Андрей Воронин - Время вспомнить все
– Вокруг на крышах снайперы, – сообщил генерал Глебов.
– Я их уже видел, – ответил Илларион Забродов.
– Вот это гараж, – он указал пальцем на маленький квадратик на плане, отмеченный красным кружком и крестиком. – К гаражу не подходит никаких коммуникаций, кроме электричества и водопровода, – говорил генерал.
– Извините, – перебил его Забродов, – дети живы, с ними все в порядке?
– Пока да. В гараже смотровая яма, погреб. Гараж большой, капитальный, ворота железные, широкие, такие сразу не выбьешь. Окон нет, лишь проемы, заложенные стеклоблоками. Мы вели с ними переговоры, сейчас они наотрез отказались от общения, выставили ультиматум: если через час, а уже прошло двадцать минут, им не пообещают, что самолет ждет их на взлетной полосе, они взорвут гараж, себя и детей.
– Чем взорвут? – – В гараже есть взрывчатка, во всяком случае, они так говорят. Тут беседовали с соседями по гаражам, они утверждают, там две бочки с бензином. Машину Каверин продал, гараж был пустой.
– Хреново, – сказал Забродов, абсолютно потеряв интерес к плану.
Он вышел за машину, выглянул за угол. Виднелись омоновцы, занявшие позиции, кто за машиной, кто за зданием. Все они были в касках, в бронежилетах, от этого казались неповоротливыми и неуклюжими. Гараж ярко заливал свет, строение располагалось отдельно, участок был выделен не так давно, часть гаражей была еще не достроена.
Забродов присел на корточки, закурил, задумчиво глядя на недавно покрашенные железные ворота. А затем словно попросил о небольшом одолжении:
– Надо прожектора выключить. Зачем их слепить, только злим.
Через тридцать секунд прожектора погасли, лишь горел фонарь на столбе, тускло освещая недостроенные гаражи и коричневую железную дверь с номером пятнадцать. Забродов уже успел рассмотреть то, что ему надо было. Вентиляционная решетка в гараже была выбита изнутри, валялась на неестественно желтом с черными пятнами солярки песке.
Из вентиляционного отверстия при необходимости можно было вести прицельный огонь, не хуже чем из амбразуры. Подобраться к гаражу незамеченным было невозможно, вокруг открытое пространство, да и подбираться не имело смысла – как вовнутрь проникнешь? Нет окна, чтобы выбить, а начни высаживать ворота, так на это уйдет несколько минут, успеют взорвать.
– Им пообещали что-нибудь?
– Да, пообещали предоставить самолет, если выпустят детей.
– А они, конечно, сказали, что полетят вместе с детьми?
– Верно, – кивнул генерал Глебов.
И тут появился полковник ОМОН в бронежилете, в каске с поднятым стеклянным забралом. Полковник был зол, на груди висел автомат, в руке он держал рацию, стоял в каске с поднятым забралом.
– Выучили, сволочей! – зло сказал он с легким южным акцентом. – Двух моих ребят положили. Наши в ярости, если дорвутся до них, растерзают на месте.
Мне так и сказали – мы до этих мерзавцев доберемся.
Если бы не дети, мы бы давно их в порошок стерли.
– Если бы не дети… – задумчиво произнес Забродов. – Злость – плохой помощник.
К генералу Глебову полковник ОМОН испытывал какое-то уважение, а вот Забродов, спокойно сидевший на корточках с зажженной сигаретой в зубах, вызвал у него приступ ярости.
– Ты кто такой?
– Илларион Забродов, – не поворачиваясь к полковнику, представился инструктор ГРУ и выпустил легкое облачко дыма.
– Какой такой Забродов? – крикнул полковник, отчего акцент стал более явным, и топнул ногой.
– Тише, полковник, не горячись, это инструктор, – шепотом сказал генерал Глебов.
– Это он выучил убийц?
Мещеряков мягко взял милицейского полковника за локоть и, глядя ему в глаза, сказал:
– Лучше бы он выучил твоих бойцов, тогда бы мы все не сидели здесь.
На другом конце оцепления вдруг ярко вспыхнул свет.
– Кто зажег? – спросил Забродов.
Мещеряков посмотрел на полковника, тот тут же воспользовался рацией.
– Журналисты, мать их!
Свет погас. Забродов поднялся и мягко сказал:
– Полковник, сходите и договоритесь, чтобы журналисты пока не лезли. Пообещайте, что потом дадите все снять.
– Да их на хрен отсюда сейчас выкинут! – рявкнул полковник.
– А вот этого делать не надо, – все так же мягко продолжал говорить инструктор ГРУ Илларион Забродов, – иначе они могут и вертолет для съемок нанять, а это нам ни к чему.
– Ты уже что-то придумал, Илларион? – безо всякой субординации обратился генерал Глебов к Забродову.
– Почти, – тихо прошептал Илларион. – Громкоговоритель, надеюсь, есть?
– Полковник, есть громкоговоритель? – обратился к полковнику ОМОН генерал Глебов.
– На той стороне, возле машин.
– Хорошо, – кивнул Забродов, – минут через десять он мне понадобится.
И в это время немного приоткрылась гаражная калитка, послышался крик, нервный и злой:
– Эй, не стреляйте, мать вашу…! Ребенку плохо! Я его выпускаю. Но учтите, времени у вас мало.
Из двери вытолкнули ребенка. Мальчик шел, волоча за собой ранец за отстегнувшуюся лямку, он шел спотыкаясь, покачиваясь. Сделав шагов семь, застыл на месте, а затем перегнулся пополам, и его начало рвать.
Илларион двинулся к ребенку. Его даже не успел остановить никто из оцепления, ведь все следили за воротами. Илларион подошел к мальчику, наклонился, поднял ранец и, даже не глядя на гараж, повел его, спрятал за машину.
– Забродов! Капитан Забродов! – послышался крик из гаража. – Вы-то нас знаете, мы шутить не будем.
– Знаю, – крикнул Илларион, – я еще с вами поговорю.
– Не хрен с нами говорить, пусть самолет готовят.
А если самолета не будет, или вы что-нибудь надумаете, мы себя не пожалеем, рванем гараж!
Забродов не отвечал. Дверь гаража закрылась. Понемногу парнишка пришел в себя.
Илларион присел на корточки:
– Тебя как зовут?
– Шура, – ответил мальчик.
Он был хорошо одет, у него были длинные светлые волосы.
– Слушай, Шура, что там в гараже?
Мальчик передернул худыми плечами:
– Все сидят в автобусе, выходить никому не разрешают, только пописать дали, водили в угол по одному.
Гараж они заминировали, – голосом знатока сказал одиннадцатилетний школьник.
– Чем заминировали?
– У них там гранаты и, как говорили, мины.
– Большие круглые?
– Да-да, как торт.
– Противотанковые, – сказал Забродов.
– По моему, противопехотные.
– Может быть, молодец. Какое у них оружие, Шура?
– Два автомата, рожки связанные.
– – А во что они одеты?
– В бронежилеты. Гранаты, патроны я сам видел.
– Бронежилеты, говоришь?
– Да, и целый ящик патронов, ящик такой зеленый…
– Молодец.
– А еще у одного рука завязана белой тряпкой, ранен он.
– У кого? Как зовут, не запомнил?
– Почему не запомнил, Андреем зовут. Он вроде как добрый, а второй – злющий, сумасшедший, крыша точно поехала. Меня от запаха бензина тошнит.
Там бензина две бочки, а они курят – одну за другой.
– Сигарет у них много?
– Не знаю, – сказал ребенок, задумался, – из одной пачки оба курят.
– Значит, до конца ультиматума, точно, пачку докурят, а потом еще больше обозлятся.
– Ваш шофер курил?
– Да. Они и забрали его сигареты.
– Они пьяные? – спросил Илларион, заглядывая в глаза мальчику.
– Немного, но по-моему, больше травой обкуренные.
– Ишь ты, разбираешься!
– Кино смотрю, в Москве живу все-таки, а не где-нибудь.
– А твой отец кто?
– В таможне работает, в аэропорту.
– Понятно. Серьезный, должно быть, мужчина.
– Серьезный, – сказал Шура. – Волнуется.
– Думаю, Шура, твой отец там, за оцеплением. – Забродов вышел из-за машины и стал метрах в двадцати напротив гаражных дверей. – Эй, Андрей, ты меня слышишь?
В гараже царила тишина. Затем скрежетнула дверь, приоткрывшись совсем на немного.
– Слышу, капитан.
– Тебя серьезно ранило?
– Автомат держать могу.
– Это хорошо. А крепко его держишь?
– Крепко, капитан.
– Руки не дрожат?
– Нет, не дрожат. Вы же сами учили, рука бойца не должна дрожать.
– И с кем ты воевать собрался?
– Ни с кем, – крикнул Андрей Сизов, – мы хотим с Витьком отсюда убраться подобру-поздорову, не хотим проливать кровь. Так что вы скажите им, капитан, чтобы они дурака не валяли, а приняли наши условия.
Все-таки две бочки бензина – это серьезно, будет настоящий крематорий, все сгорит, как в плавильной печи.
– Красиво говоришь, Андрей. Может, вам сигарет передать?
– Не надо.
– Тогда я пошел, – абсолютно спокойно, будто просто вел дружескую беседу, сообщил Забродов и не спеша отправился за угол дома, где его поджидали генерал Глебов, милицейский полковник и Андрей Мещеряков.
Расспрашивать о разговоре было бы глупо, все происходило на глазах, каждое слово слышали.
