Максим Есаулов - Потерявшие солнце
– Цыбин, – вдруг спросила она, – когда все это кончится?
Он с изумлением взглянул на нее. Раньше она никогда не задавала таких вопросов. Ему это не понравилось.
– Скоро, совсем скоро.
Она кивнула как ребенок, поверивший, что завтра он полетит на Луну.
– Мы уедем туда, где тепло, солнечно и люди всегда улыбаются. – Цыбин достал портсигар и извлек из него черную, густо пахнущую сигарку.
– Туда, где чисто и светло?
– Да, как у Хема.
Анна протянула руку через стол и, взяв у него сигарку, глубоко втянула ноздрями аромат. Она никогда не курила, но обожала запах табака, как кошка валерианку. Цыбин залпом допил остатки вина и, снова открыв портсигар, закурил.
– Как с диссертацией? – свернул он со скользкой темы.
– Мучаю первую главу. – Она поморщилась. – Вообще не уверена, что мне это нужно.
Цыбин выпускал аккуратные колечки дыма.
– Тема у тебя не очень. Дался тебе этот Бернс. Скучная британская поэзия столь же чопорна, как и сами англичане.
Она усмехнулась и снова сощурила зеленые глаза.
– Конечно, несчастному Роберту Бернсу далеко до испанских идальго, но на твоем месте я бы не обижала его: мы многим ему обязаны.
Они встретились в Комарово на семинаре, посвященному творческому наследию Бернса. Цыбин прекрасно помнил тот ветреный июнь, ее манящий загар, смело расстегнутую до третьей пуговицы блузку, чтение стихов на заливе и теплое дыхание на своей щеке во время танца в полутемном банкетном зале. Потом была осенняя Рига, дом на взморье, огонь в камине… Потом была Москва… Ночь… Зима… Ярослав…
Цыбин мотнул головой, отгоняя воспоминания. Он ненавидел компромиссы с самим собой. Даже если они радовали его после.
Влажная муть липла к окнам. Блекло замерцали желтые огни уличных фонарей. Он посмотрел на часы. Почти пять. Осенний город поедал время с прожорливостью голодной собаки.
– Пора? – Анна убирала в сумку зеркальце.
– Пора.
Бледный, круглолицый водитель рассыпающейся «шестерки» потребовал до Финляндского двадцатку. Машина натужно ревела пробитым глушителем и источала запах выхлопных газов. В кассовом зале было людно. Мокрые жители области, спеша с работы, выныривали из метро и брели на платформы забиваться в немногочисленные электрички. Тут и там мелькали с досками и фанерками не сломленные ноябрем дачники-камикадзе. До первого нужного поезда оставалось менее пяти минут.
– Место хорошо помнишь? – Держа Анну за локоть, Цыбин уверенно лавировал в человеческом потоке.
– Да, за переездом со сломанным шлагбаумом, где карьер.
– Шлагбаум могли починить, – серьезно сказал он.
– Он там один. Не ошибусь.
– Вырезку взяла?
Она кивнула, доставая из кармана куртки лоскуток газеты с заголовком «Продаются дачи под Выборгом».
– Обязательно зайди хотя бы на одну.
– Помню.
Они вскочили в тамбур последнего вагона. Цыбин рукой придерживал створку дверей.
– Если что?..
– Да помню, – она скорчила гримаску, – ездила смотреть садоводство, заблудилась и тэ дэ.
Он поцеловал ее.
«Удачи!»
Она прикрыла глаза.
Цыбин выскочил на перрон. Электричка зашипела, сипло выдохнула и двинулась сквозь дождь. Часы на здании вокзала показывали 17.25.
До Витебского он доехал на метро. Наверху купил «Петербург-экспресс» и прошел в буфет первого этажа. Пристроившись с чашкой кофейной бурды за стоячим, шатающимся столиком, около получаса наблюдал за автоматическими камерами хранения. Вокзальная суета была обычной. Никто не выбивался из ее привычного ритма.
Радиотелефон одиноко лежал в глубине камеры. Блок питания отдельно. Выйдя на улицу и проверившись еще раз, Цыбин собрал телефон и включил, затем набрал первый попавшийся номер. Спросив Любу, извинился и снова отключился. Все работало. Телефон был односторонним. Путем подмены специальной карты он был подключен к одному из многочисленных сотовиков в Питере. Звонить на него было нельзя, поэтому хозяин основного телефона мог узнать о своих проблемах только при очередной оплате переговоров.
Цыбин посмотрел на небо. Дождь усиливался. Быстро темнело. Он улыбнулся: ночь обещала быть такой же ненастной, как предыдущая. Это облегчало сегодняшнюю задачу.
* * *Сигарета имела противный кисло-металлический привкус. Не докурив ее и до половины, Антон потянулся к пепельнице.
– Значит, ты хочешь сказать, что спустя три года после того, как ты одну секунду видел человека…
– Я повторяю это уже почти восемь часов: да, я уверен, что это он.
В кабинете начальника уголовного розыска 87 отдела милиции дышать уже было практически нечем: сигаретный дым слоями заполнял все пространство. Открытая настежь форточка не спасала. Сам начальник, молодой и тщеславный Артур Вышегородский, стоя у подоконника, разливал по кружкам черный, сильно пахнущий кофе.
– Ты мне не раздражайся. Я в розыске двадцать лет. У меня уже, знаешь ли, даже яйца седые, и во всю эту киношно-голливудскую херню я не верю. Я свое первое убийство раскрывал, когда ты…
Антон равнодушно относился к большинству руководителей городского угрозыска, но сидящий сейчас за столом Вышегородского заместитель начальника управления полковник Хрящев его бесил всегда. Даже теперь, бросив после инфаркта пить, Хрящев выглядел, как старый седой пьяница в вечно засаленной рубашке и мятом костюме. Не исправляли впечатление даже дорогие очки с тонкой золотистой оправой. Руководство ГУВД смотрело на него как на Бога, вспоминая дела десятилетней давности, а он, в свою очередь, не хотел или не мог уже заметить, что все стремительно меняется, и, считая себя суперпрофессионалом, нес всевозможную штампованную чушь эпохи военного коммунизма.
– Я не понимаю, чего вы от меня хотите? Что мне, «чистуху» написать, что ли? – Антон встал и, подойдя к окну, первым взял одну из кружек, перехватив изумленный взгляд Вышегородского. – Я все подробно изложил дважды: сначала в рапорте, потом на допросе. Уже почти двенадцать. Я на ходу засыпаю. На что вы хотите меня поколоть, я не знаю.
– Ну, допустим, колоть тебя никто ни на что не собирается. – Сидящий рядом с Хрящевым, крупный, слегка полноватый начальник 22 «убойного» отдела Матросов встал и, одернув элегантный серый костюм, тоже подошел к окну. Вышегородский мгновенно подал ему чашку.
– Просто не хочется, чтобы в деле присутствовала путаница. Павел Анатольевич несколько излишне эмоционален, но его тоже можно понять.
Матросов отхлебнул кофе и прошелся по кабинету, видимо, подбирая слова для следующей фразы. Чувствовалось, как нравится он самому себе. Выступления по телевидению, частые приезды делегаций из других стран, приглашения на многочисленные светские рауты произвели неожиданные метаморфозы среди многих главковских руководителей, трансформируя их внешне из «ментов» в «копов». Но только внешне. Сущность осталась той же.
Глядя на самодовольного Матросова в дорогом итальянском костюме, Антон вспоминал, как пять лет назад, ровно через три недели после устройства в милицию, его как самого молодого отправили в другой район, в бригаду по расследованию погрома на одном из рынков. Страшно гордый, что работает по преступлению, о котором говорит весь город, Антон прибыл на проводимый Хрящевым и Матросовым инструктаж, где получил задание полностью обойти одну из прилегающих к рынку пятиэтажек с целью установить свидетелей погрома. Хрящев сказал, что, пока каждый жилец не будет опрошен, об отдыхе следует забыть. Матросов добавил, что «уголовный розыск – не место для бездельников» и что они с Павлом Анатольевичем «работают без перерыва уже трое суток». Возвратившись в начале двенадцатого вечера с отчетом, насквозь промочивший в ноябрьской каше ноги Челышев застал начальников в сумеречном состоянии перед столом с остатками закуски (из соображений конспирации пустая тара стояла под столом). Принявший его отчет Хрящев долго пытался неверными движениями надеть очки, затем, справившись, разразился бранью по поводу почерка Челышева, из-за которого ничего не понятно. Подошедший Матросов поддержал начальника, заявив, что, когда он был молодым опером, он, имея плохой почерк, все бумажки по ночам печатал, чтобы всем было понятно… Антон, обладая каллиграфическим почерком от рождения и постоянно страдая от этого, особенно в армии, стоял ошарашенный, пока не заметил, что его отчет держат вверх ногами…
Из воспоминаний его вернул собравшийся с мыслями Матросов:
– Ты не хуже нас знаешь, что с твоим делом все уже давно ясно, что стрелял в вас Леша-Миномет. Да, я помню, что ты его категорически не опознал, но девочки со двора…
Антон не выдержал и усмехнулся.
– Нет, ты посмотри, он еще скалится, – взорвался Хрящев. – Он самый умный, ему наши доводы по барабану. Да тогда весь УУР работал, чтобы…
Антон смотрел на бегущие по оконному стеклу серые, как сам день, капли. Они с трудом пробивали себе дорогу по жирному налету копоти. Не хотелось спорить. Не хотелось что-то доказывать. Не хотелось вообще говорить. Хотелось выпить «стольник» водки, стакан минералки и спать. Хотелось, чтобы больше не возвращалась боль. Хотелось ярких ласковых снов. И еще хотелось солнца, теплого летнего солнца.
