солдата переход в ранг вдовца нисколько не смутил.
Гораздо больше не понравилось ему, что вещей в доставшемся ему от родителей доме стало куда меньше. Похоже, после смерти жены «добрые люди» принялись тащить отсюда все, что не приколочено к полу гвоздями. И это вызвало у него холодную ярость. Никогда он раньше не отдавал своего. Нечего и начинать.
Его неожиданное появление вызвало в селе фурор. Вернулся он в офицерской шинели и с Георгиевским крестом на груди. Соседи уважительно перешептывались – цену таким наградам в казачьих краях знали хорошо. Получается, жил Гордейка Бекетов бесполезной скотиной всю свою сознательную жизнь, а на войне вон как себя показал, героем стал. Бывает такое. Редко, но бывает… Эх, если бы знали селяне, что этот орден Святого Георгия он украл в Петрограде у подвыпившего кавалериста.
На могилу к жене он так и не удосужился сходить. Зачем? Что он ей скажет у могилы такого, что не сказал при жизни? Ни к чему это. Да и лень. И не до того.
Погода была гадкая. Зарядили унылые осенние дожди. Казалось, природа горько плачет и не может остановить поток своих слез. И какая-то слякотная апатия была на душе у Бекетова. И тревожило его понимание того, что необходимо определяться, как жить дальше. Нужно именно сейчас дать направление движения на годы вперед. Возраст у него солидный, так и до старости недалеко. А ни желаний, ни мыслей по поводу собственного будущего у него не имелось.
Через пару дней проснулся он утром от шума во дворе. Кто-то с кряканьем и матюгами перекапывал его огород.
Осторожно выглянув в окно, Бекетов увидел, что это Порфирий – младший брат его жены, бесполезный, непутевый, вечно пьяный. Но, в отличие от жены, в нем кипела буйная и бестолковая жизненная сила.
– Порфирий, ты чего творишь? – накинув шинель и выскочив из дома, завопил Бекетов.
Долговязый, с длинными, как у гориллы, руками, Порфирий мутным пьяным взглядом окинул своего родственника:
– Ух ты. Вернулся, заячий потрох! Не убил тебя германец!
– Тебе чего в моем огороде надобно? – осведомился Бекетов.
– Не твое это дело! – Порфирий опять начал копать.
– Это мой дом, пень ты королобый!
– Пелагеи это дом. Она, баляба сопливая, тут деньжищи закопала! Мои!
– Чего? – изумился Бекетов.
Из последующих матюгов и объяснений своего шурина он понял, что в его пропитые мозги втемяшилось, будто сестре муж деньги с фронта слал, а она их в золотые червонцы переводила да закапывала. Как он до такой чепухи додумался – одному богу известно. Зато Бекетову сразу стало ясно, куда подевалась часть вещей из дома.
– Ты мое имущество украл! – заорал Бекетов. – Будет на тебя управа!
– Это на тебя управа будет. Ишь, вырядился, павлина ощипанная! – Покачиваясь и неожиданно потеряв интерес и к разговору, и к земляным работам, Порфирий двинулся прочь.
Пришел он на следующий день с требованием что-то ему отдать, припоминал какие-то несуществующие долги. Потом приходил еще. Грозился. Требовал деньги. Приданое сестры. Обещал прибить Бекетова за то, что тот Пелагеюшку, кровинушку родную, со света сжил. И теперь родственник по гроб жизни наливать ему горькую должен.
Сельский люд только смеялся, глядя на эти вечные балаганные представления. Да еще подначивали дурака – мол, копай, Порфирий, глубже, ищи золото с «керенками».
Однажды Порфирий заявился в гости, когда уже стемнело. Ногой распахнул дверь так, что едва не сорвал с петель. И застыл в проходе, покачиваясь. Взгляд его был осоловелый и какой-то бешеный.
– Отдай все, что у моей семьи забрал! – заревел он, опершись о стену в сенях и озверело глядя на хозяина дома.
– Иди, проспись, ерохвост блудливый! – бросил раздраженно Бекетов.
Порфирий крякнул и набросился на него. Прижал к стене, принялся душить своими длинными сильными пальцами.
Вырваться из его хватки не было никакой возможности. И сознание Бекетова начало уплывать. А рука невольно нашарила топор, прислоненный к стене.
Извернувшись, Бекетов нанес удар по ноге шурина. Что-то хрустнуло под лезвием. Порфирий отшатнулся. Прислонился к стене. И как-то жалобно крякнул. Глаза наполнились болью.
– Ты… ты чего? – прохрипел он, присаживаясь на колено и поскуливая.
– Да вот так! – Бекетов размахнулся. Крякнул. И ударил обухом шурина по голове.
Тот, как ни странно, не рухнул как покошенный, не потерял сознания. Только присел поглубже, будто вдавившись в доски пола.
Тогда Бекетов размахнулся шире. Следующий удар вышиб из шурина дух… А потом еще один удар. И еще. В груди Бекетова кипела злость, и она жаждала, чтобы ее выместили в полной мере.
Прислонившись к стене и уронив топор, Бекетов прикрыл глаза. Перевел дыхание. Потом с гадливостью посмотрел на нечто кровавое и бесформенное, что еще недавно было Порфирием. И ощутил удовлетворение и прилив ликования. Изувеченная человеческая плоть его не пугала. Много чего насмотрелся на войне. У этого хоть руки-ноги на месте. А вот избавить землю от негодяя Порфирия – это было здорово и как-то сладко.
Потом он
